ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1
ПУРГА

   Ночь на шестнадцатое февраля тысяча девятьсот сорок третьего года выдалась вьюжная. Распустив белые космы, злобствует зима. Чует она, что пора уходить, уступить место весне, но не хочется расставаться с заснеженными просторами степей. Эх, погулять бы еще! Как следует занести хаты до крыш пушистым снегом, заглянуть бы путнику в лицо, обдать ледяным дыханием. Поэтому и упрямится, упирается. Она то в ярости лижет шершавым языком поземки мерзлую, комкастую землю, а то вдруг возьмется отчаянно вызванивать на голых, обледенелых ветвях свою последнюю, лебединую песню. Сейчас она во всю гуляет по селу. Хороводы мелких снежинок вьются вокруг хат и сараев, шумят в камышовых крышах и вдруг, будто заманутые в западню, залетают в затишье и оседают, наметая причудливые гребнистые сугробы.
   На улицах Крымки в такой поздний час ни живой души. Собаки-и те, кажется, забыв исконный собачин долu свой, попрятались и не слышно их сторожевого окрика. Одна вьюга гуляет да скрипят под напором шалого ветра угрюмые колодезные журавли.
   Кажется, в самом деле невозможно живому существу показаться наружу по доброй воле в такую непогодь. Но есть в нашем мире дела, для свершения которых не существует преград. И часто даже беспощадная стихия, несущая беды, служит добрым людским делам. Поэтому и злая вьюга сегодня в Крымке - желанная гостья. Сегодня она в сговоре с крымскими комсомольцами-подпольщиками.
   Поздний вечер. Снизу от речки катится по снегу темный клубок. Он катится неровно, толчками. Когда налетает снежный шквал, клубок замирает на месте и становится невидимым. Но отхлынет вихрь, и снова он в движении. Вот он миновал огород, пересек пустынную улицу и приблизился к хате Гречаных. Осторожно скользит он вдоль стены и, наконец, останавливается у самой двери сарая. Тут, в затишьи, он вытягивается вверх и, словно в сказке, из клубка превращается в небольшого парнишку. На нем запорошенная снегом барашковая ушанка, стеганый ватник, перетянутый в поясе ремнем и ватные штаны, заправленные в валенки.
   Паренек огляделся кругом, долго и чутко прислушивался и затем тихонько постучал в дверь, сначала два раза и через небольшую паузу - еще два.
   Изнутри ему не ответили. Но это не беспокоит хлопца. Он отлично знает, что ответа не будет. Он приседает на корточки и, прильнув губами к скважине, вдувает в нее одно короткое, но многозначащее слово:
   - Искра.
   И, приложив ухо к скважине, слушает.
   - Из искры пламя,- ловит он полушопот изнутри сарая.
   Вслед за ответом дверь скупо приоткрылась и серая, запорошенная снегом фигура паренька ловко юркнула внутрь.
   - Миша?-спросил Гречаный, ощупывая товарища. И, поймав в темноте его руку, крепко пожал.
   - Я.
   - Все благополучно?
   - В общем, да, - ответил Миша, - понад речкой, той стороной, лесом, бежал, как заяц опушкой скакал.
   - Погода не думает меняться?
   - Непохоже.
   - Метет?
   - Ох и метет! Каша сплошная. Даже жарко стало, фу.у.уу!
   - Добре. Это нам на руку, - удовлетворенно прошептал Парфентии, притянув к себе Мишу за плечи. - А то, что нужно, захватил?
   - А как же...
   - Есть новое?
   - Ну, конечно.
   - Айда наверх.
   - Там есть кто?
   - Все, кроме тебя, - ответил Парфентии, осторожно подталкивая товарища в угол, где была приставлена лестница, ведущая на чердак.
   Уверенно, как у себя дома, пробрался Миша Клименюк в дальний угол чердака. В самом конце он круто свернул вправо, потом несколько шагов между крышей и навалом старой, перебитой соломы, горько пахнущей пылью. В тупике нащупал плетеный из хвороста щиток, на нем веревочную петельку и потянул на себя. Щиток, подался, и Миша очутился в каморке, тускло освещенной дрожащим светом.
   Эта потайная каморка в два шага шириной была устроена Парфентием при помощи отца еще осенью прошлого года.
   Парфентии, уходя все дальше и дальше в подпольную работу, постепенно увлекал за собою отца. Он посвятил отца в тайну подпольной организации. И естественно, когда встал вопрос о постоянном и удобном для подзольного штаба помещении, Парфентий, в первую очередь, обратился за советом к отцу.
   - Такую конспирацию, тату, чтобы ни одна собака не разнюхала.
   Отец выслушал сына и обещал подумать.
   - Только ты мне, сынку, дай два дня сроку. Дело это не простое, тут нужно как следует поразмыслить.
   На третий день Карп Данилович таинственно сообщил:
   - Есть, сынку, одно место.
   - Какое, тату?
   - Неприступное,- улыбнулся отец.
   - А где?
   - У нас на горище.
   Парфенгий недоуменно вскинул брови. Он ожидал, что умудренный опытом тато придумает что-нибудь необыкновенное, такое, что не могло бы придти в голову ему, Парфентию. И вдруг... чердак...
   Карп Данилович заметил разочарование сына и поспешил объяснить:
   - Не удивляйся, Парфуша. У нас на горище самое подходящее место. Очень удобно, потому что под боком и, как ты говоришь, ни одна собака не разнюхает.
   - Тату, нам нужно, чтобы можно было все хранить там, и оружие, и...
   - Все что угодно, даже орудие можно вкатить туда,- пошутил отец.
   - Я знаю, что ты любишь шутить.
   - Совсем не шучу. Вот слушай.
   И отец посвятил сына в свой план, который без промедления они начали осуществлять.
   Потихоньку, в строжайшем секрете от соседей и даже от домашних, отец с сыном натаскали на чердак жердей, камыша и устроили в самом конце чердака перегородку. Это было сработано так ловко и искусно, что впоследствии ни Семену Романенко, ни румынским жандармам, не раз производившим у Гречаных тщательные обыски, не могло придти в голову, что чердак сарая был на два шага укорочен, а за перегородкой, мастерски сделанной под крышу, находился штаб "Партизанской искры". Это было надежное убежище крымских комсомольцев. Здесь проходила вся штабная работа подпольного комитета. В этом крохотном шалашике под камышовой крышей рождались смелые планы диверсий. Здесь в ночной поздний час комсомольцы узнавали правду Большой Земли,- правду, которую, крепко прижав к груди, приносил сюда из погреба в Катеринке умный кареглазый хлопец Миша Клименюж. Кроме того эта тесная каморка, в которой с трудом умещалось семь человек, служила искровцам арсеналом. Здесь хранилось все, что добывалось комсомольцами для борьбы с захватчиками: оружие, патроны, взрывчатка и перевязочные материалы, а также святая святых - боевое знамя организации. Члены комитета "Партизанской искры", казалось, вопреки логике, называли свою каморку "катакомбой".
   ...Парфентии из предосторожности, как он делал всякий раз, когда собирался комитет, обошел вокруг сарая, тщательно осматриваясь и прислушиваясь.
   Бушевала метель, шуршал по камышовой крыше снег, печально, будто жалуясь на свое одиночество, скрипел у соседней хаты колодезный журавель.
   Парфентий поднялся в каморку и прикрыл за собою щиток.
   Несколько секунд нужно было всем помолчать, хорошенько послушать. Так было принято, так вошло в обычай подпольщиков.
   Посредине каморки вместо стола - пятнистый немецкий ящик из-под снарядных гильз. На нем горит плошка со стеарином-тоже трофей. Вокруг стола вплотную друг к другу сидят члены комитета. Тонкий язычок пламени вихляется от дыхания близко сидящих. Изогнется язычок в одну сторону - крутой, с темной черточкой посредине подбородок Мити выхватит на миг из полумрака, качнется в другую сторону-непокорную чёлку Парфентия оторочит золотым окаемом, взовьется вверх пламя - словно ветром раздует черные угли полиных глаз, приникнет к плошке огонек, замрет на короткий миг, и ровный, немигающий свет затеплится в больших, серых очах Сони, а то, вдруг, змеиным жалом вытянется пламя, и тогда, словно блестящие жучки, вспугнутые светом, задвигаются темные глаза Юрия Осадченко. Вдруг неожиданно, мелко-мелко, как в ознобе, задрожит зыбкий огонек, и тогда на высоком лбу и в лукавых глазах Миши Клименюка запрыгают веселые, резвые зайчики.
   Парфентий приподнялся на колени и поднял руку. Движение и шопот прекратились. Только от легкого сдержанного дыхания еле приметно дрожал огонек.
   - Начнем,- объявил Парфентий.- Сейчас Михаил прочтет нам сводку Совинформбюро.
   Все смолкли. По тому, как выравнялся и замер огонек в плошке, можно было понять, что сидящие затаили дыхание. Правда Большой Земли волновала душу каждого, заставляла радоваться за успехи родной Красной Армии, народных мстителей и за неистребимое единодушие и веру в победу всех советских людей. И вот они, сидящие здесь юные патриоты, являлись частицей своего народа и шли вместе с ним на глубоко осознанную самоотверженную борьбу против лютого врага. И оторванные, казалось, от Большой Земли, они чувствовали себя вместе с нею, вместе с народом. Это чувство вселяло уверенность и вливало новые силы.
   Миша Клименюк достал из-под подкладки ватника вырванный из тетрадки листок, бегло исписанный мелким почерком, и, бережно расправив его на ладони, приблизился к огоньку. Это была сводка о положении на фронтах, только что принятая по радио. Карие глаза Миши светились блеском нескрываемой радости. И все члены комитета поняли, что вести были хорошие.
   Миша тихонько откашлялся. И даже в этом покашливании звучала та же гордая радость.
   Все сидящие потянулись вперед и головы их почти сомкнулись в плотный круг.
   Миша начал:
   - Войска Донского фронта полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Наши войска сломили сопротивление противника, окруженного севернее Сталинграда, и вынудили его сложить оружие.
   Миша читал не спеша, подчеркивая каждое слово, стараясь, чтобы слушающие успевали продумать и оценить всю огромную важность происходящих событий.
   - Раздавлен последний очаг сопротивления противника в районе Сталинграда. Историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск...- с гордостью читал Миша.
   Вздрогнуло маленькое пламя в плошке. Будто только сейчас выдохнули слушатели зажатый в груди воздух.
   - Всего за время боев с десятого января по второе февраля наши войска взяли в плен девяносто одну тысячу немецких солдат и офицеров...
   Невозможно было сдержать нахлынувшую радость. Это была не просто радость, а торжество, убыстряющее биение сердца. Хотелось выразить его, что-то сказать.
   - Дорогие наши люди!-вырвалось у Поли. И сам Парфентий, сейчас строгий и сосредоточенный, не смог удержать обуревавших его чувств.
   - Как правильно было сказано еще тогда, в первый День войны: "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!"
   Не сиделось на месте. Каморка на чердаке становилась тесна. Хотелось вскочить и в резких, энергичных движениях поистратить накопившуюся силу.
   Миша нетерпеливо поднял руку и продолжал читать:
   -... Нашими войсками взят в плен командир одиннадцатого армейского корпуса, командующий группой немецких войск, окруженных севернее Сталинграда, генерал-полковник Штреккер и его начальник штаба - полковник генерального штаба Гельмут Восскут. Кроме того, первого и второго февраля взяты в плен следующие генералы немецкой армии..."
   - Словом, тут перечисляются фамилии господ генералов,- пробурчал Миша,- нам это неинтересно, все равно мы их завтра забудем. А в общем войска взяли следующие трофеи: "самолетов семьсот пятьдесят, орудий шесть тысяч семьсот, минометов тысяча четыреста шестьдесят два, пулеметов восемь тысяч сто тридцать пять, винтовок девяносто тысяч, автомашин шестьдесят одна тысяча сто две, мотоциклов семь тысяч триста шестьдесят девять, тягачей, тракторов, транспортеров - четыреста восемьдесят, радиостанций - триста двадцать, бронепоездов - три, паровозов- пятьдесят шесть, вагонов - тысяча сто двадцать пять, складов с боеприпасами и вооружением- двести тридцать пять и большое количество другого военного имущества. Подсчет продолжается. Таков исход одного из самых крупных сражений в истории войны", - дочитал Миша сводку и победоносно оглядел товарищей. "Ну, как, мол, довольны?" - говорил его взгляд.
   - Спасибо, Михаил, - признательно пожал Мише руку Парфентий, - что там еще?
   - Тут сводка за вчера, прочитать?
   - Давай.
   Войска Донского фронта продолжали наступление...
   .Западнее Воронежа наши войска продолжали успешное наступление".
   - Тут перечисляются большие трофеи.
   "...Войска Северо-Кавказского фронта успешно продвигались вперед". - А вот тут дальше сообщается о партизанах.
   Все сидящие превратились в слух.
   "...Партизанский отряд, действующий в Могилевской области, за две недели спустил под откос четырнадцать воинских эшелонов. В результате крушений убито и ранено много гитлеровцев. Кроме того, советские патриоты взорвали десять мостов, сожгли и разбили сорок две автомашины. Партизаны захватили орудие, сто сорок четыре винтовки, сто двадцать снарядов, десять тысяч патронов и много различного имущества".
   - Эх, крепкая работа!-с торжеством воскликнул Андрей Бурятииский.
   - Тише, - предупреждающе шепнул Парфентий, - вы забываете, где находитесь, подпольщики!
   Стало тише, но задорные огоньки играли в глазах. Комсомольцы, не в силах погасить в себе прилива радости, шопотом продолжали делиться мыслями и чувствами, строили предположения насчет того, когда может кончиться война, где, возможно, предстоят еще такие великие битвы, как сталинградская. Мечтали, что, может быть, скоро свидятся с отцами и старшими братьями, которые были на фронте. А там почти у каждого кто-нибудь да был.
   - А люди наши, которые остались здесь, ведь как теперь обрадуются. Даже те немногие, которые упали духом, потеряли надежду, теперь убедятся, что не бывать врагу хозяином на нашей земле, - взволнованно говорила Поля. - Далеко за примером ходить не буду. Я вот, бывало, маме скажу- скоро наши придут, а она посмотрит на меня печально так, потом вздохнет глубоко и скажет: где же они, доченька, наши? Что-то не видать и не слыхать их. А теперь радости конца не будет!
   - Теперь и у нас тут полицаи да жандармы хвосты подожмут. А? Как ты думаешь, Парфень, подожмут? - спросил Юра Осадченко.
   - Нет, Юра, я думаю - наоборот, они еще больше озвереют. Заметь, мухи всего больнее кусаются осенью, когда им подыхать время. Оса жалит, когда на нее замахнешься, змея - когда наступишь на нее.
   - Вот это правильно, -заметил Миша Клименюк.
   - Тише. Теперь к делу, - сказал Парфентий. - Михаил Кламенюк и Соня Кошевенко, вам срочное задание, Завтра же размножить сообщение Совинформбюро и распространить в Крымке, Катеринке и Петровке. Тебе, Поля, поручается отнести в Каменную Балку к Наде Буревич и в Ново-Андреевку к Даше Дьяченко. Пускай распространят у себя. Миша Кравец пойдет в Кумары. О разгроме фашистов под Сталинградом должны знать все наши люди.
   - Теперь и мы должны усилить боевую партизанскую работу, - сказал Митя Попик.
   - Вот мы и подошли ко второму вопросу нашей повестки дня - о диверсионной работе. Будем жандармов и полицаев уничтожать беспощадно. Будем наносить удары по захватчикам на путях отступления, не давать им уходить отсюда живьем. Нам нужно усилить боевую группу. Большая работа предстоит и разведке. Ей нужно узнать о движении вражеских частей, обозов и сообщать в Саврань партизанскому отряду "Буревестник". Хлопцы у нас боевые, смелые, оружие у нас есть. В боях будем добывать еще. Нам придется рвать телефонную и телеграфную связь на линиях. Мы получили задание подорвать полотно железной дороги на перегоне Каменный Мост- Врадиевка и Каменный Мост - Голта. Это самые удобные участки. Глухие места и слабая охрана. Сегодня мы намечаем взрыв здесь, между Каменным Мостом и Врадиевкой. Погода для этого подходящая, ни следов на снегу, ни патрулей.
   - Состав группы? - спросил Митя Парфентия.
   - Без изменений. Михаил Кравец, Дмитрий Попик, Михаил Клименюк, я и Брижатый.
   - Как же с Брижатым? -спросил Миша Клименюк.
   - Он примкнет к нам на берегу.
   - Он может не явиться. Батько у него, знаете, какой? - заметил Юра.
   - Пойдем без Брижатого, вчетвером.
   - Я пойду, Парфень, на всякий случай, если не явится Сашка, - заявил Юра.
   - Я думаю, хватит четырех. Давайте выходить по одному. Сначала те, кто расходится по домам. Поля, ты одна не боишься?
   - А ты проводить хочешь? - улыбнулась девушка.
   - Могу, я догоню их.
   - Нет, я одна побегу, дело привычное, да и тихо сейчас в такую погоду. Садами проберусь, как человек- невидимка.
   - Ну, добре, - сказал Парфентий, пожимая горячую руку девушки.
   Дав остальным разойтись по домам, четверо хлопцев поодиночке выходили из сарая, пробирались через сад Павла Гарасименко к речке. Там у старой вербы была назначена встреча с Сашкой Брижатым.
   Томительно тянулись минуты. Сашки не было. Четверо с нарастающей тревогой вглядывались в белую метельную кипень, ожидая, что вот-вот появится Брижатый.
   - Что с ним? - обеспокоенно спросил Митя.- Неужели в самом деле батько заметил?
   - Подождем еще немного. Трудно добраться, погода вон какая...- отозвался Парфентий.
   И все как-то внутренне насторожились. По тону вожака почувствовали, что Парфентий сам был встревожен опозданием Брижатого. Подождали еще некоторое время, и всем показалось, что ждут очень долго.
   Метель усиливалась.
   - Пойдем без него. А неявку Брижатого будем считать, как отказ выполнить боевое задание,- глухо проговорил Парфентий и двинулся вперед.
   В лесу было тихо. Вьюга бушевала где-то над головами, шумела в верхушках деревьев. Только изредка ветер прорвется, швырнет навстречу идущим огромную охапку сухого снега, заставит на минуту остановиться, отвернуться в сторону или закрыть варежкой лицо, и вновь отхлынет, и опять зашумит в вершинах.
   Кончился лес. Ребята остановились на опушке. Отсюда начиналась степь, полого поднимающаяся на юг. Здесь, на просторе, ветер свободно гулял, гнал сыпучие снежные вихри.
   Крымские ребята хорошо знали эти места. Здесь родились и выросли, здесь каждая пядь земли пропечатана босыми пятками детства.
   Парфентий определил направление, поймав ветер своей бровью.
   - Вот так и пойдем, как по компасу, - сказал он, протянув руку вперед, в сторону, где за восьмикилометровой снежной пеленой лежало полотно железной дороги.
   Глубоко увязая в снегу, шли четверо юных мстителей, движимые любовью к Родине, ненавистью к врагам. Шли, не замечая, как хлестал по лицам снег, слепил очи, перехватывал дыхание.
   А по земле тянулись снежные языки, зализывая глубокие свежие следы.
   Ночь! Кто сегодня обмолвится о тебе недобрым словом? Нет, хороша, до чего хороша ты, злая, косматая, пургастая ночь! И в эти минуты во всем свете только тебе, метельная добрая ночь, мы поверяем сокровенные думы и дела наши! Тебе, буйная, мы открываем сердца наши потому, что сегодня ты нам мать, сестра и верный товарищ. Ты не выдашь нас, ночь! Сильнее дуйте, ветры, метите ураганы снегов, заносите следы от взоров недругов лютых!
   И ветер степной несся навстречу, отвагой наполняя юные души.