Глава 20
МЫ С ВАМИ

   Пурга.
   Ноги увязают в глубоком снегу. В белой кипени бегут навстречу вишневые деревца. Они гнутся под напором ветра и машут, машут на прощанье своими хрупкими оголенными ветками. Сердце щемит от разлуки с ними. Вот они остаются позади. Уходят назад и последние кустики, торчащие из-под снега.
   Это край села, над которым сейчас витает смерть. Она за спиной.
   Впереди, в буйном хороводе снегов, лежит безбрежная родная столь.
   - Свобода! - тихо, торжественно, как клятву, произносит беглец, покидая родное село. Идет нехоженной тропой, степной целиной. Ветер стелет по земле сыпучие снега, заметает свежие, глубокие следы. Снежный наст проваливается и тяжко идти. Но ноги путника не чувствуют усталости. Все его тело кажется невесомым. Будто неведомые крылья подхватили его, взметнули высоко-высоко над землей и несут нивесть куда с головокружительной быстротой. Мчатся, мелькая навстречу, окутанные снегом села, причудливые кружева садов, кудрявые ленты степных посадок.
   И от этого стремительного полета становится жарко. На пылающем лице тают колючие снежинки, стекают горячими щекочущими струйками, смертная жажда жжет грудь, пересохший рот ловит холодный воздух.
   Путник наклоняется, на ходу черпает горстью сыпучий снег и жадно глотает. Но жажда все усиливается.
   - Воды!-шепчет беглец пересохшими губами.
   Он видит сквозь снежную пелену неясные очертания хат. Село. Посреди села одинокий колодезный журавель.
   - Пить! - повторяет беглец и бежит к колодцу. Тихо скрипит журавель, медленно качается по ветру тяжелая кованая бадья.
   Путник черпает воду и, припав губами к обледенелому краю бадьи, долго и жадно пьет. Он чувствует, как тяжелые студеные комья воды падают внутрь.
   Но не унять жара студеной воде.
   Снежная даль манит. Надо идти.
   И несут, несут вперед беглеца могучие крылья, несут по степи, мимо сел, городов, через реки, глубокие балки.
   На пути серой, зубчатой громадой стал лес. Бережно опустили на землю беглеца невидимые крылья. И внезапно стих ветер, смолкло шипенье снегов, только звон в ушах стал слышнее. Медленно и плавно движутся навстречу величественные стволы вековых деревьев. И путнику кажется, будто не он идет, а сами деревья обходят его, отступая назад.
   Усталый путник опускается на широкий пень. Лес замирает в неподвижности. Непомерная слабость овладевает путником, темнеет в глазах. Наступает знакомое забытье. Но это только на короткий миг. Вернувшееся сознание кричит: "Скорее, скорее!"
   И путник снова идет, все быстрее, быстрее, бежит, наконец. Могучие стволы деревьев расступаются перед ним, дают дорогу. Но молодые, низкорослые деревца, растопырив мерзлые ветки, преграждают путь, больно стегают по лицу. Беглец не чувствует этой боли. Все его мысли устремлены туда, к желанной цели, которая приближается с каждым шагом.
   ...Вдруг лес поредел, исчезла темнота... ...Перед ним на стене ковер. Его ярко-зеленые, алые, синие, оранжевые узоры удивительно знакомы. Кто-то склонился над ухом и тихо говорит:
   - Отдохни. Не бойся, никто не узнает, что ты здесь.
   Он узнает смуглое личико сестренки.
   - Ты, Танюша? - шепчет он, прижимая к своей щеке ее тонкую руку.
   - Я, Митя. Ты усни, усни, - ласково, как ручей по весне, журчат слова. И маленькая прохладная ладонь легко касается его пылающего лба.
   Но почему рука сестренки вдруг так нестерпимо жжет? Ах, это не рука, это огонь горящей сигары касается его лба, щек, подбородка, закрытых век. А вот и искаженное злобой лицо с черными усиками. И Митя, стиснув от боли зубы, с трудом произносит одно короткое: "Не скажу".
   Жуткое видение исчезает. Перед его взором чердачный полумрак, кругом солома, ее жесткие стебли колют лицо.
   "Где же Таня?"
   - Таня! - кричит он и открывает глаза.
   И видит смуглое лицо сестры, склоненное над ним. Как хорошо, что Таня здесь, с ним.
   - А где тато?
   - Успокойся, нет его. Никого нет, одна я с тобой.
   - А хлопцы? - тревожно спрашивает он.
   Танюшка молчит, опустив голову.
   - Ты боишься сказать мне? Не бойся, говори, я все понимаю.
   Снова глухая темнота забытья.
   ...Прямая, вся в ребристых оттисках автомобильных шин, уходит вдаль дорога. По обеим ее сторонам колышатся густые, светлозеленые хлеба, и там, у горизонта, сходятся с небом. Там, как море, плещут дымчатые волны марева.
   Легкие крылья снова несут Митю этой прямой дорогой на восток. А летнее солнце нещадно палит и жара становится все нестерпимее. Митя сбрасывает с себя зимнюю одежду и летит, не касаясь ногами земли.
   Среди пения полевых птиц, стрекота кузнечиков и жужжания пчел он различает глухие слитные гулы. Они движутся навстречу и становятся все явственней и явственней. Наконец, отчетливо слышится грохот орудий. Дрожит от него земля, колеблется встревоженный воздух.
   - Вот оно! - радостно восклицает беглец. Там решается судьба Родины и его судьба. Митя устремляется вперед. И кажется, что спал жар, сжигавший его, и не томит больше жажда. Только бы скорее туда, скорее бы конец этому мучительному пути!
   Он то идет среди хлебов межой, то, пригнувшись, вдоль дороги, глубоким кюветом. А ночью осторожно пробирается через села. Он слышит чужую гортанную речь, видит чужих людей в серозеленых мундирах. Это фашисты - его враги.
   ...Перед ним опушка маленького леса, каких много на Украине. Он бросается к опушке, пренебрегая опасностью. Над головой свищут пули, воют снаряды, шипят мины.
   Митя припадает к земле, смотрит вперед и видит - в густых зарослях кустарника стоит на коленях человек в защитной гимнастерке.
   Вдруг человек отнял от глаз бинокль, и Митя увидел на его пилотке маленькую красную звездочку.
   Сердце радостно забилось. Забыв об опасности, беглец устремляется к молодому командиру.
   - Стой! - кричит командир. Но у Мити нет сил остановиться.
   - Ложись! - приказывает командир.
   - Свой я! - отвечает беглец.
   - Ложись, говорят!-командует офицер. - Ползком давай!
   Митя покорно ползет по траве.
   - Кто такой!
   - Свой же! - радостно говорит Митя.
   - Кто свой?
   - Попик Дмитрий.
   - Откуда?
   - Из Крымки. Село такое есть на Одесщине, товарищ командир...
   Офицер слушает, нахмурив светлые, выгоревшие на солнце брови. Летом у всех командиров на фронте от солнца выгорают брови.
   Дмитрий огорчен, что молодой советский командир как будто не рад встрече с ним, а, напротив, сурово и недоверчиво глядит на него.
   - Как попал сюда?
   - Бежал из камеры, товарищ командир.
   - Из какой камеры? - недоумевающе спрашивает командир.
   - Известно, из жандармской. Товарищи освободили меня.
   Командир пристально смотрит в лицо Дмитрия и глаза его становятся еще суровее, зубы крепко сжаты.
   - Это они тебя? - сквозь стиснутые зубы спросил командир.
   - Румынский офицер сигарой. Но я ему ничего не сказал.
   Командир с нежностью посмотрел на стоящего перед ним измученного паренька и улыбнулся.
   - Молодец, парень! Так и надо, - сказал он и пожал Мите руку.
   И от этого пожатия командира Красной Армии у Мити прибавилось силы.
   - Я долго бежал к вам. Я верил, что встречу вас, и все мы верили.
   - Расскажите, что у вас там...
   Митю обступают бойцы. Они такие же молодые, как и он сам. У них обветренные лица и выцветшие брови.
   Митя начинает рассказывать. О, у него есть, что рассказать!
   - К нам в Крымку пришли румынские фашисты. Они отняли у нас землю, нашу школу, а нас стали заставлять работать на них. Но мы не захотели им покориться. Мы, школьники, создали подпольную комсомольскую организацию и стали бороться против них. - Митя улыбнулся. - Мы помогали вам. Мы верили, что Красная Армия вернется.
   Молодой командир ласково улыбается Дмитрию. И на лицах бойцов Митя видит добрые улыбки.
   - Но вот до конца бороться мы и не сумели, - с горечью промолвил Митя,-нашу организацию-"Партизанская искра" она называлась, - предал изменник. И теперь там всех хлопцев и девчат арестовали жандармы.
   Офицер кладет руку на плечо Дмитрия и говорит:
   - Не горюй, скоро мы будем у вас в Крымке.
   Командир обнимает Митю и затем все бойцы обнимают его. Он слышит запах пороха и оружейного масла и думает: "Это настоящие фронтовики, боевые ребята, с ними не страшно". И он торопится рассказать им все, чем переполнено сердце.
   - А как я спешил к вам, товарищи. Ведь нужно скорее туда, надо спасти их, моих товарищей-партизан! - взволнованно произносит Дмитрий.
   - Мы за тем и идем. Сам видишь, что торопимся.
   - Возьмите меня с собой, - просит Дмитрий.
   Командир хмурит светлые брови, раздумывая - взять или не взять его.
   - А стрелять умеешь?
   - Еще как!- запальчиво отвечает Митя.- Только из винтовки.
   - Это теперь не модно. Вот мы стреляем из каких,- показывает командир на короткий, с большим диском автомат.
   - Из этого не умею пока. Но я научусь, быстро научусь, товарищ командир. А вы меня в разведку пошлите. Я, где хотите, проберусь.
   - Что же мне с тобой делать? - улыбается командир. Он смотрит на бойцов. - Ну как, возьмем его?
   - Да. Надо, - хором отвечают бойцы, - парень хороший и, видать, не из трусливых. Вон как фашисты разделали, и то ничего гадам не сказал.
   - Ну, раз солдаты хотят, так и будет. Будешь с нами воевать. Вот только вид у тебя больно не того, не военный.
   Дмитрий смотрит на свои босые, исцарапанные в пути ноги, на одежду, изорванную в клочья, и убеждается, что вид у него действительно не военный.
   - Но это мы поправим в два счета,-смеется командир.
   И Мите от этих слов становится несказанно легко на душе. Хочется обнять командира и всех бойцов, крепко, крепко прижать к сердцу и крикнуть: - Я с вами! Мы все с вами!
   - Вот что, - говорит командир, - ты ступай сейчас в тыл. Вон, видишь село? Иди прямо туда. Найди старшину и скажи, чтобы выдал тебе обмундирование и автомат, вот такой, как у всех.
   Митя впервые берет в руки автомат. До этого он только слышал о нем из рассказов.
   - Сколько же здесь патронов?
   - Хватит, - отвечают ему.
   - С таким можно воевать. Из одного, пожалуй, целый взвод фашистов уложишь.
   - Совершенно верно. Мы так и делаем, - говорит офицер, - ну, ступай. Да скажи старшине, чтобы накормили тебя как следует. Мол, капитан Клименюк приказал. Скажи, что ты мой земляк и друг моего младшего брата Миши.
   - Нет, товарищ капитан, я не голоден. Я пить хочу. Во рту пересохло. В груди жжет, как огонь. Жарко мне... пить... пи-и-ить...
   Утром староста Шмальфус вышел во двор.
   С чердака его сарая доносились какие-то глухие звуки, похожие на стон. Староста подошел ближе и прислушался. Звуки повторялись. Сомнения не было, что это стон тяжело больного.
   Осторожно, с опаской староста поднялся по лестнице, ведущей на чердак.
   - Пи-и-ить! - доносится оттуда.
   - Кто там? - спрашивает Шмальфус.
   Тихо шуршит солома на чердаке. Кто-то ворочается, и снова слабый голос:
   - Пить я хочу, товарищ капитан.
   Шмальфус узнает голос своего племянника.
   - Майн готт!- восклицает он. Невыразимый страх обуял старосту. Страх за собственную шкуру. Он-то уж отлично знает, что за укрывательство партизан грозит смерть. Фриц Шмальфус боится смерти. Но ведь он не прятал племянника у себя на чердаке. Помилуй бог! И он вовсе не желает быть в ответе за каких-то там комсомольцев. Что делать? Вытащить племянника с чердака и сказать, пусть идет, куда хочет? А вдруг кто-нибудь заметит и донесет? Дрожь пробежала по телу. Он боязливо огляделся кругом. Ему уже начинало казаться, что кто-то, может быть, знает о том, что на чердаке у старосты Шмальфуса скрывается раненый жандармами племянник его жены, которого ищут по селу. И гонимый чувством страха и ненависти к партизанам, Фриц опрометью побежал в жандармерию.
   Будто сквозь сон слышит Митя скрип приближающихся шагов. Затем несколько секунд тишина и топот ног по лестнице. Снова тишина и хриплый голос:
   - Кто тут?
   Но Митя не может осознать, кому принадлежит этот голос. Другу или врагу. Жажда, испепеляющая жажда заслоняет собою все.
   - Пи-и-ить! - просит он ослабевшим голосом.
   Глаза Романенко наливаются кровью. Он бросается на чердак, разрывает солому и видит окровавленного, в лихорадочном бреду, Дмитрия.
   - Вот ты где! А мы ищем тебя, с ног сбились. Поднимайся!
   Митя лежит недвижно. Кажется, все, что происходит перед ним, не касается его.
   Романенко хватает лежащего за волосы, слипшиеся от крови, и яростно, скверно ругается.
   Митя видит перед собой страшное, угреватое, искаженное злобой лицо. Но оно как-то внезапно расплывается, стушевывается и на его месте четко вырисовывается добрая улыбка молодого капитана. И кругом родные, обветренные лица бойцов.
   - Мы скоро будем в Крымке,- говорит капитан. - Я с вами, товарищ капитан. Мы все с вами. Остервенелая брань, звериное рычание. Грохот выстрела, вместе с ударом в висок. И... темнота.