Г.Вершубский
БОЕВАЯ МУДРОСТЬ

Герой Советского Союза МИРКОВСКИЙ Евгений Иванович

   Гебитскомиссар герр Магэс взглянул в окно. Город рано отошел ко сну. Пустынные улицы тихо погружаются в сумерки. Но нет спокойствия в этом будто бы и покорившемся городе. Он ощерился штакетниками и угрожающе молчит.
   Вчера тоже была такая же тишина. Пока не раскололась взрывом. И сразу же погасло электричество. Подскочив к окну, герр Магэс увидел сверкающие где-то там, в ночи, гигантские всполохи. А на огненных столбах, кренясь и оседая, висела крыша какого-то здания. Какого? Тогда еще гебитскомиссар не знал, что взорвана городская электростанция и что странное шипение, которое врывается в окно,- это последнее дыхание ее котлов. Из них выходил пар. А вместе с электростанцией перестали работать радио и телеграф, остановились городские предприятия, выполняющие срочные фронтовые заказы.
   Житомир замер...
   Гестапо приняло все меры, чтобы найти и наказать виновных. Были взяты заложники. Дело поручили капитану СС фон Армину, способному и уже
   немолодому контрразведчику. Полчаса назад гебитскомиссар пригласил его к себе и даже послал за ним свой "оп-пель". Конечно, фон Армии мог бы и отклонить приглашение: гестаповцы отчитываются только перед своим непосредственным начальством. Но герру Магэсу, личному другу и поверенному самого Розенберга, отказать не посмеет. А вот и фон Армии.
   Неторопливо расстегивает он большой желтый портфель, достает какие-то бумаги и говорит:
   - Несмотря на воскресенье, мы установили, герр гебитс-комиссар, что диверсию на электростанции совершила местная жительница, работница Анна Полищук. Ей удалось вступить в преступный сговор с военнопленными, которые по вашему приказанию используются для работ на электростанции. Вместе с одним из них, Василием Суханкиным, она и совершила взрыв. Преступникам удалось скрыться, но поиски продолжаются.
   - Вы, герр ротенштурмфюрер, забыли сообщить мне, откуда злоумышленники взяли взрывчатку.
   - Это мы тоже стараемся выяснить. Но дело в том, что уже теперь понятно: Полищук, Суханкин и другие - только орудие в чьих-то опытных руках.
   - В чьих же?
   - Сейчас мы можем еще только догадываться. Есть основание предполагать, что руководство диверсией осуществлялось из леса.
   - Кто же, по вашему мнению, действует?
   - Весной 1943 года, то есть совсем недавно, в наших местах появился еще один партизанский отряд. Командует им Мирковский Евгений Иванович. Заметьте, на этот раз, против обыкновения, кажется, не псевдоним, а настоящее имя. Не боится. Раньше служил на советско-румынской границе. Капитан. Очень опасная личность. За его голову обещана награда в пятьдесят тысяч марок.
   - Пятьдесят тысяч?
   - Поверьте, это не так уж дорого. Я не пожалел времени и выбрал из сводок те акции, которые можно отнести на счет этого отряда. Я далеко не уверен, что это полный перечень, и все же он впечатляющ.
   Фон Армии выловил толстыми пальцами из своего портфеля какую-то бумажку и начал громко читать:
   "1 мая в Студеницах уничтожены комендант и три жандарма; 4 мая в восьми километрах от Житомира пущен под откос эшелон с живой силой; через четыре дня в трех километрах от города - еще один, теперь уже с боеприпасами; 7 мая две машины с нашими людьми, отправлявшимися на карательную экспедицию, попали в засаду и были уничтожены.
   В середине мая нам стало известно, что партизанский генерал Ковпак снова отправляется в рейд по тылам войск рейха. 18 мая ковпаковцы переправились через Припять. Срочно были собраны все свободные силы СС, жандармерии и полиции. Предполагалось ударить по двигающимся в походной колонне партизанам и уничтожить их. Из Житомира 19 мая вышла механизированная колонна с солдатами и офицерами. Под Александровкой они были обстреляны из автоматов и пулеметов. Легковая машина с офицерами и несколько грузовиков было уничтожено. Колонна остановилась. Была сорвана внезапность нападения на партизан. Ковпак со своими людьми ушел.
   В это же время уничтожена ремонтная база и 49 автомашин на ней..."
   - Довольно! - прервал гебитскомиссар гестаповца.- Почему же до сих пор отряд не уничтожен, а главарь не повешен?
   - Мирковский, видите ли, очень хитер, майн герр. Мы пока не знаем даже, где он базируется. Но где-то на границе между Украиной и Белоруссией. Думается, что такой выбор не случаен. Мирковский учел, что наши полесские коллеги будут считать борьбу с отрядом обязанностью житомирских карательных органов, а мы будем уповать на гестаповцев из Полесья.
   Но теперь мы напали на след Мирковского. Может быть, в скором времени нам удастся его обезвредить. Как вы сами понимаете, это нелегко.
   
   * * *
   
   Любили в отряде имени Дзержинского побалагурить в свободную минуту. Повелось это с той поры, когда еще и отряда-то не было, а была разведывательно-диверсионная группа в пятнадцать человек. Еще когда гитлеровцы были под Москвой, Мирковский с этой группой получил специальное задание: пройти по глубоким тылам противника, выяснить там обстановку, помочь местным партизанам и подпольщикам наладить связь с центром, найти верных людей, которые вели бы активную борьбу против оккупантов, проникали бы в их разведывательные и карательные органы. Шла группа по заснеженным лесам, осторожно обходя человеческое жилье. Не однажды случалось так, что не только костер, цигарку не запалишь. И когда дневной свет да усталость заставляли остановиться, ложились ребята плотным кругом. Капитана укладывали в центр - берегли командира - и, чтобы не заснуть и не замерзнуть вовсе, рассказывали разные были и небылицы.
   А уж если можно было разжечь огонь, долго сидели вокруг него, отогреваясь, сушили одежду, и кто вспоминал Еслух довоенное житье-бытье, кто делился с товарищами своими планами на будущее.
   Вот так у костра и рассказал однажды капитан Мирковский, как увидел впервые коммуниста.
   Случилось это в гражданскую. Тогда он был еще просто Женькой. Беляки захватили местечко. Согнали население на базарную площадь. Вышел офицер. Здоровенный. Пьяный, еле на ногах стоит. Глаза безумные, кровью налитые. "Кто,- кричит,- коммунисты? Пять шагов вперед!*
   Люди молчат. Известное дело, и знали бы большевиков - не выдали. А уж какие там партийцы, в местечке-то. Это сейчас их много, вон даже в нашей маленькой группке четыре коммуниста и четыре комсомольца, а тогда...
   Правда, оказался тогда в толпе паренек один. У красных служил, да уйти не успел. Видно, из-за раны: из-под рубашки у него бинты кровенеют. Стоит бледный, тонкий,- мальчишка, да и только. И смотрит широко раскрытыми от ужаса глазами, как офицер все больше в раж входит, наганом размахивает. "Если не укажете коммунистов,- шипит от злости офицер,- расстреляю каждого десятого, потом опять каждого десятого. И еще... и еще... пока всех не перебью, большевистское отродье! И начинает уже вышвыривать под ноги солдатам то одного, то другого: какого-то .дядьку в зипуне, молодайку с ребенком, инвалида в солдатской шинели... И тут же, на площади, их расстрелял.
   "Видели? Ну так отвечайте, кто среди вас коммунисты! Признавайтесь, а не то хуже будет!"
   И опять, стервец, отбирает новые жертвы. Бабы голосить начали, ребятишки плачут, мужики кулаки сжимают. А что поделаешь? Кругом солдаты. Винтовки на людей наставили. А на крыльце лавчонки - пулемет.
   И друг выходит вперед тот раненый красноармеец. "Я,- говорит,- коммунист. Отпустите людей, не мучайте". И словно окреп как-то парень и ростом прибавился. Стоит перед тем пьяным выродком прямой, гордый. Смерть ему вроде и не страшна.
   Вряд ли был у паренька партийный билет. Только коммунистом он был настоящим. Это точно...
   На всю жизнь запомнил его Мирковский. Уже через несколько дней сам он был в Красной Армии. Потом работал в Чрезвычайной комиссии, ОГПУ, служил в погранвойсках. Много исхожено путей-дорог, много видел хорошего, случались и невзгоды. Да и то: жизнь прожить - не поле перейти. Однако в трудные минуты сверяет Евгений Иванович себя по тому красноармейцу. Как бы, мол, он поступил в такой ситуации? Потому-то, наверно, и может сказать кому угодно: "Не слукавил за всю жизнь ни в большом, ни в малом. В радости ли, в горестях - был честен перед людьми, перед собой и, главное, перед партией".
   Таким и знали его партизаны. Любили ли они его? Не то слово "любили". И "уважали" не то. Это было сильнее любви, больше уважения. Нет, его не называли Батей, Стариком, Отцом. Не был он эдаким командиром-патриархом : мол, хочу - накажу, хочу - пожалую. Каждый шаг в отряде, каждое действие были вызваны необходимостью. Здесь знали твердо: если командир посылает тебя на смертельную опасность, то так надо. А понадобится - и сам пойдет.
   И еще ценили партизаны в Евгении Ивановиче боевую мудрость.
   Пожалуй, лучшее доказательство этой мудрости - Радчинская операция.
   Давно уже железнодорожная линия Чернигов - Овруч бездействовала. С того самого времени, когда немецкое командование разуверилось в возможности справиться с партизанскими диверсиями на ней. Так и покрывались бы рельсы ржавой окалиной и тонули бы станции в тишине и запустении, не появись вдруг на затерявшейся в негустой сети хуторов станции Радча инженерный батальон, не потянись сюда машины с материалами и инструментом - благо, шоссе близко. Решили, видимо, гитлеровцы восстановить железную дорогу. Понятно, что неспроста. Понадобилась, знать, возможность перебрасывать новые силы. Наверно, исподволь готовят большое наступление.
   Доложил обо всем этом Мирковский в Москву, а оттуда приказ: "Восстановление дороги сорвать!" Приказ категоричен. Но как его выполнить? Кое-кто из помощников предлагал напасть на станцию, разогнать оккупантов, уничтожить все что можно. Однако незаметно подобраться к станции можно с трудом, и то лишь с одной стороны. Оттуда, где узкой косой протянулся почти к самым домам молодой лесок.
   С других сторон - открытая местность. Немцы, опасаясь налета, опоясали Радчу кольцом проволочного в несколько кольев ограждения. По углам вышки. На них часовые с пулеметами. А главное, в двух километрах от станции в деревне Новая Радча находится охранный полк - полторы тысячи солдат с артиллерией, бронемашинами. Разгорись только на станции стрельба - и они тут как тут. Чтобы захватить станцию силой, нужна помощь соседних партизанских отрядов. Их много вокруг. Но станут они стягиваться к Радче, готовиться к бою - немцы, того и гляди, заметят. И тогда...
   - Риск, конечно, благородное дело,- говорит Евгений Иванович,- но только когда необходим. Да и незачем бить кулаком, если достаточно толкнуть пальцем.
   - Тогда надо попытаться взять ремонтников измором,- предлагали другие,- они восстановят пути, а мы подорвем, они снова восстановят, а мы снова подорвем...
   Но на эту рельсовую войну уйдет уйма времени. А у отряда есть и другие дела. И командир принял решение.
   Неделю еще крутились разведчики Мирковского около станции. Неделю высматривали да вынюхивали. И теперь они знали, что шесть офицеров батальона ночуют в каменном домике бывшего начальника станции. Окна углублены, без решеток. Солдаты - в основном мадьяры и румыны - располагаются в бывшем бараке. Стены казармы толстые, рубленые. Окна тоже без решеток. Караульное помещение рядом. В нем и на постах - 25 человек.
   Из немногих местных жителей, имеющих доступ за колючую проволоку, обратили они внимание на офицерскую повариху Ядвигу и ее мужа, кладовщика, пана Ястремского. Старик и раньше работал здесь же, на станции.
   Как бы ненароком встретились ему как-то на лесной дорожке два паренька. Кто такие? Окруженцы, отсиживались на хуторах, теперь решили в город податься. Не найдется ли закурить, а то табачок у ребят весь вышел. Сигареты? Немецкие? Сойдет. Закурили, разговорились. Слово за слово, и узнали разведчики, что есть у Ястремского свой "зуб" на захватчиков, и особенно на дежурного начальника караула, обер-ефрейтора. Этот вояка слишком усердно ухаживал за женой Ястремского Ядвигой, которая была у немцев поварихой.
   - Ну хотите, мы вам поможем проучить этого "ухажера",- предложил один из разведчиков.
   - Так вы же собираетесь уходить?
   - Может, по такому случаю и останемся.
   И не поймет Ястремский, то ли шутит парень, то ли серьезно говорит. Однако назначили они встречу на послезавтра. Там, у большой березы, которую ночью на фоне неба можно издали увидеть.
   Кто его знает, почему Ястремский не выдал своих новых знакомых. Опасался ли, что те ушли из этих мест, а гитлеровцы за обман не пожалуют, может, боялся мести или надеялся, что лесные бродяги - что им стоит! - ив самом деле "проучат" ненавистного обера. Потом, ночью, у березы, Ястремский все старался объяснить, где лучше подкараулить немца. Ребята вроде бы с ним соглашались и, узнав, что обер-ефрейтор заступает на дежурство в среду, условились в следующий раз обговорить все подробно.
   Теперь они пришли уже не вдвоем, а втроем. Пока здоровались, появился четвертый. За ним пятый. И все почему-то в немецкой форме. Ястремский даже испугался: не ловушка ли, прости господи. Но тут словно из-под земли вырос еще один: в русской, кажется зеленой - темно, не разберешь,- фуражке, небольшого росточка, взгляд в при-щурку, глубокий, аж до костей пронизывает. Через плечо маузер в деревянной коробке.
   - Ну, где ваш ефрейтор?
   - Обер-ефрейтор,- почему-то решил поправить Ястремский,- у нас он, дома.
   Низенький посмотрел на часы:
   - Пора. До смены караула осталось полчаса.
   - Ну, пошли до вашей хаты,- предложил вдруг один из пришельцев.
   - Да что вы? Нельзя!..- засуетился Ястремский,- это же за проволокой. Убьют...
   Старик говорил быстро. Бормотал, глотая от волнения окончания слов. И все же двигался вместе с партизанами (теперь-то он уже не сомневался, что это они) вперед, к лазу через проволочное заграждение. Он чувствовал, как деревенеют ноги, как голова становится какой-то ватной. Он уже ничего не соображал. Не понимал, почему, заглянув в окно его дома, один из партизан зло сплюнул:
   - Зря, гад, времени не теряет.
   Потом не тот, что был в униформе, а другой, в ватнике и с пятиконечной красноармейской звездой на фуражке, подошел к порогу, со словами: "Это для острастки" -поправил автомат и гранаты на поясе, сунул за пазуху пистолет с очень длинным дулом и рванул дверь. Зачем-то Ястремский шагнул следом, но остался в сенях. Отсюда он слышал, как партизан громко и спокойно приказал:
   - А ну, встать, шваль несчастная. Теперь пошли...
   Пленный обер-ефрейтор не сопротивлялся. Он беспрекословно шел со своими конвоирами. Перед капитаном, догадавшись, что это старший, вытянулся было в струнку. Но командир партизан махнул рукой:
   - Ладно уж, обойдемся без этого. Он посмотрел на часы.
   - Время сменять караул. Поможете снять часовых.
   - Яволь, майн герр!
   - Какой сегодня пароль?
   - Кельн, майн герр!
   - Отзыв?
   - Кугель, майн герр.
   - Хорошо, идите.
   - Яволь, майн герр.
   Немец круто повернулся и внезапно скомандовал одетым в униформу партизанам:
   - Становись!
   Те недоуменно переглянулись, но быстро построились.
   - Шагом марш!
   Коротенькая цепочка людей двинулась к вышке. Вскоре раздался окрик часового и тут же ответ начальника караула. В это время как будто даже деревья перестали шелестеть. Повисла настороженная тишина. Было слышно, как часовой на вышке с хрустом потянулся, смачно зевнул и не спеша затопал вниз. И снова тишина. И снова окрик... Так четыре раза. Наконец смена постов закончилась.
   - Начали! - скомандовал капитан.
   Партизаны бесшумно растаяли в темноте. Одна группа блокировала караульное помещение. Другая окружила казарму. Как только раздался условный свист, рамы окон полетели под прикладами автоматов. Кто-то из солдат вскочил было, но тут же громкий голос: "Лежать! Рюих! Если кто поднимет голову, открываем огонь!" - заставил плюхнуться обратно на нары. Только испуганно сжались и вздрогнули, когда услыхали грохот. Это разом взорвались брошенные в офицерские спальни гранаты.
   Почти сразу же под Новой Радчей взвилась красная ракета. За ней белая и зеленая.
   - Что это? - повернулся партизанский командир к обер-ефрейтору, который стоял рядом с ним.
   - Запрашивают, что случилось.
   - Как ответить "Все в порядке"?
   - Две зеленые и белая.
   Лишь минуту сомневался капитан. В конце концов оставалось лишь верить немцу. В крайнем случае партизанская засада, отправленная заранее к Новой Радче, перехватит подкрепление врага и даст возможность отряду уйти. Но задание будет сорвано. А пока действовать. Быстро. Организованно.
   Минеры закладывают взрывчатку. Под стрелки. Под водокачку. Под склады с техникой и инструментом...
   Разведчики обыскали служебные помещения. Документы - в мешок. Разберемся потом. Захваченное оружие - боеприпасы, кое-какие продукты из офицерской столовой - па подводы.
   Уже перед самым рассветом, когда все было готово к отходу, вывели из казарм солдат. В хмурой брезге начинающегося утра грозно стояли партизаны. А перед ними у стены пакгауза сжались под дулами автоматов жалкие, полураздетые, еще живые мертвецы. Лица их за эту ночь осунулись, заострились, посерели.
   Капитан смотрел на них и думал. Думал о том, что с ними делать. Не мог же он вести с собою такую ораву пленных! Куда? Зачем? Ведь надо их кормить и охранять. Как, в конце концов, провести их мимо всех тех гарнизонов и гарнизончиков, что понатыканы вдоль всего Полесья, куда лежал обратный путь отряда?
   Уничтожить! Законы лесной битвы жестоки.
   Капитан стоял спиной к партизанам. Он не видел их. И все же знал: далеко не каждый из его прошедших огни и воды и медные трубы людей сможет поднять руку на эту толпу солдат. Еще совсем недавно окажи кто-нибудь из солдат сопротивление, и ни одного бы не оста-
   лось в живых. Офицеров забросали гранатами - отлично. Победа даром не дается. За нее платят кровью. Своей и чужой...
   Но как же быть с солдатами?.. Так или иначе приказ будет выполнен. 200 безоружных - сейчас безоружных - человек будут уничтожены.
   А партизаны? Бессмысленная ненужная жестокость порождает убийц. Бойцы перестают быть воинами. Убийцы же ему в отряде не нужны.
   Капитан придвинулся к пленным.
   - Наци, два шага вперед! Никто не шевельнулся.
   - Что же, среди вас нет национал-социалистов? Тогда идите к своим. Солдат, добровольно сдавшихся в плен, мы не уничтожаем.
   Толпа оторопело смотрела на русского в пограничной фуражке, с деревянной коробкой маузера на боку, не понимая, чего от нее хочет этот русский. Командир что-то тихо сказал партизанам, и те стали подталкивать пленных к продовольственному складу.
   - Забирайте. Берите что хотите. Давай-давай!
   Из склада солдаты выходили с буханками хлеба под мышкой, с какими-то кульками, пакетами. Теперь они поверили: их не расстреляют.
   И тут произошло то, чего никто не мог предугадать. От радости пленные ошалели. Они лезли толпой на партизан, совали портсигары, часы. Это был, пожалуй, самый опасный момент во всей операции. Сейчас солдаты могли голыми руками смять, обезоружить, связать партизан, которых было втрое меньше, чем мадьяр. Стихия и в радости страшна, потому что стихия.
   Наконец удалось вывести пленных на дорогу к Новой Радче. И они медленно, поднимая облако пыли, двинулись широкой беспорядочной колонной.
   - Пора и нам! - повернулся командир к бойцам.- Засады снять, минеры по местам, остальные шагом марш.
   Первый привал сделали уже в лесу. Где-то далеко-далеко поднималось солнце. Его лучи уже дотянулись до деревьев, тронули их верхушки нежным, желто-алым отблеском и отразились в прозрачном, холодном лесном ручье, который неторопливо рассказывал что-то свое большим колченогим корневищам. Вдруг ручей замолк, испуганный раскатами донесшегося взрыва. И лишь когда грохот смолк, залопотал снова, но теперь уже торопливо, оробело подрагивая серебристо-розоватой поверхностью.
   
   - Ну и задал же нам работу этот батальон в Радче! - рассказывал через несколько дней фон Армии герру Ма-гэсу.- Восстановление железной дороги пришлось прекратить. Расследование же отвлекло почти все наличные силы гестапо. Правда, кое-кто вообще думает, что это солдаты сами перебили офицеров, инсценировали нападение партизан и разграбили продовольственные склады. Так или иначе, командование вынуждено батальон расформировать, нижних чинов изолировать. Командир охранного полка из Новой Радчи отдан под суд. Но я думаю, что это опять действуют люди Мирковского.
   - А что же гестапо-то возится?
   - Видите ли, герр Магэс, вы первый, кому я так подробно рассказал о Мирковском. Руководителям нашего отдела я еще не докладывал. Они не любят догадок и предположений, а совершенно точных, документированных данных я еще не имею. Но в ближайшие дни они будут лежать в этом портфеле. Обязательно будут. До свидания. С вашего разрешения, я воспользуюсь снова вашей машиной.
   
   ...Черный лимузин свернул с улицы в темный переулок и остановился. Шофер медленно открыл дверцу, обошел вокруг машины, ткнул ботинком в колесо. Потом вынул из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой, не переставая пристально вглядываться в две человеческие фигуры, отделившиеся от забора.
   - Где это ты так долго? Мы уж думали, не приедешь. Случилось что?
   - Да нет. Возил тут одного гестаповца. Кстати, неспроста что-то зачастил он в гости к моему хозяину. Надо проверить. Ну, у вас все готово? Поехали? Это что, взрывчатка?
   - Она. Три мины велено передать тебе. Остальное - товарищам. Да и сами используем, если доставишь нас до места. Самим нам через город не пройти.
   Машина, мягко урча, неслась по ночным улицам. Иногда наперерез ей вспыхивал яркий луч фонарей жандармских постов. Но, видимо, "оппель" с фашистским флажком на радиаторе хорошо знали. Его ни разу не остановили.
   Шофер, не сбавляя скорости, ловко подныривал под шлагбаумы. Крепко держа баранку, он будто слился с автомобилем.
   - Ох и хороша машина. Там в кармашке на сиденье возьмите пакет. Это новые аусвайсы. Действительны с завтрашнего дня. Для вас лежат два отдельно. Ваши старые больше не предъявляйте. Передайте командиру: операцию "Казино" готовим. Пивную бочку достали. Подсунуть ее можно. Нужна взрывчатка. Много взрывчатки. Пусть присылает. На станции создана еще одна группа. И еще одна новая создана в городе. Народ молодой, хороший, но горячий. Нужен опытный руководитель. Нащупываются свои люди и в Вацкове... С подпольным обкомом связь установлена.
   Машина выехала на городскую окраину, миновала несколько улочек и остановилась.
   - Все, хлопцы, приехали. Желаю удачи.
   Шофер лихо развернулся и, не теряя времени, умчался. Пассажиры молча посмотрели ему вслед, вскинули за плечи тяжелые мешки и направились в сторону железнодорожной линии, чернеющей на фоне усыпанного звездами неба.
   Нелегко в такую вот светлую ночь заминировать железнодорожное полотно. Правда, партизаны приспособились. Недаром учил их Евгений Иванович: "Плохо, когда не видишь врага. Опытный партизан лучше пойдет сзади фашиста, чем впереди него". Бойцы переждали, пока пройдет вражеский обход. Теперь можно работать: немцы - народ пунктуальный, раньше времени следующий патруль не выйдет. И все же надо торопиться.
   Быстро вскарабкались подрывники на насыпь, заминировали пути. Теперь надо заложить еще два заряда, с обеих сторон от основного. Эти встанут на боевой взвод от первого взрыва и сработают под колесами ремонтных поездов. Ну вот и все. Можно уходить. Но какой подрывник откажется посмотреть на дело своих рук?
   - На этот раз полетел под откос бронепоезд,- докладывали партизаны, вернувшись.- Паровоз бронированный, две бронеплощадки, несколько вагонов. Обратно шли - в облаву попали. Выручили новые документы. Молодец Желтоносов.
   Евгений Иванович одобрительно покрякивает.
   - А теперь задание потруднее. В первой группе Михаил Карапузов, Семен Полищук, Толя Мешков, Николай Кром-ский и Куприян Анисимов. Их задача...
   
   В тот день фон Армии проснулся, как всегда, поздно. Солнце уже высветило комнату. Сделав зарядку и окатившись холодной водой, он вышел в столовую. Здесь уже накрыт завтрак. Ветчина, курица, вся в росинках крынка со сливками, мед. И в самой середине стола пузатая бутылка отменного коньяка.
   Чудесно. Гестаповец, потирая руки, подошел к своему креслу. Уже усаживаясь, он увидел, как к дому подкатила бричка с пятью офицерами СС. Но в столовую почему-то вошли только двое. Один из них, высокий, широкоплечий, округлое лицо так и светится симпатией, вскинул руку в традиционном приветствии:
   - Хайль Гитлер!
   - Хайль! Кто вы и какие дела привели...
   Что это? Почему гость схватил со стола пистолет фон Ар-мина и почему наводит его на хозяина? Неужели они пришли арестовать его. Но за что? Он верно служит рейху. Это недора...
   - Не трогайте портфель! В нем важные документы. И вообще, что это все такое, черт побери!
   - Не волнуйтесь, господин хороший. Ну-ка, встать! По приговору партизанского суда капитан войск СС фон Армии приговаривается...
   Телефон зазвенел неожиданно громко. Герр Магэс взял трубку.
   - Что-что? Опять партизаны?! Хорошо. Я сейчас же соберу людей.
   Положив трубку на рычаг, гебитскомиссар несколько минут сидел, безжизненно уронив руки на стол, потом резко встал, вызвал секретаря:
   - Немедленно собрать ко мне всех руководителей отделов и групп. Позаботьтесь, чтобы усилили охрану гебитскомиссариата и моего дома. Приема посетителей ни сегодня, ни завтра не будет. И вообще, я, видимо, сегодня выеду, на неделю-другую... А пока давайте сюда начальников отделов.
   Герр Магэс нервно прошел по комнате. Сел. Снова пересек кабинет из угла в угол. Так и ходил он, жестко сцепив пальцы рук за спиной. Ходил и слушал, что докладывают собравшиеся на совещание подчиненные. Они чинно уселись у большого стола, и каждый старался хоть чем-нибудь успокоить шефа...
   Герр Магзс хотел что-то сказать, но не успел. Он увидел только, как внезапно над его письменным столом расцвел огромный цветок. Взрыва гебитскомиссар уже не слыхал...
   А еще через 20 минут три мины взорвались в редакции и типографии "Голоса Волыни". И не успел дежурный комендант отправить туда оперативную машину, как раздались еще два взрыва: на этот раз на телеграфе...
   С трудом и не сразу удалось гитлеровцам подавить панику в городских учреждениях. Лишь через несколько дней администрация возобновила работу. К этому времени город был оцеплен войсками. Для усиления охраны был вызван эшелон из Фастова...
   И тем не менее, недели не проходило без того, чтобы не запылали цистерны с горючим на нефтебазе, не подорвался эшелон с техникой или живой силой, не вспыхнул пожар на лесозаводе, выполняющем срочный фронтовой заказ. То несколько дней бушевал огонь на товарных складах железнодорожной станции, то взлетали на воздух баки с горючим на аэродроме. Гитлеровцы сбились с ног. Они арестовывали невинных и устраивали засады, усиливали охрану и наводняли город шпионами и агентами гестапо. Ничто не помогало.
   Подполье, организованное Е. И. Мирковским, действовало умело, четко, слаженно. Теперь уже можно назвать имена тех, кто по заданию командира отряда имени Дзержинского работал под носом у фашистских захватчиков. Это Николай Чайка и Григорий Мищенко, Иван Шинальский и Михаил Карапузов, Иван Балабанов и Андрей Яремчук, Николай Семиноженко и Николай Гулак. Да разве всех перечтешь! Это они пустили под откос немало эшелонов протиг-кика, уничтожили много вагонов, цистерн, автомашин, ряд танков, артиллерийских орудий, подорвали железобетонный мост на шоссе Житомир - Киев, 2 моста на узкоколейке Житомир - Коростень. Это они 20 раз взрывали подземный кабель, связывающий Берлин с фронтом. Это они уничтожили склад с авиабомбами, два склада с амуницией, несколько складов с запасными частями к автомашинам, с кормом для лошадей. Это они, наконец, связались по радио с подходящими к Житомиру частями 1-го Украинского фронта и передали важные разведывательные данные о расположении немецких огневых средств.
   Вот далеко не полный перечень боевых дел одной только диверсионно-оперативной группы дзержинцев.
   А Мирковский в то время был уже далеко.
   Организовав подпольную разведывательную группу, поставив во главе ее опытных, проверенных людей, Е. И. Мирковский по заданию командования ушел сначала под Ровно, а потом еще глубже в тыл врага. И когда житомирские гестаповцы охотились за ним, он охотился за гестаповцами Бреста, посылал людей в брестское полицейское управление.
   И до сих пор идут споры, сколько же бойцов сражалось у Евгения Ивановича. Сам он со свойственной ему скромностью утверждает, что больше 300-350 человек в отряде не было. Больше он и не собирал, так как считает такое количество самым приемлемым для той боевой работы, которая ему была поручена...
   Сейчас Герой Советского Союза Е. И. Мирковский на пенсии. Но попробуйте застать его дома. Это нелегко. То он на заседании президиума Комитета ветеранов Отечественной войны, то читает лекцию по путевке РК КПСС, то поехал в школу, пионеры которой отправляются по следам партизанских боев и просят дать задание, помочь составить маршрут...
   - Дел много,- радостно жалуется Евгений Иванович,- значит, нужны мы еще людям, значит, все еще в строю.