В. Смолин
В ШЕСТНАДЦАТЬ МАЛЬЧИШЕСКИХ ЛЕТ

Герой Советского Союза НИКИФОРОВ Владимир Иванович

   Рассвет наступил
   
   - Светцов убит. Ты один с пулеметом. Будешь прикрывать отход. До последнего! С тобой еще Кочетов.
   Сказав это, командир роты уполз в ночь.
   На снегу лежали двенадцать заряженных дисков - его и светцовских, и Володя подумал, что, пока они расстреляют их с Мишей Кочетовым, его вторым номером, отряд успеет уйти далеко. И еще подумал он о том, повторив про себя: "До последнего!", что это, возможно, последний приказ, который ему предстоит выполнить в жизни.
   Ну что ж, он знал, на что шел.
   Партизаны уходили в лес, и вскоре Никифоров и Кочетов остались одни.
   Прошли считанные минуты между тем моментом, как уполз, отдав последнее распоряжение, командир роты, и тем, когда вновь ударил их "дегтярь", а обострившаяся вдруг память перебрала по косточкам всю недолгую Володину жизнь. Это было похоже на вспышку во тьме, когда становятся отчетливо видимыми скрытые до этого мглой детали.
   Вот июньским днем 1941 года, дождавшись у Старорусского райкома партии секретаря райкома Лучина, товарища отца по борьбе с кулачеством и строительству колхозов, он преграждает ему дорогу, прося и требуя, чтобы его взяли в истребительный батальон. Не скажи Володя тогда, что владеет немецким, кто знает, лежал ли бы он, шестнадцатилетний юноша, сегодня за пулеметом...
   Потом он вспомнил беседу с отцом. Отец всегда говорил с ним, как со взрослым.
   - Поступай,- сказал он и в тот раз,- по совести. Только помни одно, Владимир,- в этом месте голос его зазвучал сурово,- самое страшное, что может сделать человек,- это изменить Родине. Помни об этом всегда, особенно когда тебе придется трудно в жизни.
   Дальше, как в калейдоскопе, замелькали перед мысленным взором пылающие на дорогах машины, гитлеровцы, перекатывающиеся через их борта и падающие в пыль под партизанскими пулями. Их было так много, этих операций на дорогах за недолгие месяцы лесной войны, что теперь оказалось трудно отделить их одну от другой, расставить по порядку во времени.
   Трудно и некогда, потому что гитлеровцы поднялись преследовать отходивших партизан, и пулемет его ударил им навстречу.
   Володя бил без передышки - экономить боеприпасы теперь было ни к чему. Какая-то непонятная пока еще ему самому озлобленность волной поднималась в его душе, оттесняя все то, чем он жил и о чем мечтал до сих пор, куда-то на задний план. Она вбирала в себя все: и слова отца о самом страшном в судьбе каждого, и приказ командира, и боль за павших в этом бою товарищей, которые лежали вокруг, уткнувшись лицами в снег, и горечь от мысли, что ему уже не придется встречать рассвет с теми, кто уходил где-то там, позади, унося раненых...
   Этот бой за железнодорожный узел Дедовичи не предвещал такого исхода. Несколько отрядов 2-й Ленинградской бригады вышли вчера к вечеру из лагеря и двинулись по завьюженным лесным тропам, получив приказ разгромить станцию и взорвать водокачку.
   За несколько дней перед этим походом разведка зондировала почву в Дедовичах. Гарнизон здесь был невелик и при внезапном ударе, на который рассчитывали партизанские командиры, не мог оказать серьезного сопротивления.
   И вот - на тебе!
   За день до штурма его увеличили вдвое, а отряды были засечены при выходе из леса.
   Володя, шедший впереди, успел добраться только до станционных складов, маячивших на окраине, когда с водокачки ударил пулемет. И сразу же ему начали "поддакивать" минометы, как бы подтверждая, что гостей из леса в Дедовичах поджидают давно.
   Установив пулемет у какого-то сарая, Володя взял на прицел водокачку. Били по ней и остальные пулеметы, но кирпич был неуязвим для их пуль.
   А потом гитлеровцы поднялись в контратаку. Володе было видно, как бежали они, падали, поднимались и вновь бежали, стреляя на ходу, справа от него, туда, где залегла 3-я рота. Он не торопился, он ждал - ждал хладнокровно, когда подойдут ближе, и тогда от его флангового огня никому не будет спасения.
   Когда лишь сорок метров разделяли их, Никифоров нажал на спуск. Он видел, как на какое-то мгновение замялись, дрогнули атакующие, а потом покатились обратно, роняя оружие и каски.
   И все же это был всего лишь эпизод, который не мог уже ничего решить. Он понял это, когда за спиной его взвились ракеты - сигнал отходить...
   ...Миша Кочетов бил рядом из автомата - диски были заряжены, и его помощь не требовалась. Потом они, понимая друг друга без слов, отбежали немного назад и вновь улеглись за углом большого сарая. Гитлеровцы пытались сбить ставший им костью поперек горла пулемет, и мины ложились все ближе и ближе. На помощь гарнизону запоздало подошел бронепоезд, и теперь разрывы мин чередовались с разрывами снарядов.
   - Пошли,- тянул его за плечо Миша,- наши уже далеко и два диска осталось, пошли.
   Но Володя и слышал и не слышал товарища в охватившем его ожесточении. По лицу струился пот, заливая глаза, но Никифоров не мог оторвать рук от пулемета.
   Они опять сменили огневую позицию и залегли, на этот раз в кустарнике. Отряд, по Володиным расчетам, успел уже уйти километра за три, когда осколок попал в пулемет, исковеркав кожух и изогнув ствол. И Никифоров, с сожалением глядя на неиспользованный диск, сказал наконец:
   - Все...
   Они налегке бросились к лесу и, не обращая уже ни на что внимания, бежали что есть мочи до тех пор, пока первые деревья не укрыли их от преследовавших немецких пуль.
   Володя оглянулся, переводя дыхание, на проступавшую уже в предрассветной мгле строениями станцию и только теперь вполне понял и почувствовал, что он жив и что, наверное, ему еще жить и жить, раз они выбрались из такой переделки невредимыми.
   В этот момент он не мог еще знать, что через три месяца отряды вернутся сюда вновь, чтобы разгромить станцию, и от его "дегтяря", который он установит на единственной, оставленной для отхода гитлеровцев дороге, не уйдет живым ни один враг.
   
   
   Практика в "школе" Доценко
    Это были последние серьезные бои, в которых участвовал Володя Никифоров в составе отряда Красавина - Ружникова. Весной пришел приказ комбрига Васильева выделить из каждого отряда лучших бойцов для комплектования диверсионного отряда Зверева.
   На лесной поляне у штабного шалаша собрался весь отряд. Володя Никифоров и уходившие вместе с ним Владимир Доценко и Петр Баранов выслушали прочувствованные слова товарищей, а потом, попрощавшись с друзьями, ушли лесной тропой в сторону Серболово, неподалеку от которого в глухомани размещался штаб бригады. Было уже по- летнему тепло. Впереди шагал Доценко, бывший пограничник, веселый, никогда не унывающий парень. Он был небольшого роста, строен и смахивал на цыгана: с черными, как и его глаза, вьющимися волосами. Служба приучила Доценко к аккуратности в одежде, он всегда ходил в начищенных сапогах. А об отваге и находчивости этого парня ходили легенды.
   И теперь, когда Володя шел за ним в штаб бригады, в памяти его всплыла одна смешная история.
   ...Возвращаясь из разведки, Доценко со своими ребятами решил помыться в бане в одном из сел. Разведчики только намылились, как прибежала хозяйка и стала кричать, что в село въехали немцы. Крики ее привлекли гитлеровцев, и они бросились к бане. Застигнутые врасплох, хлопцы растерялись, только Доценко, весь в мыле, бросился к пулемету и дал несколько очередей по фашистам. Те кинулись назад, а вошедшие в азарт разведчики преследовали их нагишом через все село...
   Как и предполагал Никифоров, Зверев назначил старшим их группы Доценко. Четвертым в ней стал Глушков, боец из другого отряда.
   Трое суток осваивала группа подрывное дело, а в ночь на четвертые вышла на свое первое задание. В летних немецких маскировочных халатах, с автоматами облегченного типа и прорезиненными мешками за спиной, в которых лежали толовые шашки и другие боеприпасы, они шли через топкие болота, ориентируясь по компасу.
   К рассвету границы Партизанского края остались позади. Сапоги набухли от росы, но они все шли и шли, растянувшись, гуськом. И вдруг Володя, шедший первым, услышал запах табака. Он не курил и не мог ошибиться. Засада!
   Группа сделала бросок в сторону, обходя открытую приветливую поляну, и углубилась в чащу, где сидела около часа, сжимая автоматы. Вот они услышали немецкую речь: вражеские солдаты прошли мимо.
   Здесь же в чаще подрывники передневали, ожидая наступления ночи, а когда сгустились сумерки, двинулись к железной дороге Чихачево - Дедовичи.
   Новый рассвет принес новую неожиданность. Выйдя из кустарников к шоссе, Никифоров и его товарищи увидели вдруг оппель-капитана, стоявшего у обочины, и четырех немцев, завтракавших на траве. Трое из них были офицеры. Гитлеровцы вскочили, но Баранов, человек невозмутимого спокойствия, первым направил на них пистолет.
   Один оказался танкистом, едущим в отпуск, двое - офицерами местного гарнизона, четвертым был шофер.
   Пока Баранов обыскивал пленных, партизаны совещались, отвести их в бригаду или идти на задание. Все решила находка Баранова.
   Просматривая документы, он обнаружил среди них пачку фотографий: любитель-фотограф запечатлел горящие советские села и повешенных людей. Володя смотрел на эти фотодокументы, и в памяти его вставали страшные рассказы Дурнева, бывшего учителя, которые он слышал в отряде Зверева: о закопанных заживо людях, грабежах и насилиях. И ему припомнились поле и люди, мечущиеся по нему в поисках спасения от расстреливавшего их стервятника с крестом на фюзеляже...
   Гитлеровцев отвели километра на полтора от дороги. Потом над лесом прогремели выстрелы.
   Железная дорога усиленно охранялась, и группа искала подступы к ней в течение двенадцати суток. Кустарник был вырублен по обе стороны метров на сто пятьдесят, и они лежали целыми днями прямо в болоте, наблюдая, как вышагивают по полотну патрули.
   Невеселые мысли приходили в голову Никифорову, а когда он встречался взглядом с Доценко, то читал их и в его глазах.
   Сегодня утром они съели по полсухаря, "сдобрив" этот жалкий дневной рацион прошлогодней морошкой и клюквой. Последние два сухаря лежали у Доценко за спиной в прорезиненном мешке вместе с толовыми шашками.
   Но еще больше беспокоили Володю ноги, вернее, то, что сделала с ними болотная вода. Кожа облезла на них, и партизаны ступали, как по раскаленной плите, каждое движение отдавалось нестерпимой болью. Надо было на что-то решаться, и, дождавшись темноты, Доценко решил действо- вать.
   Когда парные патрули на полотне разошлись в разные стороны, наши подрывники подползли к насыпи. Баранов и Глушков вели наблюдение слева и справа, а Володя с Доценко закладывали взрывчатку. Они выкопали под рельсом ямку, уложили в нее толовые шашки, а потом замаскировали их песком. Отходя, спрятали провод в траве. Ночью на дороге не было движения, но в эти дни рассветало рано, и ждать им пришлось недолго.
   Уже поднялось солнце, когда появился состав, которого они ждали. Он шел на большой скорости. Ему оставалось метров пять всего до того места, где лежал заряд, когда Володя замкнул цепь. В следующее мгновение он увидел, как паровоз и платформы с танками и автомашинами стали скатываться под откос, а замыкавшие состав теплушки громоздиться друг на друга.
   Пригибаясь, Доценко и Никифоров кинулись через вязкое болото туда, где их ожидали Баранов и Глушков. Вскоре сзади послышался собачий лай, и пули засвистели над их головами. Мелкий сосняк, которым они двигались, достигал лишь плеч, и они шли полусогнувшись.
   - Надо подпустить их ближе,- предложил Володя. И когда заросли стали погуще, они залегли.
    Каски маячили совсем близко - каких- то сто метров отделяло карателей от партизан, когда Доценко открыл огонь. Потом, делая зигзаги, чтобы дезориентировать противника, группа двинулась дальше.
   Было уже далеко за полдень, а они все шли и шли. Временами Володе казалось, что силы сейчас покинут его. Пот заливал глаза, кололо в боку.
   - Надо оторваться,- говорил на ходу Доценко,- иначе крышка, еще немного, ребята...
   В голове не было ни одной мысли, и иногда хотелось просто опуститься на землю, а там - будь что будет!
   - Еще немного, ребята, ну, поднажмем! - подгонял Доценко, и жилы надувались на его лбу от напряжения.
   И в этот момент Володя почувствовал, как что-то горячее ткнуло его в левую руку, и она бессильно повисла.
   Как затравленный зверек повернулся он в сторону карателей и, прижимая к телу автомат, дал очередь одной правой. Раз так случилось, он задержит их хотя бы на несколько минут, пока идут ребята.
   - А ну, без дураков!
   Это был Доценко. Володя никогда не смог бы и предположить, что у этого парня может быть такое свирепое лицо.
   - Баранов, мины!
   Сквозь застилающий глаза туман Никифоров видел, как невозмутимо достает из мешка Баранов мины и устанавливает их на троле. Силы уходили вместе с кровью, которая текла из руки, и Доценко наспех, но туго перетянул ему бечевкой руку повыше локтя.
   Володя шел, спотыкаясь о корни кустов, и теплое чувство к друзьям заполняло его душу. Он любил их сейчас особой любовью, хотел сделать для них все, что еще мог, но они не приняли его жертвы.
   Потом он, как сквозь сон, услышал два отдаленных взрыва и понял, что это сработали оставленные на тропе мины.
   А потом наступила непонятная, пустая тишина.
   - Кажется, угомонились, - невозмутимо, как о чем-то само собою разумеющемся, сказал Баранов, перезаряжая автомат.- А ты, парень, крепись.- Его прищуренные от солнца глаза остановились рядом с Володиным лицом.- На войне и не такое случается...
   Не раз еще придется выходить на сложные задания четверке Доценко, и солдатская дружба, родившаяся во время этого первого рейда, всегда будет добрым помощником во всех ее делах.
   Шел июль 1942 года, когда рука у Никифорова стала наконец действовать. Он ждал этого с нетерпением, потому что не мог найти себе места, когда его друзья уходили на очередное задание.
   И вот однажды, вернувшись из командирского шалаша, Доценко поздравил его с новым заданием.
   - Посмотрим, какой ты есть боец теперь,- сказал он, обнимая его за плечи и мурлыча под нос: "Ночью нас никто не встретит", направился к себе готовиться в дорогу.
   Готовилось окружение 16-й армии гитлеровцев, и командование очень интересовал участок железной дороги Дно - Старая Русса. Движение эшелонов противника было здесь особенно интенсивным, а участок для работы более сложным. Открытая заболоченная равнина не позволяла приблизиться к полотну. Почти во всех деревнях южнее города Дно стояли немецкие гарнизоны, а тут еще, как назло, короткие летние ночи.
   Почти трое суток пролежали подрывники в болотах, прислушиваясь к разговорам патрулей на насыпи. Поезда на этом участке ходили только в светлое время, и это усложняло задачу.
   Рано утром, "прощупывая" дорогу, обычно пробегала автодрезина, потом медленно шли поезда со всяким барахлом, на которые не стоило тратить тола. В светлые лунные ночи было видно, как сходились и расходились на насыпи по трое патрульных.
   Володя предложил минировать путь сразу в двух местах - так будет вернее. И вот, когда стало смеркаться, Никифоров и Доценко осторожно поползли к насыпи. На фоне неба фигуры охранников были видны на расстоянии ста метров. Когда патрульные проходили мимо, подрывники вжимались в липкую грязь кювета и лежали затаив ды- хание.
   Все сошло благополучно. Посовещавшись, они оставили Глушкова метрах в семидесяти от дороги за большими, поросшими мхом валунами наблюдать. Здесь тянулись старые, полуразрушенные траншеи, на дне которых, напоминая о былых боях, валялись простреленные каски. Остальные трое двинулись сначала по прямой от полотна, а затем, отойдя с полкилометра, параллельно ему. Они шли так до тех пор, пока Володя не наткнулся на колючую проволоку.
   Заграждение пересекало насыпь и уходило куда-то в темноту. Оно было хорошим ориентиром, и второй заряд заложили здесь. Потом группа тронулась в обратный путь. Перед рассветом Доценко, Баранов и Глушков отошли, и в окопе за валунами остался один Володя.
   Все шло, как он и предполагал. Прошла знакомая уже дрезина. Потом поползли теплушки, в открытые двери которых были видны лошади. Потом наступило затишье - до 9.00.
   И вот настал наконец момент, которого они ждали. Платформы, платформы, платформы... Они были накрыты брезентом и маскировочными сетками, под которыми угадывались очертания орудий. Состав замыкали несколько цистерн.
   "Спирт или горючее",- отметил про себя Никифоров.
   Потом, когда все это загрохотало, затрещало, заскрежетало, он уже бежал, пригибаясь и сматывая механически электрошнур, который мог еще пригодиться. Где-то стреляли, но это уже не имело значения.
   Только к вечеру следующего дня из Старой Руссы к Дно прошел эшелон.
   - Значит,- заключил Володя,- расчистили дорогу. Не пора ли опробовать второй фугас?
   Ночью ходила дрезина с прожектором, с нее трусливо постреливал в темноту пулемет.
   День прошел спокойно.
   Когда стало смеркаться, подползли поближе к дороге в том месте, где был заложен их второй фугас. Они лежали в траве, по очереди наблюдая за полотном.
   Земля, нагретая за день, исходила теплом, и, вдыхая аромат полевых цветов, Володя почувствовал вдруг, до какой степени он устал.
   А время шло и шло. Наконец часа в четыре где-то вдали ночного неба появился сноп искр, и по команде Доценко они поползли к дороге.
   - Приготовить термитные шары,- приказал командир.- Сойдет без шума - забросаем.
   Когда они бежали от дороги, путь им освещало необычное зарево. На фоне его маленькие фигурки подрывников казались беззащитными. А зарево все разгоралось и разгоралось- вагоны пылали под действием термитных шаров.
   Потом ночь и вовсе отступила перед фейерверком, и тогда они поняли, что вагоны были с боеприпасами, которых гитлеровцы уже не дождутся там, где шли бои.
   В ночном небе кружил самолет, и они никак не могли сообразить, зачем он здесь.
   Пройдет время, прежде чем сместившиеся теперь события станут на свои места. Уже в советском тылу один из руководителей партизанского движения сообщит им, что тогда над горящим составом кружил, делая съемку, один из наших самолетов, возвращавшихся с задания, и фотографии, сделанные в немецком тылу, рассказали на советской земле о делах группы Доценко.
   
    Всем смертям назло
   
   В октябре 1942 года вместе со штабом бригады Никифоров и его друзья перешли линию фронта и прибыли в Валдай. Здесь в это время формировался диверсионный отряд Героя Советского Союза Михаила Харченко. Три недели отдыхал Никифоров в Валдае, а затем в составе этого отряда РНОВЬ перешел линию фронта и после трагической гибели Харченко, когда его место занял Выскубов, стал у нового командира начальником штаба.
   Отряд должен был действовать на железнодорожных участках Псков - Порхов и Псков - Таллин, но с самого начала дело не клеилось, и именно поэтому молодой начальник штаба шагал сегодня ночью во главе группы Нефедова и Смирнова.
   Накануне они вернулись в отряд ни с чем, и, тяжело вздыхая, Смирнов докладывал, что дороги патрулируются охранниками с собаками и к полотну никак не подойти.
   Шагая сквозь лес, Володя думал о причинах неудач, чутко прислушиваясь в то же время к ночным шорохам.
   Конечно, продолжал он развивать мысль, мучившую его последние ночи, большинству ребят пришлось впервые столкнуться с подрывным делом. Но дело не только в этом. Главное - немцы согнали на эти участки дороги уйму солдат и специально натренированных собак, которые охотились за взрывчаткой.
   Володя понимал, что в штабном шалаше ему не найти правильного решения, что учить людей лучше всего прямо на месте, и именно поэтому он шагал теперь к Пскову вместе с группами Смирнова и Нефедова.
   Брезжил рассвет, когда они вышли к полотну железной дороги километрах в пяти от Пскова.
   Ничего необычного не заметил Никифоров, пролежавший целый день в снегу, наблюдая за дорогой. К ночи повалил снег, и, радуясь ему, Володя пополз к полотну, жестом пригласив следовать за собою командиров групп. Работал он быстро и бесшумно, и так же быстро и бесшумно, замаскировав фугас, они ушли от полотна и притаились метрах в пятидесяти.
   Володя чувствовал, как коченеет его тело, но не решался шевелиться. Он заставлял себя думать не о ногах, сделавшихся вдруг непослушными, а о том, что вот еще пройдет часа два-три, а может, и все четыре и появится "их" поезд.
   Уже рассветало, когда на насыпи появились четыре немца с собакой на поводке. Затаив дыхание, следил Никифоров, как неторопливо приближались они к тому месту, где был заложен фугас. Они шли и шли. И потому, что собака вела себя спокойно, он подумал, что все, наверно, обойдется. Но вот пес закружил, а потом начал разгребать снег.
   "Сорвалось!" - мелькнуло в голове, и в тот же момент он дернул за шнур: свидетели ему были не нужны.
   Двое суток не подходили они к дороге, и двое суток Володя терзался от сознания постигшей его неудачи. Ему казалось, что партизаны со скрытой усмешкой поглядывают на него: мол, тоже учитель нашелся, и от этого мысль его, бившаяся в поисках выхода, никак не могла остановиться ни на чем определенном.
   Наконец перед рассветом вместе с командирами групп Володя вновь вышел к полотну. Это было километра на три южнее места, где он подорвал солдат с ищейкой.
   Никифоров понимал, что, сорвись он вторично, дела станут совсем дрянь - у людей появится неверие.
   Они устроились с подветренной стороны и стали ждать. В это утро вслед за "собачьим" патрулем проползла дрезина с платформой, и тишина опустилась на землю. Потом со стороны Пскова появился новый патруль, но в километре от засады солдаты спустились с насыпи и стали ломать ветки, собираясь, видимо, разложить костер.
   И в этот момент Никифоров увидел спаренные паровозы, которые тащили вдали бесконечный состав. Прыжок - и он очутился на насыпи и начал выбирать из-под рельса ножом и окоченевшими пальцами мерзлую землю. Потом, вставив запал с капсюлем-детонатором, Володя стал уходить, и белый, под цвет снега, шнур разматывался за ним.
   Поезд мчался навстречу своей гибели. В морозном воздухе гулко ухнуло, и, убегая, Никифоров услышал страшный грохот, скрежет, пальбу...
   Через несколько дней, пустив под откос по два эшелона, группы Смирнова и Нефедова вернулись на базу. Но начальника штаба с ними не оказалось.
   - Он подорвал состав,- рассказывал Смирнов,- отвел нашу группу на рижскую дорогу, а потом взял тол и ушел.
   Радость от удачной операции померкла при этом известии.
   - Какой был парень,- вздыхали одни.
   - Ничего, такого не возьмешь голыми руками, еще вернется,- не теряли надежды другие.
   А в это время Володя уходил от преследователей.
   Разведя группы для самостоятельных диверсий, он ушел на одиночную охоту, и она была удачной. Он пустил под откос один эшелон, за ним - другой, а потом, окруженный ожесточенными карателями, вырывался из их кольца. Как ему удалось уйти, теперь он и сам не совсем отчетливо представлял себе это: пуля попала в ногу, и у него не было сил унять кровь.
   Сначала Володя полз, а потом шел, опираясь на сук, и опять полз. На рассвете третьего дня бойцы охранения встретили его у поселка Новая Деревня и принесли в штаб.
   
   
   
   
    Рождение командира
   
   Было начало лета 1943 года. Гитлеровцы, желая раз и навсегда разделаться с партизанскими бригадами, предприняли против них крупную карательную экспедицию. Бригада уходила с непрерывными боями, то и дело натыкаясь на засады в деревнях и на дорогах. Одурманенные бессонницей, шли люди ночью лесными тропами, а днем их ждали новые бесконечные бои и стычки.
   Никифоров со своими разведчиками был в эти тяжелые дни и глазами, и щупальцами, и тараном бригады. Для выполнения такой сложной роли требовался человек большой храбрости, быстрый на решения в постоянно меняющейся обстановке, и таким человеком был Володя Никифоров.
   Все началось, когда группа вышла к местечку Жарки, лежавшему на холмах в предрассветной мгле. Разведчики двигались низиной, окутанной туманом, и гитлеровцы, засевшие там, наверху, в ожидании, когда под дула их пулеметов каратели выгонят отходивших партизан, не могли их видеть.
   Когда ударили пулеметы, было уже поздно - разведчики ворвались в траншею. Рукопашный бой был короток: гитлеровцы были перебиты. Но и разведчиков осталось в живых всего двадцать четыре, половина из них были ранены. Пуля оцарапала голову Володи,
   Повернув пулеметы, они ждали, когда из тумана появятся передовые отряды бригады, но их все не было. Володя послал им навстречу одного разведчика, потом другого. Ни один из них не вернулся.
   В эти минуты тягостного ожидания Никифоров не мог знать, что бригада изменила направление своего движения, когда на холмах у местечка Жарки шел смертельный бой, и теперь горстка людей, засевших в чужих окопах, оказалась в кольце.
   "Что же могло случиться?" - лихорадочно размышлял Володя, смутно подозревая беду. Собрав трофейное оружие, остатки разведки и усиленной роты, двинулись по открытой пашне к Малым Пустынькам. Мины перепахивали поле, по которому шагали люди Никифорова, но никто уже не останавливался и не ложился. Каждый понимал, что, если их настигнут, это будет означать конец. Мысль же о том, что в Малых Пустыньках они соединятся с бригадой (Володе был известен замысел комбрига идти именно в эту деревушку), придавала людям новые силы.
   На войне бывают чудеса, и то, что ему удалось вывести своих людей в Малые Пустыньки, можно объяснить одним из таких чудес.
   В этой небольшой деревушке он принял под свое командование остатки отряда - 37 обессиленных партизан - и утром ушел с ними к Пскову, навстречу будущим боям. Володе было тогда всего восемнадцать лет.
   Шло время, и день ото дня рос отряд молодого командира. Уходили из-под фашистского ига в лес русские люди, и Никифоров формировал из них новые роты. Молва о делах дерзкого отряда кочевала из села в село.
   На дворе стоял декабрь 1943 года. Никифоров беседовал с группой, прибывшей с очередного задания, когда к нему вошел разведчик Саша Смирнов. Он был не один. За его спиной Никифоров разглядел истощенного человека, по лицу которого трудно было судить о его возрасте.
   "Язык" оказался насмерть перепуганным часовым, которого разведчики прихватили с собою на обратном пути.
   В полукилометре от них, в соседней деревушке, стояла новая вражеская часть, направлявшаяся на фронт. 370 солдат крепко спали в здании школы в ожидании еще одного подразделения, которое должно было подойти к утру.
   "Язык" разболтал все: систему охраны и обороны, пропуск.
   Володя слушал его, задавая время от времени вопросы, и думал о спящих по хатам своих друзьях, у которых впереди был еще долгий путь.
   Нелегкое решение предстояло принять ему. Нелегкое потому, что он не мог рисковать результатами рейда, которых ждали на Большой земле. И потому еще, что не мог позволить уйти тем, кто отдыхал сейчас в школе соседней деревни.
   - Чего думать,- гудели разведчики.- Неужели дадим уйти? А завтра они в наших же из окопов стрелять будут.
   Думать, действительно, было нечего, а вернее, некогда: прошел час, как сняли с поста часового, и в распоряжении оставался еще один час.
   - Давай! - сказал Никифоров, и командиры побежали будить людей.
   Через десять минут они уже двигались в сторону соседней деревни. Впереди Володя с партизаном, тоже владевшим немецким, метрах в пятидесяти за ними - разведка, потом - остальные. На маскхалатах отчетливо проступали начерченные углем кресты - опознавательный знак гитлеровцев.
   Они уже ступили на окраину, когда от ближней хаты навстречу им шагнула какая-то фигура.
   - Стой! - услышал Володя немецкую речь, и все в нем сжалось, как перед прыжком.
   - Пропуск? Номер части? - задавал гитлеровец лаконичные вопросы, а потом бросил:
   - Идите!
   Они пошли и только тут разглядели пулемет и еще пятерых немцев, сидевших на соломенной подстилке. Володя со спутником, угостив их сигаретами, в ожидании, пока подойдут разведчики, двинулись дальше, и только возня сзади подсказала им, что все кончено.
   В молчании окружили партизаны школу. Володя дал знак, и в окна полетели гранаты. Взрывы и автоматные очереди нарушили покой морозной ночи...
   20 февраля отряд благополучно прибыл в расположение бригады, которая готовилась к маршу для соединения с частями Красной Армии.
   Многие испытания ждали еще молодого партизанского командира Володю Никифорова впереди. Во многих смертельных боях побывал еще этот рано повзрослевший юноша. Но он, пройдя через все, не выпустил из рук оружия до тех пор, пока последний фашист не покинул территорию нашей Родины.
   После войны Герой Советского Союза Владимир Иванович Никифоров много лет отдал службе по охране морских границ. В 1956 году он ушел в запас по состоянию здоровья.
   Но не ушло в запас сердце коммуниста. Владимир Иванович лишь сменил род оружия. Теперь этим оружием стало страстное слово патриота, воспитателя молодого поколения советских людей.
   Его слушали рабочие и колхозники, воины и школьники Ленинграда, Киева, Ростова-на-Дону, Одессы, Николаева, Горького, Херсона, Иваново, городов и сел, в которых он побывал как лектор общества "Знание" Ленинградского обкома и горкома партии, Центрального Военно-морского музея, общества ДОСААФ. Владимир Иванович Никифоров рассказывает людям о героях партизанского движения, о славных ратных делах комсомола в годы Великой Отечественной войны.