18. Как знак времени, как краткое напоминание— хроника 1931 года. Красная площадь, залитая солнцем. Первомайские стяги, сотни тысяч людей. Голос, отраженный десятками рупоров.
— Да здравствуют бойцы пятилетки!
— Да здравствует Первое мая!
Раскатывается по площади «ура»,
— Ура! — кричит Зоя.
Голова отца. Зоя сидит верхом, оседлав отцовские плечи, вцепившись руками ему в волосы.
Плывут мимо Зои знамена и неведомые игрушки — макеты, большой дирижабль...
— Гляди, Зойка! — кричит ей откуда-то снизу отец. — Сталин!
Сразу перестав вопить, Зоя вертит головой во все стороны,
- Где, где?!
— Да вон же, на мавзолее! Неужели не видишь?
— Вижу длинного в пальто и шляпе! — орет Зоя.
— Это Горький, а рядом с ним... в шинели!
Сотни стягов и знамен двигаются перед зоиными глазами, они скрывают от нее мавзолей, стены Кремля, голубое небо-
— Вижу, вижу! — кричит Зоя.— Ура!..
Очевидно, какая-то колонна перегоняет ту, в которой отец и Зоя, потому что теперь знамена и стяги скрывают от нас Зою. И на одном стяге проплывает, закрывая весь экран, победоносная надпись: «Первая большевистская пятилетка завершена в четыре года!». Поют трубы, гремят песни.
Наплыв.
19. Косяк двери и три новые пометки. Над третьей: «ЗОЕ ДЕВЯТЬ ЛЕТ».
Гремит музыка, потом сразу тишина.
И зоино лицо во весь экран. Торжественное и немного испуганное.
Мать, тоже чем-то взволнованная, завязывает бантиком кончик ленточки, вплетенной в зоину косичку.
— Ну, кажется, теперь все в порядке,— говорит мать.
Поцеловав Зою в лоб и немного отойдя, мать окидывает ее с ног до головы критическим взглядом. Перед матерью — немного нескладная, чуть более длинненькая, чем это полагается но возрасту, девочка в скромном, много раз чиненном платьице. Большие темные глаза с ожиданием глядят из-под длинных ресниц на мать.
Что-то заметив, мать, быстро подходит к дочери, поворачивает ее чуть боком к себе.
— Так и есть, опять дырочка! — расстроенно восклицает она, разглядывая рукав платья.
— Это я нечаянно зацепилась,— смущенно сознается Зоя.
— Не вертись!
Мать быстро зашивает рукав.
Зоин затылок. Лицо матери, склонившееся к зонному плечу. Быстро ходит иголка. Мать на мгновенье бросает взгляд куда-то в сторону. Чуть замедлилось движение иголки.
— Как бы он радовался сегодня... — тихонько и ласково шепчет мать.
Над рабочим столиком — портрет отца в темной рамке. Засохшая веточка воткнута в край рамки. Весело и благосклонно улыбается отец с портрета.
В звуки музыки, вплетается оглушительный
Наплыв.
20. Большое здание новой школы. Из открытых окон доносится многообразный шум школьной перемены.
Наплыв.
21. Класс. Шум перемены, на мгновенье вспыхнув с оглушительной силой, сразу стихает. Замирает обычная послепеременная возня на партах. Мальчики, перепрыгивая через парты, усаживаются; девочки шепчутся, склонившись друг к другу. Какой-то мальчик накачивает воздухом футбольный мяч. Но все это мгновенно прекращается, и ребята поднимаются с мест, стуча крышками парт.
Голос учительницы:
— Здравствуйте, ребята!
— Здравствуйте, Анна Сергеевна! — отвечает нестройный хор.
Учительница в дверях. Рука ее лежит я зоином плече.
— Садитесь! — кивает она головой и проходит с Зоей к столу. Ее рука все еще на зоином плече.
— Ну вот, ребята, — говорит она. — Я привела к вам новенькую. Ее зовут Зоя...
Сорок пар глаз устремлено на Зою. Вдруг, как бы вместо приветствия, из третьей от стола парты, со свистом вырывается футбольный мяч.
Толстогубый мальчик с ужасом косится вниз на пол. Через его плечо с любопытством глядит другой, вихрастый мальчик.
Там, на полу, испускает дух мяч.
По классу прокатывается сдержанный, но неудержимый смех.
Смеются, обернувшись на это зрелище, девочки с первой парты. Через их головки видны стол, учительница, Зоя.
— Так,— говорит учительница. — Ну, конечно, опять милые дружки! Опять Петя — Боря, Боря—Петя! Покажи, Петя, что у тебя там... Не прячь руки... Ну-ка, встань!
Толстогубый Петя встает, нехотя вытаскивая из-под парты руки. В правой у него болтается футбольный насос. Снова смех.
— Ну, быстро! Забирай, Петя, книги и отправляйся назад! — приказывает учительница.— Быстро, быстро!
Петя с грохотом выбирается из-за парты, уронив какой-то шарик, теряя неведомо откуда взявшиеся марки. Учительница обращается к Зое:
- Зоя, иди садись на петино место!
Зоя послушно идет к указанной ей парте.
У вихрастого мальчика делается обиженное лицо, дергаются губы. Он встречает Зою явно неприветливым взглядом.
- Как хотите, Анна Сергеевна, а я девчонку к себе не пущу! — вдруг заявляет он, рассаживаясь во всю ширину парты.
Зоя растерянно останавливается, оглядывается. Учительница хмурится:
- То есть, как это не пустишь?
- Вот еще... — бубнит мальчик, не глядя на окно, — что я такого сделал, чтобы сидеть с девчонкой?.. Подумаешь, мяч! — срывается у него от обиды голос.
Зоя надувается.
— Ну, знаешь, Фомин,— возмущенно говорит учительница, — что же, по-твоему, сидеть с девочкой — это наказание?
— Не наказание, а хуже... Ее только тронь, она сразу запищит...— бубнит мальчик, не глядя на Зою.
Зоя не сводит с него насупленного взгляда. Вдруг она шагнула вплотную к парте.
— Подвинься, мальчик! — решительно, хотя и очень тихо говорит она. Учительница удивленно щурит глаза. Заинтересованные ребята вытягивают головы. Две девочки. Одна хорошенькая, остроносенькая, другая толстая, в очках, затаив дыхание, ждут, что будет дальше.
Зоя вплотную придвинулась к парте, лоб ее прорезала упорная складка. Вихрастый под пристальным взглядом Зои поерзывает.
— Ну, вот еще... подвинься... — огрызается он.
— Подвинься! —еще настойчивее говорит Зоя.
Мальчик молча глядит на Зою, она на него.
Невольно смутившись, он отводит глаза. Зоя не сводит с него упрямого взгляда.
И мальчик, снова чуть покосившись на Зою, вдруг нерешительно переползает на свою половину парты.
Зоя спокойно усаживается.
В классе шопот, смешки.
Зоя так невозмутима, а мальчик так забавно пыжится, исподлобья поглядывая на нее, что учительнице тоже невольно становится смешно.
- Ну вот и отлично,— прячет она улыбку, разбирая книги на столе. — Итак, ребята, сегодня мы снова займемся родным языком, разберем для начала...
Музыка.
Зоино внимательное лицо.
Наплыв.
22. Звонит большой звонок. В чаше его наплывом проступает класс, головки, торчащие из-за парт.
— Шесть раз шесть — тридцать шесть! — расхаживая вдоль класса, диктует длинный суховатый учитель.
Высунув кончик языка, Зоя старательно записывает.
Наплыв.
Снова звонит звонок. И теперь наплывом в его чаше приступают карта и у карты — молоденькая учительнице с указкой в руке...
— Вот, ребята, все, что красное,— это наша страна! Она занимает одну шестую часть мира...
Еще раз внимательное зоино лицо.
Наплыв.
И снова звонок, и снова наплывом класс. Совершенно лысый, немолодой учитель, вытянув в пальцах зеленый лист, проникновенно говорит:
- Поглядите, ребята, видите вы эти жилки...
Наплыв.
Опять звонок.
Но теперь в музыку вплетается хор детских голосов, звуки рояля.
В чаше звонка наплывом проступает класс.
Дирижируя одной рукой, другой — выколачивает из клавиш мелодию седой учитель пения.
Калина-малина... —
Поют дети, разевая, словно галчата, рты.
Старательно поет Зоя.
Наплыв.
23. В последний раз звонит звонок, и последним наплывом проступает огромная школьная лестница. Еще в наплыве она вся наполняется движением. Уроки кончились. Сплошным потоком проходят старшие, средние, малыши. Девушки — по парам, по тройкам, в обнимку. С ними вперемежку — юноши.. Разные лица, разные характеры, но исполненные смысла и воли.
Прекрасное поколение, уже выросшее в Советской стране. Как бы портрет его в движении.
Не смолкает музыка.
В стайке девочек спускается, по лестнице Зоя. Щебет,
- Знаешь что, говорит хорошенькая бойкая девочка, — давай дружить! Меня зовут Верой!
— Я тоже хочу,— солидно- заявляет толстенькая девочка в очках.
— Хорошо, —соглашается Зоя. - А тебя, как зовут?
— Меня — Зина...
Вдруг, расталкивая, девочек, пронеслась вниз компания мальчишек и зоии вихрастый сосед с ними. На секунду задержавшись, он деловито дергает зоину косичку. Девчонки останавлваются и нестройным хором кричат ему вслед:
— А мы Анне Сергеевне скажем! Мы Анне Сергеевне скажем!
— А ну его! — решительно говорит Зоя.
И сразу перестав кричать, девочки идут дальше.
Теперь спускается группа учителей. Молоды постарше. Хорошие, добрые лица.
Насмешливый голос:
— И дался вам, Сергей Семенович, этот самый рейхстаг! Подумаешь... сгорело одно из безобразнейших зданий в Европе! Туда ему дорога!
Убежденным, глуховатым голосом отвечает немолодой учитель:
— Напрасно вы отшучиваетесь... Я убежден что это лишь начало. И как это у Шекспира «Не будет меры злодеянию»...— затихает где-то внизу его голос.
Резко и властно возникает музыкальная фраза и одновременно — наплывом во весь экран газетный лист в чьих-то руках,
24. Школьная библиотека. Книжные полки. Линии переплетов. Лесенка-стремянка. Со ступеньки лесенки свешиваются ноги в ботинках с сильно задранными кверху носками. Обладатель ног скрыт за газетным листом, и из-за листа доносится его свирепое ворчание:
— Вандалы! Преступники!
А Зоя идет вдоль стенки маленького коридорчика, Сумочка с учебниками в ее руке. Там, за деревянным барьерчиком, — полки до самого потолка, полки по всем стенам. Тысячи книг — толстых, тоненьких, в разных переплетах. Там лесенка, откуда встречает Зою энергично произнесенная ругань:
— Идиоты! Изуверы!
Зоя, испуганно отпрянула от барьерчика, останавливается в нерешительности.
— Негодяи! — несется из-за газеты, и Зоя невольно вздрагивает.
— Они сжигают книги! Подумать только - сжигают книги!
Зоя, заинтересованная, делает робкий шаг к барьеру. Трепещущая газета. Яростный голос:
— Тупицы! Дикари! Сжечь Толстого!
25. Зоина голова, обрезанная барьерчиком. Широко открыты испуганные глаза.
- Достоевский в огне! Гете... Маркс!..— несутся из-за газеты восклицания. — Гнусность! Какая гнусность!
Зоя. Она открывает рот, снова закрывает его и, наконец, решившись, тихонько задает вопрос:
— Это вас зовут Филин?
Газетный лист опускается. Повернув седую голову, маленький, сухой старик с недоумением разглядывает сверху Зою, чья голова торчит над барьером. Поверх очков еще не остывшим яростным огнем светятся у старика умные, подслеповатые глаза. Торчат в разные стороны незавязанные тесемки синего, пропыленного библиотечной пылью халатика.
— Что? Какой филин? — удивляется старик. — Откуда ты, девочка? - спрашивает он строго Зою.
Торчит над барьером заина голова.
— Мне сказали ребята, что книжки для чтения можно взять у Филина, что днем Филин учит историю у старших, а после уроков сидит здесь и дает книги - подробно объясняет Зоя.
- Постой, постой... - старик откладывает газету.— Филин? Постой... в очках, слепой... сади на жердочке... — это я... конечно, это я! — Старик совершенно доволен. — Так вот как меня величают! — заливается он предобродушнейшим смехом.
Зоя с интересом глядит на него.
— Ну! Так чего же ты хочешь от Филина, девочка? — управившись, наконец, со смехом, - спрашивает старик.
— Я хотела, чтобы вы дали мне почитать, - серьезно объясняет Зоя. — А потом, когда услышала, что вы сердитесь на кого-то, кто сжигает книжки, мне стало, интересно, кто это сделал. Из ребят нашего класса никто этого не мог бы сделать! Даже самые хулиганы-мальчишки!
Старик удивленно вскидывает голову, приглядывается к Зое. Потом быстро сползает с лестницы. Заложив руки за спину, он быстрыми маленькими шажками подходит к барьеру. Уткнув локти в барьер, филин с интересом разглядывает Зою.
Две головы по разные стороны барьера - совсем юная и старая.
- Я тоже уверен, девочка, что из вашего класса, никто не способен на такую пакость! — говорит старик. - Это сделали немцы. Фашисты! Во всех городах Германии вчера, ровно в 12 часов ночи, жгли на кострах книги!
- Неужели это сделали взрослые? - с удивлением спрашивает Зоя.
- Видишь ли, эти взрослые боятся книг...
— Боятся? — Зоя морщит лоб. — Не понимаю, чего они боятся! Книга ничего не может сделать сама...
- Нет, нет! Вот тут ты, девочка, ошибаешься! — Старик выпрямляется. — Нет, нет, — трясет он головой, и глаза его вновь загораются огнем.
От волнения Филин начинает расхаживать заложив руки за спину. Три шажка от барьера и опять обратно. Зоя глядит на него, полуоткрыв рот.
- Книги могут быть совестью! Они говорят правду там, где торжествует ложь! Они обвиняют, защищают, любят, ненавидят! И именно поэтому эти обезьяны их жгут! Они хотят вернуть мир к средневековью! Но ничего... ничего.. - Филин останавливается около Зои. Торжественно подняв палец вверх, он заканчивает свою горячую тираду. - Сорок лет я учу истории вот таких, как ты... Сорок лет! И я кое-что смыслю в этом! Никому еще, слышишь, девочка, никому и никогда не удавалось и не удастся повернуть историю обратно!!!
Недолгое молчание. Филин поправляет сбившиеся на нос очки и вдруг слышит тихий, но настойчивый голос Зои:
— Я вас очень прошу... дайте мне все те книжки, которые там сожгли...
Поостыв, Филин соображает, что перед ним совсем маленькая девочка. Лицо его покрывается сетью мелких морщинок.
— Что ты, девочка, их очень много! — Губы старика трогает добрая усмешка, он поглаживает Зою по голове: — Так много, что хватит на всю твою жизнь!
Музыка.
Стройные ряды книг, полки с книгами, книги, книги, книги...
26. В затихающую музыку вплетается зоин голос:
Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель...
Девочки - Верочка, Зина и Зоя - склонились над книгой. Они рядком сидят на диване. Должно быть, они пришли к Зое учить арифметику чему свидетельством учебники и тетрадки, валяющиеся тут же на диване. Но арифметика брошена ради сказки о царе Салтане, которую, тихонько читает Зоя:
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Зина, подняв голову, морщит нос, к чему-то принюхиваясь.
— Пахнет чем-то! —наконец, неуверенно заявляет она.
— Ой, девочки, — спохватывается Зоя,— Неужели каша пригорела?! И как это я забыла!
Вскочив с дивана, Зоя бежит в другой угол комнаты.
Там, склонившись над керосинкой, она помешивает кашу в кастрюле, облизывает ложку, успокаивается и, убавив огонь, бежит обратно.
Она пробегает мимо окна. Кинув по пути мимолетный взгляд, уже было пробежала и тут вернулась, вглядывается.
- Девочки, тут шар какой-то! — объявляет она.
Тотчас же рядом с ней у окна появляются Верочка и Зина.
- Ой, как высоко! — тянет Зина.
Три девочки, прильнувшие к окну.
- А вдруг это не шар, а стратостат! — соображает Верочка. - Я прошлый раз, когда Прокофьев летал, сама видела... Он вроде груши, и этот тоже...
Там, за стеклами, высоко в небе повисла посеребренная солнцем груша. Она плавно уходит вверх.
- Пойдемте, девочки! - тормошит девочек Зина.
- Да подожди ты, Зинка!—отмахивается Верочка. — Он еще долго будет. А мне интересно, что там дальше! - Зинка тянет девочек за рукава.
Девочки подходят к дивану, усаживаются, и вот снова три головки склонились над книгой.
— Где я остановилась? — водит Зоя пальце по строчкам. — Ага, вот тут!
Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах ..
За окном, в беспредельной голубизне неба тонет серебряная точка.
Наплывом, одновременно с фразой музыки, возникает кусок, газетного шрифта:
«Отмечая выдающиеся заслуги погибших героев стратостата «Осоавиахим» тт. Федосенко, Васенко, Усыскина, самоотверженно ведших до самой гибели героическую научную работу в стратосфере, ЦИК СССР постановляет: наградить каждого из них орденом Ленина».
