Геннадий Черкашин
Брестская крепость
(глава из книги "Возвращение")

   В Брестской крепости в ту роковую ночь все было иначе. В зарослях ивняка на берегу Западного Буга безмятежно распевали соловьи, но за этими зарослями уже разворачивалась для броска 4-я армия фельдмаршала фон Клюге. Брест лежал в полосе действия 2-й танковой группы генерала Гудериана. Известен фотоснимок: Гудериан со своим штабом за пятнадцать минут до начала военных действий. Фотография нечеткая, лиц не разглядеть - только профили, генерал застыл на берегу затянутого туманом Буга, он весь в ожидании начала боевых действий. В Севастополе уже неистовствуют зенитные установки, а здесь по-прежнему слышно, как струится речная вода и лениво играет пробудившаяся рыба. Под этой фотографией я поместил бы слова генерала: "Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов..."
   В этом оркестре было несколько мальчишек - воспитанников музыкантской команды. Один из них, теперь уже полковник, адрес которого я получил в музее, согласился рассказать нам - ленинградским журналистам и писателям - о том, что происходило в те дни в крепости.
   Накануне вторжения, утром оркестр поднялся на крепостной вал, где по обыкновению они репетировали. Так и на этот раз, поработав до пота, они получили разрешение на передышку. Уже становилось жарко, и музыканты расположились в тени кустарников. Вот тут-то кто-то и обнаружил в кустах два свертка с новеньким солдатским обмундированием. И тогда стали вслух рассуждать: кому понадобилось два комплекта красноармейской формы. Порешили, что кто-то забыл ее по рассеянности. Уже потом, задним умом, стало ясно, что это была припасена одежда для диверсантов. Эти переодетые в красноармейскую форму диверсанты в назначенное время перерезали телефонные и телеграфные провода, прервав связь крепости с внешним миром.
   Полковник-очевидец рассказывал нам, как все те же диверсанты сосредоточились под мостами, которые соединяли цитадель с прочей территорией крепости. По замыслу главного фортификатора крепости Эдуарда Ивановича Тотлебена, того самого генерала Тотлебена, памятник которому украшал Исторический бульвар в Севастополе, цитадель, прислонившаяся своими восточными, южными и западными стенами к Мухавцу и Западному Бугу, с севера защищалась системой водных рвов, которые одновременно служили обводными каналами. Собираясь под мостами через эти каналы, диверсанты были отлично осведомлены, что весь комсостав гарнизона, кроме дежурных, ночует в домах вне цитадели. Они знали, что по первой тревоге командиры бросятся в цитадель, и готовились их встретить пулеметным и автоматным огнем. И вот когда вражеские снаряды с воем обрушились на крепость, когда от взрывов сотряслась земля и в крепостных казармах столбом поднялась пыль, переодетые диверсанты, пользуясь суматохой и неразберихой, перекрыли мосты и стали в упор расстреливать тех, кто мог организовать людей для обороны. Диверсанты были опытные, они действовали спокойно, нагло и сделали все, что от них требовалось: гарнизон крепости оказался практически без командиров, способных организовать единую оборону. С учетом неоднородного состава гарнизона - здесь находились и пограничники, и части НКВД, и автодорожные войска, и стрелковые подразделения, и части связи - становится понятно, почему с первых минут схватки с врагом приняли локальный характер.
   Мы обходили цитадель по периметру, и наш провожатый показывал нам, где, у каких ворот, в каких казармах возникали очаги сопротивления.
   Разрушенные артиллерийскими снарядами и минами, посеченные автоматными очередями и гранатными осколками остатки кирпичных стен лучше всяких слов говорили о стойкости и мужестве бойцов.
   Передовые отряды гитлеровцев на надувных понтонах форсировали узкий на этом участке Буг, легко овладели участком, где размещался малочисленный состав войск НКВД, захваченный к тому же врасплох, и просочились в гарнизонный клуб - бывшую церковь, с верхотуры которой было удобно вести корректировку артиллерийской стрельбы. Казалось, что судьба крепости предрешена... Но гарнизон Брестской крепости продержался месяц.
   Из семи тысяч бойцов и командиров, которых застигла в крепости война, в живых осталось человек триста. Израненные, потерявшие много крови, обессиленные от голода, жажды и зноя, они попали в плен, когда их оставили последние силы. Но и потом многим из них удалось бежать, найти партизан, сражаться, брать Берлин.
   В музее нам показывали военную немецкую хронику. Кинооператор запечатлел на пленке эпизоды боя. Но не было такой кинопленки, да и не могло быть в природе, которая смогла бы донести до нас отчаянное мужество обреченных людей. Вначале была надежда, что со дня на день наши войска контратакуют и освободят заблокированную со всех сторон крепость, но этого не происходило. С внешним миром не было никакой связи. Никто не знал, что происходит в стране, где армия, удалось ли остановить нашествие. Все попытки прорваться закончились ничем: плотный пулеметный огонь косил атакующих. Ночью к подножию крепостных стен протягивались щупальца прожекторов, они шарили в густой траве, по берегам рек и каналов и, выхватив прижавшуюся к земле фигуру, злорадно застывали - и человек погибал, так и не напившись воды.
   Немцы хорошо знали, что в крепости нет воды. Жажда, голод, трупный смрад были их союзниками. Время от времени усиленный громкоговорителями голове предлагал сдаться, сложить оружие, обещая в обмен воду, пищу и жизнь. Затем включалась музыка, сладкие звуки танго. Немцы ждали. Никто не выходил с поднятыми руками, не бросал к ногам победителей оружия. Крепость держалась - и это раздражало солдат, офицеров и генералов. Уйти, оставив гарнизон крепости в тылу, они не могли, но и уничтожить его им не удавалось. Постепенно бои переместились внутрь кирпичных казематов. Бесконечные коридоры, ниши, подземелья. Немцы пустили в ход огнеметы. Фукающие языки пламени неслись вдоль кирпичных стен, и кирпич оплавлялся, словно покрывался глазурью. Человек вспыхивал как факел и на глазах превращался в бесформенную груду угля. Но когда солдаты бросались в атаку, вновь гремели выстрелы.
   Чтобы продырявить могучие кирпичные стены, гитлеровцы подвезли свои знаменитые "Карлы". Те самые, которые перед третьим штурмом окажутся под Севастополем. Это были орудия с короткими стволами, внешне похожие на бутылки с широким горлышком. 615- миллиметровый снаряд "Карла" был больше человеческого роста и весил несколько тонн. И вот такими снарядами фашисты стали долбать крепостные стены. Ни одна крепостная стена мира еще никогда не испытывала ничего подобного. Когда я смотрел на циклопические стены Брестской крепости, поверженные в отдельных местах снарядами "Карла", становилось не по себе; так что же переживали те, кто за этими стенами поднимал винтовку и посылал пулю во врага?!
   На красной стене крепости сохранилась надпись:
   
    "Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20/VII-41" .
   
   Я читал эти простые и в то же самое время святые слова, и мне хотелось, чтобы этот последний автограф безымянного героя не исчезал никогда...
   Ивы склонялись над зеленой водой тихой реки Мухавец. Там, где кирпичная стена цитадели врастала в землю, буйствовали лопухи. В одиночестве я медленно шел по тропинке. И вдруг вспомнились слова Льва Николаевича Толстого, где-то совсем недавно прочитанные, в какой-то газетной или журнальной статье, но запавшие вот в память - слова, которые могли бы стать эпиграфом к любой книге о войне: "Ежели причина нашего торжества была не случайна, она лежит в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений".
   Высказанная мысль по-толстовски была простой, ясной и мудрой, она объясняла, почему 22 июня 1941 года здесь, в Брестской крепости, решалась участь Берлина. Она соединяла в одно неразделимое целое слова, выцарапанные на красных стенах Брестской крепости, и те, что в мае 1945 года украсили стены поверженного рейхстага.