Овидий Горчаков
ОГОНЬ НА СЕБЯ

Герой Советского Союза МОРОЗОВА Анна Афанасьевна

   Это было 9 декабря 1944 года в польской деревне Стара Весь. Под голой березкой, освещенной алым отблеском заходящего солнца, лежал изуродованный труп темно-русой девушки. На груди - синий берет с красной звездочкой. Рядом стоял офицер вермахта. Печатая шаг, строем проходили мимо немецкие солдаты, а офицер говорил им:
   - Если вы будете такими же храбрыми, как эта русская девчонка, великая Германия будет непобедима!
   
   * * *
   
   Когда немец в комендатуре потребовал, чтобы Аня Морозова сделала отпечатки левого и правого больших пальцев в "персоненаусвайс" - личном удостоверении, глаза у него полезли на лоб: отпечатков не получилось.
   - Попробуй снова! - сказал он Ане, бросая ей новый бланк удостоверения.
   Аня снова потерла пальцы о смоченную темно-фиолетовыми чернилами подушечку и снова прижала пальцы к бланку там, где около места для фотографии значилось: "Оттиск больших пальцев..." И снова вместо ясно различимых отпечатков получились кляксы.
   Немец - это был Отто Геллер, переводчик комендатуры, хваставший своей шпионской работой в довоенной Москве,- схватил Аню за руку и так и впился глазами в большой палец. Свистнув от удивления, он еще крепче схватил ее за руку и повел по коридору прямо в кабинет начальника службы СД при комендатуре сещинской авиабазы.
   - Оберштурмфюрер! - чуть не закричал он волнуясь.- Разрешите доложить: у этой русской - небывалое, феноме- нальное дело - не имеется отпечатков пальцев!
   Аня плохо, с пятого на десятое, но все-таки понимала немецкий. Как было не понимать, ведь она проработала уже месяцев девять прачкой у немцев.
   - Ты, наверное, опять пьян, Геллер? - спросил переводчика оберштурмфюрер Вернер, брезгливо и строго глядя на подчиненного.- На гауптвахту захотел?
   - Да не сойти мне с этого места, оберштурмфюрер! Мне желудок не позволяет, а у девчонки в самом деле нет отпечатков пальцев! Редчайший экземпляр! Может, это признак вырождения у славян?
   Скептически усмехнувшись, Вернер взял Аню за руку и с минуту внимательно разглядывал ее пальцы. Потом он выпустил ее руку и, откинувшись в кресле, не спеша вытер свои руки носовым платком.
   - Вы работаете у нас прачкой? - спросил он Аню. Аня вопросительно взглянула на контрразведчика, и Геллер быстро перевел вопрос.
   - Да,- ответила Аня.
   - Ты болван, Геллер! - со вздохом сказал оберштурмфюрер.- А также пример вырождения. И от тебя опять разит шнапсом. Эта девка работает у нас прачкой и пользуется эрзац-мылом, в котором очень много щелочи. Ежедневная стирка белья таким мылом может не только сгладить складки кожи, а начисто разъесть ее.- Он усмехнулся, закуривая сигарету из пачки "Бергман приват".- Видно, что она преданно работает на великую Германию. Сними отпечатки каким угодно способом и катись ко всем чертям!
   Выйдя из здания комендатуры с новым удостоверением в кармане, Аня взглянула на свои натруженные руки. Все время в горячей воде, и это проклятое немецкое мыло!..
   Но ничего не поделаешь. И совсем неизвестно, когда все это кончится...
   С тазом под мышкой пошла Аня по улице военного городка. Она помнила этот военный городок еще тогда, когда он строился до войны, когда вокруг, как и сейчас, пахло весной, известью и краской. Только тогда дома строили команды красноармейцев. Голые по пояс, загорелые, перекидывались они улыбками и шуточками с девчатами, провожали взглядами ее, Аню Морозову, когда она, надев лучшее свое белое ситцевое платье, шла со справкой об окончании восьмилетней сещинской школы наниматься вольнонаемным писарем в штаб летной части.
   Давно исчезли те красноармейцы из сещинского военного городка, давно не ходят они в поселок Сещу к девчатам. Многие из них уже, наверное, отдали свои молодые жизни за Родину где-нибудь под Москвой, под Сухиничами или Людиновом, где зимой стал фронт, всего 75 километров не дойдя до Сещи! Давно улетели и краснозвездные "ястребки" и тяжелые "ТБ-3" с Сещинского аэродрома на восток.
   Немцы не только полностью отстроили авиабазу, но и заметно расширили ее. Осенью они занимались только восстановительными работами, они не собирались задерживаться в Сеще. Летчики, возвращаясь на базу после бомбежек Москвы, рассказывали своим, будто Кремль они уже дотла разрушили, будто Москва вот-вот, с часу на час падет и тогда по плану, утвержденному самим Герингом, эскадры 2-го флота люфтваффе, подчиненного генерал-фельдмаршалу Альберту Кессельрингу, перелетят из Сещи в Тушино и на Центральный аэродром в Москве. Но эти триста километров - от Сещи до Москвы - оказалось не так легко преодолеть. Не сбылась мечта об участии в воздушном параде в честь взятия Москвы и о комфортабельных и теплых московских квартирах. Тревожные слухи с фронта заставили приуныть "сещинских" немцев. При аэродроме развернулся целый эвакогоспиталь - из "котла" в районе Сухиничей транспортные самолеты "Ю-52" вывозили раненых и обмороженных офицеров. Потом на фронте наступило затишье, зато в Сеще закипела работа: немцы поняли, что они застряли здесь надолго, и по приказу из Берлина начали строить одну из самых больших авиабаз люфтваффе на Восточном фронте.
   Аня еще в ноябре сорок первого видела, как в Сещу через Рославль и Брянск немцы начали ввозить иностранных рабочих - сначала поляков и чехов, а потом французов, румын, испанцев. На каких только языках не говорили в Сеще! А немцы бахвалились:
   - Летают только немцы, а снаряжает их в полет вся Европа!
   Да, не узнать теперь Сещу. Вон у полуразрушенного здания ДКА - бывшего Дома Красной Армии, где теперь в полуподвале помещается офицерское казино, выставлен щит с афишей кинофильма: "Покорение Европы. Вохеншау. УФА". Написано, конечно, по-немецки. Тут и там, как и над комендатурой, майский ветер шевелит трехцветные полотнища с черной свастикой. Во дворе казармы какой-то зенитчик наигрывает на аккордеоне "Лили Марлен". По улице, недавно заасфальтированной поляками, проносится юркий черный "мерседес" коменданта авиабазы капитана Арвайлера. В другую сторону, погромыхивая, тянется колонна семитонных "бюссингов". Вдали виднеется вышка управления полетами, крыши ангаров. Там аэродром, туда не пускают русских. Только мельком увидишь ряды самолетов - "мессершмиттов" и "юнкерсов", "хейнкелей" и "фокке-вульфов". Но Аня знает: пять дней назад на аэродроме стояло 230 самолетов. Знает точно - каких сколько. Потому что Аня давно уже не только прачка.
   Гитлеровцы считают свою авиабазу неприступной. За последние недели Аня и ее друзья очень внимательно приглядывались и к этим тяжелым зениткам, что стояли недалеко от контрольно-пропускного пункта у выхода из военного городка, к пеленгаторам с крутящимися крыльями, к зловещим амбразурам дотов на подступах к Сеще. Аня знала: оберштурмфюрер Вернер хвастался, что база на замке и ключ от этого замка в кармане у него, Вернера. Его эсэсовцы и фельджандармы создали "мертвую зону" вокруг базы. Вся территория в радиусе пяти километров находится на особом режиме. И режим этот сулит мучительную смерть каждому, на кого падает подозрение Вернера и его помощников.
   Аня сошла с тротуара, уступая дорогу группе немецких летчиков. Одеты с иголочки, надменный вид, у одного блестит в глазу монокль, у другого - рыцарский крест в разрезе воротника. Не за бомбежку ли Москвы наградил фюрер этого аса? За летчиками идет еще одна группа - девушки-связистки. Немцы их называют "блитцмедал". Девушки ревниво поглядывают на большой запыленный автобус, только что подкативший к казарме. Все в Сеще знают этот автобус: это "пуфф", передвижной публичный дом. Он регулярно, в день выдачи жалованья, прибывает в Сещу из Брянска, привозя разноязычных размалеванных девиц. А мимо автобуса с лопатами и топорами уныло бредут поляки и чехи. Некоторые из них поднимают усталые глаза на девиц из "пуффа" и усмехаются: ведь девицы эти тоже "нур фюр дойче" - "только для немцев". Такие надписи пестрят всюду в Сеще, даже на дверях уборных. Аня с бесстрастным лицом оглядывается на шумных девиц из "пуффа". Еще один символ: всем иностранцам - лопату в руки, всех иностранок в "пуфф"! Гоп-ля, живут только немцы!..
   На перекрестке стоят указатели: "Брянск" и "Рославль", "Сеща" и "Москва". Кажется, намертво врыты эти столбы немецких дорожных указателей в русскую землю.
   Аня с тоской устремляет взор туда, где за полями и лесами затаился фронт, туда, где лежат в руинах освобожденные зимой города и стоит город Москва. Много раз прилетали оттуда ночью наши самолеты, но им не удавалось, никак не удавалось прорваться к Сещинской авиабазе. Еще на дальних подступах они наталкивались на мощный огневой заслон. Много под Сещей врезалось в землю советских самолетов.
   Вот и двор цейхгауза, в котором Аня вместе с другими женщинами уже столько беспросветных месяцев стирает немецкое белье. Женщины стоят с распаренными лицами у грубо сколоченных столов, полощут белье в дымящихся паром корытах.
   - Ну как, Аня,- окликает ее Люся Сенчилина,- получила новое удостоверение? Как на фотокарточке вышла? Красивая?
   Люська совсем еще девчонка на вид, хотя ей уже стукнуло восемнадцать. Маленькая, юркая, озорная. За ней нужен глаз да глаз. Долго не решалась заговорить с ней Аня, а потом, когда наконец доверилась ей, не пожалела. Люська отлично справилась с нелегким заданием: познакомилась с поляками. Аня всегда с улыбкой вспоминала, как готовились они, совсем молоденькие и неопытные подпольщицы, к этому знакомству.
   Вот и сейчас, наливая кипяток в корыто, она вспоминала тот майский вечер, когда они собрались у Люси в горенке.
   - Может, придется вести себя как кокетка какая-нибудь,- говорила Аня своим подругам Люсе и Паше Бакутиной, красивой и стройной девушке, на которую Аня возлагала особые надежды.- Придется заигрывать с этими поляками, флиртовать, может, даже вино пить и целоваться. Люська тут, конечно, не удержалась, прыснула.
   - Вот ты всегда так, Люська! - укоряла ее Аня.- Тебе все хиханьки да хаханьки. Провалишь дело - в гестапо будешь ответ держать!
   Потом они долго наводили красоту: примеряли серьги и бусы Люсиной мамы, какую-то пропахшую нафталином косынку...
   - У нас ведь все хорошее закопано,- жаловалась Люся.- В яме у меня совсем новое платье есть и даже немножко довоенной губной помады.
   - Вот еще! - всплеснула руками Паша Бакутина.- Знаешь, кто сейчас красится? Только "немецкие овчарки"!
   - Это нас не касается,- возразила Аня.- У нас особое задание! А может, тебе, Люсек, завивку сделать? Щипцы-то у тебя есть?
   - Щипцы где-то валялись. Щипцы-то я вмиг разогрею - в печке жар еще есть. Только ничего у меня не получится. Нет, девочки, я не пойду...
   - Брось, Люсек! Ты же в школьном драмкружке бли- стала!
   - Ведь весь поселок презирать будет!..
   - Правильно, Люська! - неожиданно поддержала ее Паша, заплетая пышную косу.- Я тоже честная девушка и ни за какие коврижки...
   - Да не за коврижки, девчата, а за наше дело!.. Нашим в лесу и там, за фронтом, надо до зарезу знать, какая тут зенитная оборона, сколько самолетов, где склады бомб,- словом, все. Чтобы наши летчики не летали вслепую, не гибли понапрасну. А ну, доставай свеклу и уголь. Подмазаться надо!
   И они познакомились с поляками - с долговязым Яном Маньковским, с приземистым Яном Тымой, веселым Вацлавом Мессьяшом и юным Стефаном Горкевичем. Все они были рабочими строительной команды, их насильно мобилизовали гитлеровцы в Познани и отправили на Восточный фронт. Особенно повезло Люсе: в нее не на шутку влюбился один из Янов. Долговязый Ян, которого его друзья прозвали Яном Маленьким в отличие от низкорослого Яна, которого прозвали Яном Большим.
   Поначалу Аня действовала как новичок в разведке. Не разобравшись сразу в этих польских парнях, не поняв их настроений, она собиралась выведать через Люсю у влюбленного Яна какую-нибудь военную тайну, а потом под угрозой разоблачения заставить его работать на себя. Но вскоре она отказалась от такого наивного подхода. Польские парни сами давно искали связи с деятельными врагами гитлеровцев, у них у самих чесались руки по настоящему делу. Они слишком хорошо помнили дымящие развалины Варшавы и зверства "швабов" на родной Познанщине.
   Составить подробный план авиабазы - вот какую задачу поставила Аня перед поляками. И день за днем стал выполняться этот план. Днем поляки старались попасть в разные рабочие группы, чтобы скорее разобраться в этой сложной и мощной машине - Сещинской авиабазе. Стефан - он был зенитчиком во время обороны Варшавы - помог друзьям научиться узнавать типы самолетов, калибры зениток. Пригодился и военный опыт Яна Большого - бывшего капрала польской армии. Но успех дела решали молодое бесстрашие и ненависть к врагу.
   - А ты неплохо получилась на фото! - сказала Люся, возвращая Ане удостоверение.- Только печать все портит. Фашистская печать,- добавила она шепотом.
   С фотографии смотрела девушка лет двадцати, со строгой прической коротко остриженных темно-русых волос, серыми умными необыкновенно глубокими глазами и твердой линией рта. Легкая улыбка залегла в углах этого рта. Улыбка, которая теперь, когда план благополучно передан партизанским разведчикам в Клетнянский лес, часто не сходила с губ Ани Морозовой.
   Правда, вчера вечером улыбка эта потускнела. Дело в том, что Ян Маленький и его друзья устали ждать. Их разбирало нетерпение.
   - А может быть, у вас связи нет с Красной Армией? Ох, какие ночи стоят! Может, немцы правы, и у ваших совсем самолетов не осталось?
   Они сидели в саду Аниного дома, среди белой кипени цветущих яблонь.
   - Мы свое дело сделали,- терпеливо отвечала Аня.- План передан кому надо.
   - Но почему же они не бомбят?! Эта тишина меня с ума сведет!
   - Тише! Я не командующий ВВС!
   И Аня, глядя на Яна, пытаясь отвлечь его от мучительных мыслей, размахивала тихонько яблоневой веткой и напевала ту самую песенку, с которой они, девчата, прогуливались в тот памятный вечер возле дома поляков:
   Эх, девчоночки, война, Идет аж до Урала! Эх, девчоночки, война, А молодость пропала!..
   И неожиданно, мечтательно глядя через плечо Яна, сквозь яблоневые ветки, туда, где в потемневшем поднебесье на востоке неярко вспыхивали зарницы, Аня прочитала вполголоса полюбившийся ей стих:
   Все пройдет, как с белых яблонь дым...
   Все пройдет. И война пройдет. И немцы уйдут. И станет опять Аня молодой девчонкой, которой и своего счастья и своей любви тоже хочется.
   Но над садом, над белой яблоневой кипенью с ревом и грохотом пролетел в ту минуту желтобрюхий "юнкере". Аня, вздрогнув, проводила взглядом шедший на посадку самолет и проговорила жестко:
   - Сколько они этих яблонь на дрова порубили!.. Да, Янек, к сожалению, я не командующий ВВС.
   Она подняла камешек и бросила его в лужицу у корыта, в котором она днем стирала белье. По лужице разбежались концентрические круги, как неведомо для Ани разбегались в эфире волны от ключа радиста, передавшего несколько дней назад в Центр ее данные о Сещинской авиабазе. Те круги дошли и до армейской радиостанции, и до радиоузла разведотдела штаба Западного фронта в Москве, и до Берлина, где вражеские радисты напрасно пытались расшифровать этот стрекот морзянки, донесшийся из чащоб Клетнян-ского леса.
   В лужице отражалось вечернее небо, розовое пламя заката и белые ветви яблонь. На востоке приглушенно грохотала далекая майская гроза. Неужели погода будет нелет- ной?
   Потом, когда Ян понуро ушел, Аня пошла домой и еще долго сидела у открытого окна, глядя, как в небе скрещиваются лучи немецких прожекторов, вдыхая запах цветущих яблонь и слушая до смерти надоевший мотив "Лили Марлен", который наигрывали, проходя по улице, подвыпившие немцы.
   Странная это была весна. В роще, где немцы укрыли склад авиабомб, заливался соловей, над яблонями вновь и вновь, держа курс на восток, проносились на бреющем по- лете "юнкерсы", а неподалеку, на Первомайской, Ян Маленький в первый раз целовал Люсю Сенчилину. Странная весна, принесшая много горя и немножко радости. Но самое главное, что принесла эта весна Ане Морозовой и ее друзьям, было ни с чем не сравнимое чувство нужности и важности того дела, которое они сообща тайно делали...
   Первая большая радость - это установление связи (наконец-то, после долгих и мучительных поисков) с клетнян-скими партизанами. Полгода, рискуя жизнью всей своей немаленькой семьи, прятала Аня у себя дома незнакомую беглянку - молодую девушку, бежавшую из лап смерти, из Смоленского гетто. А связавшись наконец с партизанами, Аня смогла отправить Женю в лес. Это был первый счастливый день после того рокового дня, когда Аня вернулась в занятую врагом Сещу.
   Осенью и зимой Женя работала на кухне столовой немецких летчиков. Горячая, порывистая, она выдала себя нечаянным дерзким словом переводчику комендатуры Отто Геллеру, а тот донес на нее, и погибла бы Женя лютой смертью, как шесть миллионов ее соплеменников, если бы не предупредил Аню о готовившемся аресте Жени унтер-офицер и помощник казначея чех Венделин Робличка.
   И вот теперь Женя спасена, а замечательный чешский патриот Робличка передает ей, Ане, сведения, дополняя разведку поляков. Уже создается кроме небольшой, но такой ценной польской группы чехословацкая группа - Венделин Робличка привлек к разведке своего соотечественника Герна Губерта, унтера из роты аэродромного обслуживания... В офицерском казино работает верная девушка - Таня Васенкова...
   Как удивились бы они все: девчата, поляки и чехи,- если бы увидели, как она, Аня Морозова, девушка-командир, человек, которому они доверили свою судьбу, свою жизнь, свои мечты, поздним вечером встретилась около своего дома с известным во всей Сещинской волости изменником и предателем, бывшим командиром Красной Армии, ставшим полицейским! И она не только встретилась с этим человеком - с Константином Поваровым,- но и передала ему план Сещинской авиабазы, составленный с таким трудом и пылом тремя группами международной подпольной организации.
   Да, все они, конечно, очень бы удивились, потому что они не знали, потому что никто из них не подозревал, что за всей деятельностью советско-польско- чехословацкой подпольной организации в Сеще стоял и руководил ею именно Костя Поваров, замечательный парень, которому советская разведка приказала принять обличье врага...
   Стирая в тот день горы ненавистного немецкого белья, Аня и Люся то и дело поглядывали на восток, за крыши казарм, хотя они совсем и не надеялись, что самолеты о красными звездами осмелятся днем появиться над Сещей. Да и который день, как назло, бушевали там, на востоке, майские грозы!
   Как-то Ян Большой сказал:
   - Это будет самая великолепная гроза в моей жизни! А Ян Маленький добавил, улыбаясь своей озорной, пыл- кой улыбкой, которая так нравилась Ане:
   - И быть может, последняя гроза. Ведь бомбить будут не только швабов... Скорее бы, холера ясна!
   Медленно тянулись дни. И с каждым днем жгучее нетерпение все сильнее обжигало душу. Аня понимала: с каждым днем поляки и чехи все дальше уходят от нее, все меньше верят в нее, в эффективность ее связи с Большой землей. А немецкое радио, как на грех, ежедневно под бой барабанов и вопли фанфар только и делает, что сообщает об успехах летнего наступления германской армии на юге...
   И вдруг началось... Вдруг не на восточных подступах, а на станции залаял скорострельный пулемет. Краснозвездные самолеты появились там, где немцы ожидали свои самолеты,- со стороны солнечного заката. Еще недавно эти немцы смеялись во время неудачных советских бомбежек: "Ивану не пройти! Сеща обороняется лучше Москвы! Рус фанер, воздушные гробы! Вся русская авиация пошла на дюралевые ложки!" А сейчас, застигнутые врасплох, увидели они, как в окрашенном алым светом заката военном городке и на аэродроме с чудовищным грохотом вырастают гигантские кусты пламени и дыма. Почти на бреющем полете проносились над базой стремительные штурмовики. Начиная с Брянского шоссе, они поливали базу градом пуль, бросали бомбы на важнейшие объекты. За первой ревущей волной "ястребков" и штурмовиков пронеслась вторая волна... И опять бомбы ложились точно в цель, опять без промаха били пулеметы. С большим опозданием завыли сирены воздушной тревоги, почти неслышные из-за адского грохота вокруг.
   - Алярм! Алярм! - кричали в панике немцы.
   Раскалывались казармы, рушились доты. Бушующим морем огня пылал склад авиационного бензина в березовой роще. На вспаханной бомбами взлетно-посадочной бетонной полосе горели "мессеры" и "юнкерсы"... В разные стороны бежали летчики, техники, рабочие. Дым заволок пробитый осколками фашистский флаг на комендатуре. Часовой у казино прятался за щит с афишей кинофильма "Покорение Европы"... Но пулеметная строчка прошлась по тонкому щиту, и из-за него выкатилась продырявленная каска...
   Женщины, стиравшие во дворе цейхгауза белье, бросились врассыпную. Взрывом раскидало корыта и развешанное на веревках белье. Над головой загрохотало, по земле, по заляпанным грязью солдатским рубахам пронеслись черные тени штурмовиков.
   - Наши! Наши! - взбудораженно, в иступлении шептала Аня, прижимая трясущиеся руки к груди.- Бейте их! Бейте!
   Тут и там застучали зенитки. Но всюду теперь плыли клубы черного маслянистого дыма. В этой завесе смолк шум моторов краснозвездных самолетов.
   Не успела окончиться бомбежка, а друзья уже искали друг друга. Аня и ее девушки - поляков, поляки - девушек. Прибежал на Первомайскую, где выли сирены санитарных автомашин, чех Герн Губерт. Ведь они вызвали огонь на себя и в первую же бомбежку могли поплатиться за это жизнью. К счастью, все уцелели. А наутро Аня опять стирала белье - немцы, злые и мрачные, распустили прачек по домам. Из-за бомбежки не было воды: разрушенный водопровод нуждался в ремонте. А в колодцах осыпалась земля - так она тряслась в Сеще под бомбами - и вода была грязная и мутная.
   
   * * *
   
   ...День первой бомбежки был, пожалуй, самым счастливым для Ани днем в занятой врагом Сеще. А прожила она в Сеще при немцах по соседству с гестапо целых два года. И эти два года были двумя годами непрерывного подвига, 24 месяцами под бомбами и очередями из скорострельных крупнокалиберных пулеметов. И конечно, в этой жизни в подполье, когда Аня и ее друзья подпольщики вызывали огонь на себя, было больше черных дней, чем дней счастли- вых...
   Наверное, самым черным днем был день, когда Сещу облетела весть: "Полицай Поваров подорвался на партизанской мине!" По улицам поселка, по тряским колеям медленно ехала подвода. Из-под какого-го тряпья торчал разодранный взрывом сапог. Под колесами шуршали желтые палые листья, а сещинские жители, глядя вслед подводе, бормотали вполголоса: "Собаке собачья смерть!" Мало тогда кто знал, что придет время и назовет Сеща свою школу именем героя и на могиле его поставит обелиск...
   После гибели Кости Поварова подпольную организацию возглавила Аня Морозова. Снова и снова переправляла она в лес по тайному подпольному конвейеру разведданные об авиабазе, и снова и снова завывали в Сеще сирены воздушной тревоги.
   Много трудных и славных дел на счету у сещинских подпольщиков. По заданию нашей разведки они похитили в военном городке немецкий противогаз новейшего образца, а партизаны переправили этот важный трофей самолетом на Большую землю. Они сообщили партизанам отряда Данченкова о ночном санатории немецких асов в деревне Сергеевке, куда выезжали свободные от полетов летчики, и партизаны нанесли ночью такой удар по люфтваффе, какой редко приходилось гитлеровским вооруженным силам испытывать в воздухе.
   Подпольщики проникали в штабы и узнавали подробности карательных операций германского командования про- тив партизан. Они вели и контрразведывательную работу: свои люди в немецких штабах, во вспомогательной полиции предупреждали подпольщиков о планах оберштурмфюрера Вернера, о засылке предателей-лазутчиков в партизанские отряды. Крепили связи с подпольщиками Рославля, Дубровки, Рогнедина, Жуковки...
   Невозможно подсчитать, какой урон нанесли врагу герои интернационального сещинского подполья. И кто знает, сколько спасли они наших солдат на фронте, наших летчиков, жителей Москвы и многих других городов, взрывая авиабазу изнутри, наводя на нее в течение многих месяцев советские самолеты!
   В глазах фельдмаршала Кессельринга Сеща с ее пестрым, интернациональным гарнизоном, с ротами согнанных со всей Европы подневольных рабочих была символом "европейского антибольшевистского сотрудничества" и грядущего "нового порядка".
   Но подвиг Ани Морозовой и ее друзей поляков и чехов сделал Сещу ярким символом боевого братства свободолю- бивых народов против гитлеровских завоевателей. В борьбу подпольщиков в Сеще самостоятельными группами вливались румыны, французы и немцы антифашисты. В мае сорок третьего года немецкие асы, защищавшие с воздуха Сещинскую авиабазу, были неприятно изумлены, услышав в своих шлемофонах, как летчики в атаковавших Сещу самолетах переговаривались во время воздушного боя на... французском языке. Это были летчики знаменитой эскадрильи "Нормандия". Они летели на бомбежку грозной авиабазы, вооруженные планом, точно фиксировавшим все последние изменения и перестановки на авиабазе и аэродроме, все хитроумные уловки коменданта Арвайлера. План этот был составлен сещинскими подпольщиками.
   За все ми делами героев Сещи незримо стояла Аня Морозова, ставшая многоопытным и мужественным подпольным вожаком. Внешне она осталась все той же Аней. Зимой бегала в кожаной тужурке и платке, летом - в белом платье. Хлопотала по хозяйству, ухаживала за маленькими сестренками и стиркой зарабатывала на хлеб жившей впроголодь семье. Ее каждый день видели идущей по поселковой улице с коромыслом и ведрами по воду. Видели, как ходила она с тазом к цейхгаузу. Девушка как девушка, мало ли таких в Сеще! Никому в голову не приходило, что двадцатилетняя Аня Морозова руководит подпольной организацией, что она месяц за месяцем одерживает победу над обер- штурмфюрером СС Вернером в трудной войне умов, что ее интернациональная организация наносит все более тяжелые удары по врагу, достигая необычайно высокого оперативного эффекта.
   
   * * *
   
   ...Фельджандармы, дежурившие на КПП, задержали команду польских рабочих, тщательно обыскивают их, заглядывают в сумки.
   - Диверсантов ищут,- переговариваются рабочие.- Тех, кто самолеты взрывает. Уже двадцать самолетов взорвалось. Говорят - саботаж на авиазаводах.
   Ян Маленький, Ян Большой, Вацлав Мессьяш и Стефан Горкевич молча переглядываются. Легкая улыбка про- скальзывает по губам Яна Маленького. Сегодня им повезло: немцы опять заставят их подвешивать бомбы к самолетам.
   - Живей! Живей! - подгоняет рабочих баулейтер.- Сегодня большой день у фюрера! Арбайтен!
   Ян Маленький и его друзья подвешивают бомбы в бомболюк новенького "юнкерса". На носу у него намалеван воинственный викинг. Друзья знают: это флагман. Летит на Юхнов.
   Стефан отвлекает немца-механика каким-то вопросом, а Ян Маньковский быстро сует руки в свою продуктовую сумку, разламывает буханку, достает из нее коробку из черного бакелита. Это мина, мина-магнитка. Ян выдергивает чеку, ставит взрыватель на час, и в одно мгновение мина приклеивается магнитами к бомбе.
   - Прими, дорогой фюрер, наш скромный подарок! - с озорной усмешкой тихо говорит он Яну Большому, у которого из-под пилотки с орлом люфтваффе стекает по лбу струйка пота.
   Ян Большой смотрит, как автоматически закрываются дверцы бомболюка, а потом бросает взгляд на часы. Мина взорвется через час. Они выбираются из-под самолета, прислушиваются к разговору механиков.
   - Слыхал, Курт, на вечер назначена лекция - "Величие духа германского солдата".
   - Да вечером приедут девочки из "пуффа"!
   - Ты свинья, Курт!
   - А какое у свиньи величие духа? Отпусти-ка лучше меня в "пуфф".
   Ян Маленький подвешивает бомбы к следующему самолету. Из разговора мотористов ясно, что он летит за Курск.
   - Отвлеки оружейника! - шепчет Ян Стефану.
   Когда был заминирован и третий "юнкере", на аэродроме появились фельджандармы.
   - Опять обыски! - ворчали немцы-мотористы.- Опять задержат вылеты.
   - Но по-моему,- сказал молоденький пилот с преждевременно седыми волосами,- нет тут никаких диверсантов. Русские изобрели какой-то невидимый луч, У меня на глазах в чистом небе неизвестно от чего взорвался и рассыпался мой ведущий.
   Ян Большой с растущим беспокойством поглядывает на часы. Неумолимо отсчитывают они секунды. Попасться сей- час, когда их группа так нужна! Ведь над Курском идет сейчас небывало большое воздушное сражение, ясно, что весь ход войны зависит от исхода разгоревшейся на земле и в воздухе гигантской битвы.
   Вдруг Стефан срывается с места и подбегает к баулейтеру:
   - Разрешите уйти в лазарет. Мы отравились консервами!..
   Баулейтер недовольно смотрит поверх немецкой газеты, на которой чернеет редакционная шапка заглавия - "Курск".
   - Это еще что за нежности! Снарядите самолеты, тогда отпущу!
   Вацлав возвращается к друзьям. Ян Большой смотрит на часы и шепчет:
   - Езус Мария! Осталось девять минут!
   Когда до первого взрыва оставалось всего пять минут, стартер взмахнул флажком. "Юнкерс" вырулил на взлетную полосу. Ян Большой не мог уже оторвать глаз от часов. Друзья катят тележку с большой бомбой. Вот взлетел первый "юнкерс". Второй. Первый делает широкий круг над полем, за ним летит второй самолет. Взлетает третий.
   Стефан еле заметно крестится:
   - Матка боска! Кажется, пронесло!
   И в это мгновение первый из заминированных "юнкерсов" с грохотом разлетается на куски...
   Оберштурмфюрер Вернер сверил даты и часы таинственных взрывов с графиком-расписанием рабочих команд на аэродроме и приказал арестовать всю польскую рабочую роту.
   ...Аня стирала в своей комнате, низко склонившись над корытом, неподвижно глядя на мокрое от дождя, слезящееся окно. Рядом рыдала Люся Сенчилина - жена Яна Маньковского. Аня напряженно думала. Все шло так хорошо! Она сумела добраться до партизан в Клетнянском лесу, передала им важнейшие сведения о подготовке Сещинской авиабазы к битве на Курской дуге вместе с полным описанием нового танка "тигр". Она наладила переброску из леса в Сещу магнитных мин по двум подпольным конвейерам, научила польских ребят пользоваться "магнитками"... И вдруг этот арест! Нет, ребята не выдадут...
   Заплаканная Люся схватила Аню за руку:
   - Что же делать, Аня! Да перестань ты стирать! Ведь ты наш командир! Знаю, у тебя много помощников. Так давай устроим налет на тюрьму, а там - в лес!
   Аня еще ниже нагнулась над корытом. Куда беременной Люське в лес!..Да и налета не получится при такой охране... Есть один выход: продолжать взрывы на аэродроме. Помощники найдутся. Водовоз Ваня Алдюхов - лихой парень. Новые взрывы спутают Вернеру карты!
   - Стираешь! - почти кричит Люся.- А ему там погибать?! Сами же завлекли, а теперь бросаем?!
   Аня обнимает подругу, пытается успокоить, но Люся отталкивает ее.
   - Небось кабы твой он был, ты на все бы пошла!
   Аня отвернулась. Лицо ее было искажено болью. Нет, никто не узнает, что было на сердце у Ани все эти долгие дни и ночи подполья, и тогда, когда цвели в Сеще яблони и пели соловьи, и тогда, когда поляки, борясь с вьюгой, заливали водой воронки на аэродроме. И девчатам своим Аня говорила: "Заприте сердце на замок и ключ до конца войны спрячьте!.."
   Люся поняла.
   - Прости меня, Аня! - сказала она, утирая слезы.- Анечка, родная! Ты командир наш, ты настоящий герой. Янек всегда говорил, что после войны песни о тебе будут петь, сказки рассказывать! Если дочь у нас будет, наказал назвать Аней...
   Да, Янек часто говорил ей это, а она краснела и отшучивалась :
   - Вот еще! Ничего особого я не делаю. Просто хочу, чтобы наши бомбы не на нас падали, не на поселок, не на лагерь военнопленных, а на фашистов!
   - Ну придумай что-нибудь, Аня! - плача, просила Люся.
   И Ваня Алдюхов стал взрывать самолеты. И поляки бежали из-под стражи. Бежали все, кроме Яна Маленького. Ян остался в гестапо, потому что знал: если он убежит, гестаповцы до смерти замучают Люсю, его жену, и всю ее родню... Отступая, гитлеровцы взорвали тюрьму вместе с арестованными. Среди арестованных был и Ян. Польский герой Ян Маньковский принял огонь на себя.
   Ваню Алдюхова тоже схватили и расстреляли.
   До последнего дня работала в Сеще Аня - вожак сещинского подполья, до прихода наших войск. Сещу освободили войска той самой 10-й армии, в разведотдел которой Аня передавала сведения, добытые подпольной организацией, руководимой Аней, и партизаны-клетнянцы, направлявшие всю ее работу. Дымили развалины казарм. Горел Анин дом. Осенний ветер гнал по усеянному обломками аэродрому старую афишу кинофильма "Покорение Европы"...
   Две советские "тридцатьчетверки" первыми ворвались в разрушенный факельщиками-эсэсовцами военный городок. Под их гусеницами рухнул немецкий дорожный указатель, шлагбаум, КПП фельджандармов. Навстречу танкам выбежала девушка в измазанном копотью белом платье. Волосы были растрепаны, лицо осунулось, а в глазах горел ликующий блеск. Она вытянула обе руки, останавливая танки.
   Танки остановились. Из люка одного из них высунулся танкист.
   - Пусто! - сказал он, оглядываясь.- И тут всех пору- шили.
   - Наши по деревням разбежались,- сказала Аня танкисту,- чтобы немцы их с собой не угнали, а я здесь спряталась, чтобы вас предупредить. Немцы всю базу заминировали! Но у нас есть карта!
   
   * * *
   
   ...Сколько раз вспоминала Аня потом незабываемую сещинскую страду, думала о друзьях. Ян Большой и Стефан Горкевич ушли из партизан в Советскую Армию. Люся, потрясенная гибелью Яна Маленького, родила мертвого ребенка. Таню Васенкову немцы угнали в Германию. Паша Бакутина улетела разведчицей в Белоруссию. Чех Венделин Робличка тоже стал разведчиком, а его друг и соотечественник Герн Губерт исчез бесследно...
   А сама Аня?
   После того солнечного сентябрьского дня, когда советские танки ворвались в разрушенную Сещу, Аня не переводя дыхания взялась за работу. И всякая работа, даже самая черная, ее радовала: в Сещу возвращалась жизнь. Надо было устроить семью, надо было найти постоянную работу. Руки у Ани были в мозолях, но она отдыхала душой. Все радовало ее в свободной Сеще: первые советские "ястребки" на аэродроме, полуобгоревшая табличка с надписью "Только для немцев", которую она выгребла из печи вместе с пеплом. Даже косые взгляды, что по неведению бросали на нее и на Люсю Сенчилину многие сещинские жители, не смущали Аню в те светлые, радостные дни,- не могла же она в самом деле показывать каждому свои партизанские справки! Вскоре Аня поступила на старую должность - в штаб летной части на аэродроме...
   Как будто все у Ани шло хорошо, но потом тот покой, о котором она мечтала два страшных года, начал понемногу тяготить ее. Читая жадно газеты, слушая московское радио, которое гремело сообщениями об освобождении Мелитополя и Киева, о славных боях польских и советских партизан в Липских лесах в Польше, Аня подолгу задумывалась, вспоминая пережитое. Ее тянуло в поле, где еще валялись обломки "юнкерсов", взорванных партизанскими минами, к железнодорожной насыпи - туда, где лежали останки эшелона, пущенного под откос Яном Маленьким, тянуло к взорванной гестаповцами тюрьме. У нее сжимались кулаки и прежним огнем загорались глаза. Но дома ее ждали мать, отец, три маленькие сестренки...
   Со все большим нетерпением ждала Аня писем от боевых товарищей, тосковала по ним, как по братьям и сестрам. Наконец пришло письмо от Яна Тымы. Он писал, что собирается вступить в ряды 1-й Польской армии, и сообщал, что красноармеец Стефан Горкевич пал смертью храбрых под Могилевом. Потемнела Аня, стала совсем молчаливой...
   Душевный покой покинул ее. И еще пришло письмо: Аню вызывали в Смоленск для получения награды. Вернулась Аня в яркий весенний день, возбужденная, сияющая. В саду, около той самой скамейки под цветущими яблонями, где когда-то сидела она с Яном Маленьким, она помогала матери развешивать белье - не немецкое, свое - и напевала:
   
   Ой, весна, весна, весна,
   Ты моя разлука...
   
   А потом, обняв мать, тихо сказала ей:
   - Мама! Я согласилась снова стать разведчицей. Я полечу в тыл врага. Надо помогать нашим, чтобы немцы никогда не вернулись...
   Свою награду Аня так и не надела, ни разу не снялась с ней. Только раз, уступая уговорам, заперла дверь и при матери и сестрах, краснея от смущения, нацепила на грудь, на свое старенькое белое платьице, медаль "За отвагу".
   Восемнадцатого июня 1944 года Аня уехала. Стоя в тамбуре вагона, ухватившись за поручни, она долго махала провожавшим ее родным, и летний ветер развевал ее темно-русые волосы.
   Рядового Советской Армии Аню Морозову определили на курсы радистов. Начали с морзянки: ти-ти-ти-та-та - я на горку шла...
   Аня была признана лучшим радистом в выпуске. Она передавала и принимала рекордное количество знаков в минуту.
   Недолговечна дружба радистов - после окончания учебы их направили в разные группы. Аня потеряла старых друзей, зато приобрела новых в группе капитана Алексея Черных. Капитан учил ее стрелять из автомата и пистолета, ориентироваться на местности, а когда стал знакомить ее с агентурно-разведывательным делом, то увидел с изумлением, что в этом деле Аня разбирается намного лучше его самого.
   Седьмого ноября в последний раз танцевала и пела Аня Морозова - разведчики и диверсанты группы Черных праздновали двадцать седьмую годовщину Октября. На всех фронтах наши войска шли вперед, одерживая победу за победой, и только в Польше, на Висле, у стен Варшавы, еще держался враг. Аня знала: она полетит с группой Черных в Польшу. Это ее радовало: вся советская земля освобождена, теперь надо помочь народу Яна Маньковского, надо вместе с Яном Большим добить врага в его берлоге.
   Вечером 25 ноября, когда уже все было готово к вылету в тыл врага, капитан Черных поставил своей группе задачу:
   - Командование готовит войска нашего 2-го Белорусского фронта к разгрому гитлеровской группировки севернее Варшавы, в районе Млава и Пшасныш, и к прорыву в Восточную Пруссию. Задание трудное: выбрасываемся в Мышинецкую пущу, почти на границе Восточной Пруссии. Будем действовать в тылу 27-го армейского корпуса 2-й гитлеровской армии...
   Аня усмехнулась: кто-кто, а она прекрасно знает эту армию. Части именно этой армии захватили Сещу. А в 20-й корпус немцы из Сещи летали на помощь, когда этот корпус чуть не погиб под Наро-Фоминском.
   - Гитлер называет Варшаву ключом к воротам Берлина. По имеющимся данным, восточнопрусские укрепрайоны мощнее линии Зигфрида... Наша задача - разведать систему фашистской обороны. Задание трудное, но выполнимое. Командующий нашим фронтом маршал Рокоссовский надеется на нас!
   Разведчики склонились над картой- пятикилометровкой.
   - Вот здесь мы будем базироваться,-показал командир. У Ани сильнее забилось сердце. В каких-нибудь 60-70 километрах от указанной точки был обозначен восточно- прусский город Танненберг. Она вспомнила, что как-то в Сеще чехи и поляки предложили новый пароль: пароль - "Танненберг", отзыв-"Грюнвальд". И они напомнили ей о том, что под Танненбергом пять веков назад объединенные русские, польские, чешские и литовские войска разгромили рыцарей Тевтонского ордена, покушавшихся на земли славян.
   - Если мы сумеем выполнить это первое задание,- глухо, сдерживая волнение, проговорил капитан Черных,- то... В общем вот здесь, ребята, в каких-нибудь восыиидесяти километрах - это всего два ночных перехода по Мазурским болотам,- вот здесь, под Растенбургом, находится подземная железобетонная крепость - главная ставка Гитлера!
   *
   
   В ночь с 25 на 26 ноября 1944 года двухмоторный "Ли-2" пересек линию фронта в районе Остроленка. У раскрытого левого люка стоял капитан Черных, у правого люка, глядя в непроницаемую тьму, рассеченную струей огненных искр, вылетавших из выхлопной трубы мотора, встала Аня Морозова. На правом боку - рация, на левом - сумка с радиопитанием, на груди - вещевой мешок и автомат "ППС".
   - Приготовиться!
   Над люком зажглась зеленая лампочка. Томительно тянулись секунды. Вспыхнула красная лампочка.
   - Пошел! - скомандовал громко инструктор.
   Собрав всю свою волю, Аня шагнула в черную бездну. Ей показалось, что в воздухе в непроглядных потемках ее подхватил ураганный порыв ветра. А затем - сильно встряхнуло. Это раскрылся, задерживая падение, парашют...
   Аня тяжело ударилась о подмерзшую землю у самой опушки леса. Глаза ее в воздухе привыкли к темноте. Она быстро отцепила стропы подвесной системы, собрала парашют в охапку. В ночи послышался тихий свист. Это был капитан. Больше всего он беспокоился за радистку и рацию...
   Собрались быстро. Все 18 десантников группы. Наспех спрятав парашюты в кустах, двинулись по азимуту в глубь пущи... Капитан беспокойно вглядывался в темень. Десантников должны были встречать польские партизаны. Ни сигнальных костров иа опушке, ни партизан. Капитан принял нелегкое решение - прыгать вслепую...
   Под утро группа благополучно пересекла узкоколейку Мышинец - Остроленка.
   Поляки разыскали группу капитана Черных только на третий день. Они привели десантников в лесной лагерь поручника Армии людовой по кличке Черный. Русские и поляки крепко жали руки друг другу.
   - Аня Морозова,- представил капитан радистку поручнику.
   Поручнику еще не приходилось встречаться с русскими партизанками. Он с любопытством оглядел Аню. Из-под темно-синего берета со звездочкой выбивались темно-русые волосы. Под распахнутой меховой курткой виднеется гимнастерка, туго стянутая офицерским ремнем с пистолетной кобурой, темно-синие бриджи обтягивают стройные икры, глянцевито блестят невысокие хромовые сапожки.
   Вечером, когда на золотой листве еще не облетевших ясеней догорал закат, Аня забросила антенну на высокую березу, развернула радиостанцию и передала в Центр свою первую радиограмму из тыла врага. Капитан сообщал, что десантировка прошла благополучно, группа соединилась с партизанами Армии людовой, рапортовал о связях партизан с местным подпольем, о разведанных ими гарнизонах и укреплениях. Аня Морозова приняла первую радиограмму с Большой земли, с радиоузла штаба фронта. Центр приказывал срочно разведать состав и численность гарнизона в Млаве - бастионе Млавинского укрепленного района, защищавшего в Мазурских болотах южные подходы к Восточной Пруссии.
   Утром 2 декабря Аня передала вторую радиограмму - результат совместной разведки русских и поляков: "...15 "тигров" и 67 других танков на рембазе. Бронетанковая часть в составе 100 машин отправляется на платформах на Пшасныш. В Хожели стоит часть из танкового корпуса "Великая Германия"..."
   Пятого декабря, сидя в сырой землянке, при свете карбидной лампы, под шум дождя Аня передала третью радиограмму: "В Пшасныш прибыл полк фольксштурма и батальон "гитлерюгенд"". Центр радировал: "Выношу благодарность за успешную разведку в Млаве... Прошу выяснить результаты бомбежки..." Потом она помогала поляку-повару варить гуляш. А когда капитан похвалил ее за гуляш, она сказала:
   - Надоело мне все на ключе стучать да гуляш варить! Пошлите на боевое задание. Я ведь немного знаю польский...
   - Без твоей работы, Аня, всем нам нечего здесь делать. За гуляш спасибо, но рисковать тобой я не имею права.
   Аня вздохнула. Она и сама это прекрасно знала, но продолжала тосковать по большому делу.
   6 декабря Центр приказал группе капитана Черных передислоцироваться ближе к границе Восточной Пруссии. У Ани сильнее забилось сердце: еще ближе к "волчьему логову" - к ставке Гитлера! Подпоручик Черный советовал покинуть облетевший лес и тайно поселиться в деревнях под Пшаснышом. Ожидая ответ Центра на это предложение, раз- ведчики готовились к походу. Аня чистила свой пистолет - подарок капитана, автоматический пистолет "вальтер-СС", а потом вновь стучала озябшими пальцами на ключе, посылая в эфир свои позывные.
   Восьмого декабря Аня приняла долгожданную радиограмму: Центр разрешил группе перебазироваться под Пшасныш. Всю ночь, около 14 часов, шли они под проливным дождем по лесам, полям и перелескам, на рассвете перемахнули через железную дорогу Млава - Цеханов. Наконец кончился ледяной душ. На смену ему пришел густой туман. Черных решил передневать на хуторе близ деревни Старая Весь. Хозяйка затопила печь, согрела чаю, а радистке - Аня сильно кашляла - поднесла кружку горячего молока с маслом и медом.
   Выставив охрану, десантники и поляки-партизаны завалились спать в риге и на высоком сеновале. Аня уснула как убитая: несмотря на уговоры Черных, она всю ночь несла и рацию, и радиопитание, и все свое оружие...
   А проснулась она, как в Сеще во время бомбежки, мгновенно и полностью поняв, что происходит вокруг. На хутор внезапно напали немцы. Во дворе рвались гранаты - "колотушки", автоматные очереди прошивали стены риги. Прислонившись к стене, сидел капитан Черных. Кровь заливала остановившиеся глаза... Зажигательные пули зарывались в сено, и сено уже дымилось... Аня повесила рацию на плечо, подхватила сумку с батареями. Она выбежала из ворот риги, над головой роем провизжали пули. Аня кинулась вслед за ребятами в проулок между ригой и хлевом, уголком глаз увидела немцев... Низко сгибаясь, бежала она по взрытому, раскисшему картофельному полю. За ними бежали, стреляя из автоматов, немцы, и ребята впереди и сзади падали один за другим... Пулеметный расчет прикрывал отход к лесу.
   У самой опушки Аня споткнулась и прикусила губу. Хлопнув, как пистолетный выстрел, в кисть левой руки вонзилась разрывная пуля. Сначала, в горячке, она не почувствовала особой боли, но, добежав до леса, она взглянула на онемевшую руку, и все поплыло у нее перед глазами. Перебитая в кисти рука висела на одних сухожилиях. Свесились разбитые часы. Кто-то из поляков зажимал ей вены, другой затягивал ремень повыше локтя, третий наспех перебинтовывал рану. А Аня, силясь улыбнуться, с трудом произнесла :
   - Ничего, ведь радистке нужна только правая рука! Разрывные защелкали в кронах деревьев - прямо над головой. Отстреливаясь, партизаны отходили в лес. Аню поддерживали с двух сторон - она выбилась из сил. С нее сняли сумки...
   Шалаш, коробы со смолой и рядом двое перепуганных стариков смолокуров...
   Аня прислонилась спиной к толстому грабу. Сквозь шум в ушах до нее донеслись сказанные по-польски слова:
   - Где бы ее спрятать? Живо!..
   - Может, у меня на хуторе? Да боюсь перепугать детей...
   - Нет,- слабо проговорила Аня,- меня найдут - всех перестреляют...
   - Тогда, пожалуй, в кустах на болоте...
   - Фамилия как? Янковский, головой отвечаешь!.. Аня, мы отвлечем немцев, придем за тобой ночью!
   Смолокуры повели Аню в болото. Гулкое эхо осеннего леса вторило грохоту стрельбы из советских и немецких автоматов.
   Старики спрятали Аню в укромном уголке болота и ушли куда-то. Ледяная вода заливала ноги. На кочках каплями крови алели ягодки брусники. Шум стрельбы откатывался все дальше и дальше. Ребята отвлекли немцев. Но это была только первая волна карателей. За ней шла вторая - с собаками.
   Все ближе слышался остервенелый лай. Немецкие овчарки рвались с поводков, отыскивая след по запаху Аниной крови в желтой, жухлой траве.
   Немцы наткнулись на старика, вернувшегося к шалашу, и тут же расстреляли его. Другой старик, Янковский, прятался в болоте. Он видел, как немцы остановились на краю болота и кричали:
   - Рус, сдавайся!
   Овчарки лаяли взахлеб, кидались в голый лозняк. Поднимая брызги, с треском кроша тонкий ледок, немцы пошли вперед, обшаривая глазами болото, выставив короткие рыльца черных автоматов. Янковский в страхе стал отползать вглубь болота, как вдруг позади разорвалась граната. Он оглянулся: немцы попадали в воду, один из них истошно визжал. Замирая, жалобно скулила раненая овчарка. Над болотом кружил желтый вихрь палых листьев. Высоко в поднебесье с ревом пронеслась на запад шестерка "яков". Немцы, стреляя, ползли вперед, подгоняемые резкими свистками офицера. Аня отстреливалась до последнего патрона. Действуя одной рукой, она не могла перезарядить пистолет. Когда немцы бросились к ней, намереваясь взять ее живой, Аня вырвала зубами чеку гранаты "Ф-1" и крепко прижала ее к груди, в которой так сильно колотилось сердце...
   
   Уже когда этот очерк был сверстан, мне удалось - через шесть лет после начала поиска - отыскать в архиве новые документы, показывающие, что, прежде чем попасть в Польшу, Аня Морозова выполняла задание командования на территории Восточной Пруссии.- Прим. авт.