В феврале 1944 года я прибыл на 3-й Белорусский фронт, где командовал стрелковой ротой 787-го стрелкового полка 222-й стрелковой Смоленской дивизии.

В июне наша дивизия сосредоточилась на Могилевском направлении и стала готовиться к прорыву вражеской обороны, которую гитлеровцы считали неодолимой.

Первый день наступательных боевых действий Белорусских фронтов и остался у меня самым памятным днем войны. Это был первый настоящий бой вновь сформированной роты. И бойцы этого дня ждали давно.

После мощного артнаступления поднялся первый батальон нашего полка, а за ним — наш 3-й батальон. На пути к вражеским траншеям про-текала река Проня. Река неширокая, но глубокая. По наведенному саперами мосту сильный огонь вела вражеская тяжелая батарея, которая оказалась не обнаружена нашей разведкой и не уничтожена. Когда мы подошли к переправе, то мост уже был разбит. Воспользовавшись тем, что артобстрел прекратился, протянув через реку кабель, так как не все солдаты умели плавать, по кабелю все быстро переправились и, развернувшись, двинулись на оборону противника. В это время 1-й батальон занял траншеи противника. Роты 3-го батальона, пройдя через боевые порядки 1-го батальона, продолжали двигаться в глубь обороны противника.

Батарея противника в это время молчала. Но я чувствовал, что она где-то близко, хотя перед наступлением о ней никаких сведений не было. Возможно, что там сосредоточились спасшиеся бегством фашисты. Поэтому мы двигались, тщательно маскируясь, по высокой ржи.

И вдруг справа от нас, по соседней, 8-й роте, открыла огонь та самая батарея. Я быстро отвел свою роту влево в лес, и по лесу двигались в на-правлении деревни Новоселки, на восточной окраине которой и оказалась тщательно замаскированная вражеская тяжелая батарея. На опушке леса со стороны деревни были вражеские блиндажи и склады. Уничтожив часовых и забросав блиндажи гранатами, рота дружно устремилась на батарею и деревню. В это время справа вновь ринулась на врага 8-я рота. Немцы, бросив батарею, бросились бежать через деревню в лес, который был, за-паднее деревни. Но не всем удалось убежать.

Среди бегущих немецких солдат солдаты роты заметили двух женщин. Кто-то крикнул: «Бегите к нам!» Но они продолжали убегать с немцами. Тогда солдаты решили: раз они с немцами, значит, изменник Родины, и изменникам пощады не должно быть. В результате сильного огня с нашей стороны одна была убита, а другая, раненная в ногу, все же скрылась с немцами.

В течение нескольких минут и почти без потерь (а в моей роте в это время не было даже ни одного раненого) были захвачены деревня и батарея 165-миллиметровых пушек, а также несколько пушек 37-миллиметровых, трактор, автомашины, склады продовольствия, военного имущества, бое-припасов и многое другое. Были и пленные. В немецких блиндажах солдаты нашли дамскую сумочку.

Однако, увлекшись боем, мы не заметили, что на опушке леса, за-паднее деревни, замаскировалась немецкая самоходная пушка, которая с расстояния в 300 метров открыла огонь. Здесь я потерял своего боевого друга — ординарца Давида Айвазяна. Были ранены санинструктор, командир 1-го взвода, не обошло и меня: влепило осколок в левое бедро и два небольших в руку и лицо. Санинструктора пришлось отправить в санроту, командир взвода (забыл фамилию) идти в санроту отказался. Выкатив немецкую 37-миллиметровую пушку, мы открыли огонь по немецкой самоходной пушке, попасть не попали, но прогнали. На радостях кто-то даже из тяжелой пушки выстрелил в немецкую сторону.

Все это произошло так быстро, что мы даже не успели сообщить о победе, как бомбить батарею прилетели 9 наших штурмовиков Ил-2. У сигнальщика ракеты оказались сырыми (намочил, когда переправлялся через реку Проня), и мы некоторое время не могли дать сигнал «свои». За это время штурмовики успели сделать два захода, обстреляли и отбомбили. И только на третьем заходе мы сумели дать сигнал «свои». Хорошо бомбят наши штурмовики. Но бывалые солдаты укрылись, и штурмовики урона нам не причинили.

Уже на другой день мне было приказано отправиться в медсанбат для направления в госпиталь по ранению бедра. На третий день после прорыва я был доставлен в медсанбат, который уже разместился в ранее занятой нами деревне. Вместе с другими легкоранеными я ожидал приема. Внимание наше привлекли два солдата, которые вели раненую в ногу девушку. Ее посадили вместе с нами. Я спросил, где ее ранило. Она ответила, что пришла в деревню Новоселки посмотреть свой дом, а в это время начался бой и ее ранило. У меня в полевой сумке была дамская сумочка, в которой было много фотографий двух девушек с немцами и много любовных писем — переписка с какими-то немецкими солдатами. Я сразу узнал лицо девушки на фотографии, где она раздает с немецкой кухни пищу немецким солдатам-артиллеристам и рядом ее подруга. Я ей показал сумочку и спросил: «Не ваша?» Девушка побледнела и ответила, что не ее. Тогда я вынул одну из фотографий и показал раненым. Какое негодование было выражено на лицах солдат, когда они на фотографии с немцами увидели эту особу. Девушку с сумочкой пришлось отправить куда следует.

Мне вспомнилась злоба моих солдат, когда во время боя в деревне девушкам крикнули: «Бегите к нам», но они на этот крик не обратили внимания. Вот одна из них. И мне показалось, что рано меня отправили из роты на лечение, ведь я еще могу воевать, тем более с такими боевыми товарищами. В это время автомашина нашего полка привезла раненых. Пользуясь таким случаем, я сел в машину и вечером был в своей роте. А утром рота вновь пошла в бой.

И еще один эпизод хочется вспомнить, чтобы те, кто не видал войны, знали, что пережили наши люди, оставшись на временно оккупированной немцами советской земле.

Это было во второй половине июля 1944 года. Наши войска продолжа-ли стремительно двигаться на запад. Путь нашего батальона пролегал по лесу. И вот разведчики увидели двух женщин, которые бросились убегать. На крики «Стойте, мы свои» они не реагировали и продолжали убегать. Пришлось их задержать. Это были женщины: одна из Ленинграда, другая жительница Белоруссии. Женщины умоляли простить их, так как они шли по грибы или еще куда-то и заблудились. Мы поняли, что они нам не доверяют. Когда мы их убедили, что мы свои и им уже ничего не угрожает, они от радости заплакали и рассказали, что приняли нас за немцев, так как немцы часто, маскируясь под русских, обманывали их, тем самым раскрывали скрытые в лесах убежища мирных советских людей, уничтожали их и угоняли в Германию. Недоверие у них вызывали наши погоны. Женщины сказали, что Красная Армия погоны не носит. Поэтому они убегали от нас в противоположную сторону от своего лагеря, чтобы не выдать его.

Убедившись, что мы свои, они повели нас в лагерь. В лагерь отправи-лись командир батальона и я с несколькими солдатами. Лагерь оказался в таких дебрях, что, не зная его места, найти невозможно. Сюда даже и солнце не заглядывало. Здесь мы увидели жуткую картину. Из вырытых в земле сырых землянок вылезли оборванные, худые люди и полуголые дети. Дети, приняв нас за немцев, подняли плач. Долго пришлось их успокаивать. Здесь были женщины, старики и дети — семьи тех, отцы, братья и мужья которых были или расстреляны немцами, или находились в партизанах и Советской Армии. Здесь были те, кого фашисты уничтожали в злобе за свои неудачи. Эти люди годами жили в таких условиях, спасаясь от фашистской расправы.

И как просияли их худые лица, когда они узнали, что наши войска гонят фашистов на запад и скоро войне конец.

Многое они поведали нам о своих бедах. Всего не описать. Да и слушать долго нам было недосуг, надо было быстрее гнать фашистов, так как многих людей еще предстояло освободить. Мы показали им разбитую немецкую повозку с награбленным имуществом и двинулись своим путем.