По-детски играя, мальчик лет пяти прыгал вверх и вниз по ступенькам у входа в баню. Его ноги были обмотаны грубыми тряпками, а ручонки он все время заворачивал в концы своей длинной куртки. Норвежская антифашистка Ракель Бёкенхауер, которая работала в бане, случайно взглянула в окно, испугалась: что, если мальчугана заметит старшая надзирательница! Ракель выбежала из бани, схватила мальчика и внесла в дом.

Нельзя было допустить, чтобы ребенка обнаружил эсэсовский контроль. Нужно было выяснить, как он попал сюда, один-одинешенек. Но ребенок так дрожал от холода, что сначала Ракель не понимала ни слова. Наконец она разобрала сказанное им по-французски: «Ах, тетя, я так замерз, так замерз!»

Тогда она вошла с ним в баню, раздела его, вымыла с головы до ног и сильно растерла маленькое тело.

Окончив, спросила:

— Теперь согрелся?

Мальчик, который все молча и терпеливо выдержал, робко улыбнулся и энергично кивнул головенкой.

— У меня, кажется, есть кое-что для тебя,— сказала Ракель и исчезла в соседнем помещении. Из недоступного контролю тайника она достала пару почти новых коричневых детских ботинок и тут же подумала: «Надо бы и теплую курточку. Да нет ее».

Вернувшись к мальчику, поставила ботинки на протянутые к ней ладошки. Малыш с восхищением разглядывал их со всех сторон, удивленно повторяя: «Ой, какие красивые!»

Карие глазенки сияли, как два ясных солнышка. Но вдруг лицо у него омрачилось: он вернул ботинки и, картавя, произнес: «Но у меня нет хлеба, чтобы их выменять».

Ракель обняла малыша, с трудом удерживая слезы. Она думала о своем сыне. Когда ее арестовали, ему было столько же лет, сколько этому малышу. Теперь он жил у родителей мужа. Она страшно тосковала по своему ребенку, но все же благодарила судьбу за то, что он избежал ужасной участи этого французского мальчика.

Взглянув малышу в глаза, Ракель объяснила ему:

— Сегодня утром и ты и я получили по пайке хлеба. Если ты мне отдашь свою пайку, то у меня будут две, а у тебя ни одной. Это несправедливо, не так ли?

Мальчик кивнул.

— Ну вот,— продолжала Ракель,— красивые ботинки я тебе подарила, и ты можешь спокойно есть свой хлеб.

Мальчик крепко обнял ее, прошептав: «Ты такая же добрая, как моя мама!»

— Но куда же ушла твоя мама? — спросила Ракель.

— Сегодня утром она ушла туда, за ворота,— он показал на выход из лагеря,—и я все жду да жду ее, а она все не идет.

Ракель поняла, что его мать отправили с очередным транспортом. Она попыталась успокоить мальчика:

— Твоя мама о тебе не забыла, она, конечно, скоро вернется.

Так как малышу были нужны и чулки, Ракель принесла из своего тайника пару маленьких женских носков.

Хотя носки и ботинки были ребенку слишком велики, но все же, сияя от радости, он плясал и притопывал в бане в своих обновках.

Наконец Ракель строго сказала мальчику:

— А теперь веди себя хорошо, я отведу тебя в твой блок.

Но тут была трудность: эсэсовцы не должны были знать о подарке. За это бы Ракель строго наказали и сместили с работы, которая была очень важна для подпольной деятельности в лагере. Именно Ракель, опытная антифашистка, выявляла среди вновь прибывших коммунисток и сообщала нам о них и о том, кому особенно грозила опасность. Мы подыскивали им работу, при которой они не попадались бы на глаза эсэсовцам. Помню, она спросила меня в день прибытия:

— Ты политическая?

Итак, по дороге в блок нужно было объяснить мальчику, чтобы он никому не проговорился, откуда у него ботинки.

— Знаешь ли,— начала Ракель,— эсэсовцы очень плохие люди, из-за них умерло много, много заключенных, и они не хотят, чтобы мы помогали друг другу. Если ты скажешь им, что ботинки подарила тебе я, мне придется очень плохо.

— Я знаю,— сказал мальчик серьезно,— эсэсовцы очень злые.

— Твоя мама тебе, конечно, говорила, что ты не должен обманывать. Но если СС-надзирательница у тебя спросит, откуда у тебя ботинки, ты должен сказать неправду. Говори, что ботинки тебе дала лагерная мама, но ты ее больше не видел и не знаешь, где она.

Малыш должен был повторять эти фразы, пока не заучил их наизусть, и, казалось, сам в них поверил. Поцеловав на прощание Ракель, он побежал в свой блок.

Но Ракель не оставляла мысль о сироте. Ему срочно нужна была лагерная мама. Поэтому она обратилась к одной француженке из его блока, которая стала заботиться о мальчике. Вместе с ней в начале 1945 года он был освобожден из лагеря Международным Красным Крестом.