В конце сентября сорок первого года 383-я Шахтерская стрелковая дивизия отправлялась на фронт. Позади месяц напряженной подготовки — ночные тревоги, марш-броски, стрельбы, ползанье по-пластунски.

Комдив Провалов, в прошлом тоже шахтер, но только не донецкий, а сибирский, со звездой Героя, полученной еще за бои в районе озера Хасан, сутками находился в подразделениях.

Дивизия заняла оборону западнее Сталино, на рубеже Селидово — Кураховка — Елизаветовка, по фронту около 60 километров. Перебежчик из итальянских войск сообщил, что против шахтеров-ополченцев противник со-средоточил мотомеханизированную и горнострелковую немецкие дивизии, а также итальянский кавалерийский корпус, красой и гордостью которого являлись «королевские мушкетеры». Явное превосходство противника было и в боевой технике — в танках, артиллерии, авиации.

...Немцы пошли в атаку на позиции шахтеров утром 15 октября. Основной удар пришелся на полк Мартынова, занимавший центр обороны. Одновременно противник решил ударить и по правому флангу дивизии, где был сосредоточен полк Кипиани. Однако гитлеровцам не удалось потеснить оборонявшихся. Напоровшись на дружный огонь шахтеров, они откатились.

На других участках дивизии положение сложилось тоже серьезное. Сосредоточив артиллерию и бросив на позиции 691-го и 696-го полков танки, немцы наступали волна за волной. Шахтеры сражались мужественно. Ни на один метр не отступили они в тот хмурый осенний день, уложив на каменистую донецкую землю сотни вражеских солдат и офицеров.

На стыке 694-го и 691-го полков гитлеровцам удалось вклиниться в нашу оборону. Они окружили группу бойцов, среди которых был молодой шахтер из Лидиевки комсомолец Иван Човпан. Когда пал сраженный пулей командир, Човпан взял командование на себя.

Неравный бой длился несколько часов. Один за другим погибали товарищи Човпана. Оставшись один, он продолжал бой. Восемнадцать гитлеровцев уничтожил отважный боец. Последнюю пулю он послал в свое сердце...

16 октября, перегруппировавшись и получив подкрепление, гитлеровцы яростно обрушились на позиции Шахтерской дивизии. Бой шел по всей линии обороны. Особенно тяжело было на правом фланге, где стоял полк Кипиани.

Провалов бросил на поддержку 694-го стрелкового полка артиллерию, несколько резервных взводов. Но это была капля в море — гитлеровцы упрямо, не считаясь с потерями, продвигались вперед.

В этих кровопролитных боях особенно отличились артиллеристы. В батарее лейтенанта Гусева почти все бойцы были ранены или убиты, действовало лишь одно орудие. Гусев, сбросив с себя шинель, встал к этому ору-дию и открыл огонь по наседающей итальянской коннице прямой наводкой, пока не прискакал к нему командир полка Михайленко и не заставил откатить орудие в безопасное место.

Отступая, минометчики 694-го полка нанесли массированный удар по скоплению врага возле плотины Кураховской ГРЭС. Огонь был столь интенсивен, что противник был вынужден ретироваться. Тем временем бойцы отдельного саперного батальона майора Дудоладова заложили в плотину ГРЭС взрывчатку и подожгли шнур. Мощный взрыв потряс землю в тот момент, когда на плотину выехали итальянские конники.

Ценой больших потерь немцы взяли села Ильинку, Елизаветовку, Зеленый Гай, Екатериновку, вышли на окраину Константиновки.

Положение складывалось не в нашу пользу. Командование отдало приказ отойти в сторону Сталино километров на десять-двенадцать. Теперь рубеж обороны ди-визии проходил по линии Кураховка—Марьинка — Александровка—Андреевка.

...Прежде чем бросить на шахтеров пехоту, немцы долго, методично обстреливали передний край из орудий и минометов. Прямо по центру полка, который оборонял Марьинку, двигались, стреляя «а ходу, самоходки.

Бой длился несколько часов. Шахтеры сражались яростно, но все-таки; вынуждены были отойти.

НП комдива находился в трех километрах северо-восточнее Марьинки. Провалов, забравшись на высокий стог, не выпускал из рук бинокля. Он похудел еще больше в эти несколько дней непрерывных боев, почернел.

В четвертом часу дня адъютант Миц, находившийся рядом с Проваловым, крикнул:

— Товарищ полковник, к нам, кажется, пополнение! Провалов оглянулся: по дороге двигалась колонна автомашин. Чем ближе подходила она, тем больше изумлялись те, кто следил за ее приближением — и на вершине стога, и внизу, возле блиндажа — Корпяк, майор Филин, командиры штаба. А изумляться было чему: там, где должны быть у автомашин кузова, под туго натянутым брезентом вырисовывались какие-то ребристые прямоугольники.

— Не кузова, а гробы какие-то! — воскликнул Миц, озадаченно взглянув на комдива.

Провалов усмехнулся:

— Точно, гробы. Для немцев.— Он-то знал, что это за колонна приближалась к передовой.

Необычного вида автомашины остановились неподалеку от НП. Провалов спустился вниз, к нему подошел невысокий скуластый командир-артиллерист и доложил:

— Командир артдивизиона спецназначения майор Зайцев!

— Здравствуйте, майор,— ответил Провалов, пожимая артиллеристу руку. — Идемте, уточним объекты.

Они совещались недолго: Провалов, начальник штаба дивизии Скачков, Зайцев, Корпяк. Одна за другой последовали команды комдива и майора-артиллериста: полку Мартынова немедленно отойти за Марьинку, артдивизиону развернуться и подготовиться к залпу.

Колонна Зайцева спустилась в неглубокую балку. С автомашин убрали чехлы, скрывавшие установленные с наклоном металлические рамы. Позже эти замечательные машины любовно назвали «Катюшами». Прозвучала команда:

— По врагам Родины — огонь!

Жаркий смерч опалил землю позади автомашин. Снаряды-мины срывались с рам и, оставляя за собой строчки огня и дыма, с угрожающим ревом полетели на головы гитлеровцев.

Еще один залп—и еще одна порция смертоносного груза взлетела в хмурое осеннее небо.

Лощина перед Марьинкой, участок между селом и терриконом покрылись черно-серой завесой дыма.

Между тем дивизион специального назначения, зачехлив свои установки, уже выбирался из балки на дорогу, которая вела к Сталино.

Провалов вместе с комиссаром сели в машину, направились в сторону Марьинки.

За селом, что называется, не было живого места: земля обожжена так, будто здесь прокатился огненный вал - кругом немецкие трупы, сотни трупов...

Провалов отдал приказ занять оборону. Не знал он, что именно в эту минуту командир связи доставил в штаб приказ командарма оставить Марьинку, Старомихайловку и Александровку и начать отход к Сталино...

Ровно в полдень на батальоны дивизии обрушилась вражеская авиация. За бомбовым ударом последовали в наступление танки. Их было немного, но они были первыми для бойцов и командиров, занявших оборону на окраине Сталино.

Отряд Яблочкина состоял из двух рот. Одну из них майор взял под свое начало, а другую передал политруку Мельникову.

Танки шли напролом. Бойцы поливали их свинцом из-автоматов и винтовок. Но разве это огонь против толстенной лобовой брони!

Мельников видел, как бронированные машины прошли над окопами, смяли заборы и, разворачиваясь, валили фруктовые деревья. Еще немного — и танки снова пойдут на бойцов его роты, но уже с тыла.

Пригибаясь и держа в руках только что подготовленную связку гранат, Мельников побежал по узкому ходу сообщения туда, где, по его предположению, должны были пройти танки. Пробегая мимо бойцов, дал команду:

— Вяжите гранаты! Ремнями! Бросайте связками!..

Он упал на дно окопа за секунду до того, как ржавое днище танка промелькнуло над его головой. Оглушенный лязгом, Мельников поднялся и швырнул связку гранат под танк. Раздался взрыв, танк охватило пламя.

— Ура-а!.. — послышалось над окопами — так ободряюще подействовала на бойцов эта первая скромная победа.

А на шоссе появились артиллеристы, присланные Проваловым. Они быстро развернули свои 76-миллиметров-ки и дружно ударили по танкам, пытавшимся уйти.

Второй танк подбил, стреляя прямой наводкой, худощавый паренек Игорь Сосюра — брат известного украинского поэта, уроженец Луганщины, шахтер.

Шесть раз гитлеровцы пытались в тот день, 20 октября, прорваться в город, но безуспешно. Был тяжело ранен майор Яблочкин, контужен политрук Мельников.

Огромные потери понесли в этот день и гитлеровцы. И все же с наступлением сумерек шахтерские батальоны, выполняя приказ, оставили город Сталине.

Оставили Макеевку, где когда-то работали на шахтах комиссар Корпяк и сержант Малидовский, оставили Харцызск, Зугрэс...

Под Чистяково немцы бросили на прорыв танки, смяли кавалерийскую дивизию Кириченко. Шахтеры были вынуждены вступить в бой, чтобы приостановить наступление врага.

В ночь на 31 октября головные отряды 383-й Шахтерской дивизии вышли к реке Миус в районе Штергрэса. За поселком электростанции дорога поднималась на холмы. А за холмами— город Красный Луч. Вот туда-то и держала свой путь 383-я.

Гитлеровцы рвались к Красному Лучу не потому только, что взятие этого города открывало им путь на юг — к Ростову, к предгорьям Северного Кавказа; Красный Луч в условиях наступавшей зимы мог обеспечить их теплыми квартирами на случай стабилизации фронта.

Еще не успел пройти через плотину водохранилища последний полк — полк Кипиани, как разведчики доложили, что немцы следуют за дивизией буквально по пятам. Если это так, то передышки, о которой мечтали бойцы и командиры, не будет.

Приехав в штаб дивизии, разместившийся в двухэтажной школе, Провалов и Корпяк застали там секретаря Краснолучского горкома партии Белевского и председателя горсовета Гриба. Белевский сказал:

— Город почти не эвакуировался. Не верят люди в то, что сюда придет враг. Почти все взрослые краснолучане прошли курсы военной подготовки. Каждый пятый — либо пулеметчик, либо стрелок, либо санитар... Вы говорите, дивизия заметно поредела в боях? Получайте пополнение. Уверяю вас, товарищи, краснолучане будут драться за свой родной город.

— Никак нельзя оставлять город! — воскликнул молодой, энергичный Гриб.— У меня еще семьсот тысяч тонн угля не вывезено!

К двадцати часам немцы вышли к Миусу почти по всему рубежу обороны дивизии. Они с ходу обстреляли еще не вполне подготовленные позиции шахтеров из орудий и минометов и бросились в атаку. Яростно отстреливаясь, а в некоторых местах встречая немцев в штыки, бойцы Шахтерской дивизии все же были вынуждены отступить за Миус и отдать противнику юго-восточную часть Княгиневки, Яновки и шахту № 12. Судьба города висела на волоске.

Провалов бросил на помощь полкам Кипиани и Ковалева все, чем располагал,— разведчиков, саперов, связистов. Было так трудно, что командиры полков и комиссары отстреливались из винтовок вместе со всеми.

1 ноября бой возобновился по всей линии обороны дивизии — от Стрюково, замыкавшего правый фланг, до Ново-Павловки, что была на левом крыле, на стыке еще с одной Шахтерской дивизией — 395-й. В районе шахты № 12 и восточнее Яновки немцы бросили на шахтеров конницу. В эти часы на редкость ожесточенных боев Краснолучский горком партии подбросил подкрепление, и рядом с бойцами в шинелях появились стрелки и пулеметчики в пальто с меховыми воротниками и в валенках с галошами.

Командиры и политруки принесли на передовую экземпляры «дивизионки» и листовки, в которых рассказывалось о первых победах Шахтерской дивизии — о разгроме «королевских мушкетеров», об отважных артиллеристах— Гусеве, Малидовском и Сосюре, о беспримерном подвиге сержанта Якова Приходько, одиннадцать часов державшего неравный, но победный бой уже здесь, на подступах к Красному Лучу. В листовках рассказы-валось о событиях и на других фронтах — о героической обороне Ленинграда и ожесточенных боях в Крыму, на подступах к Севастополю.

Весь день не смолкала в донецкой степи перестрелка. Немцам не удалось продвинуться ни на метр. Поздно вечером командующий 18-й армией поздравил бойцов и командиров Шахтерской дивизии с боевыми успехами, приказал закрепляться и держать врага впредь до особых распоряжений.

Так началась беспримерная оборона города, возле которого протекает малоизвестная в то время речушка, имя которой — Миус.

В первые дни обороны города численный состав дивизии увеличился чуть ли не на три тысячи человек. Отбоя от добровольцев не было. Осаждали штабы, политотдел, шли в полки даже на передовую: «Возьмите! Будем воевать, как и вы!..»

Необычным подъемом был охвачен город. Ни днем, ни ночью не смолкали на его улицах голоса. Люди торопились в шахты, в мастерские, в больницы, которые теперь стали называть на военный лад госпиталями, на посты самообороны. Чуть ли не с каждого перекрестка взывали лозунги и плакаты: «Все на фронт! Все для фронта! Все для защитников Красного Луча!» Налаживалось производство металлических ежей и железобетонных надолбов — на случай, если немцам вздумается пустить танки. Вдоль линии обороны натягивались проволочные заграждения, по которым потом будет пущен ток. Ополченцы-шахтеры стали получать ротные минометы и боеприпасы к ним, шанцевый инструмент, взрывчатку, телефонные аппараты, теплую одежду и обувь, мясо и свежий хлеб. И все это в 4—5 километрах от передовой, где ни на минуту не утихала перестрелка и артиллерийская дуэль!

На фронт ушли все члены комсомольской организации и три четверти коммунистов Красного Луча.

Город, по существу, стал запасным полком 383-й Шахтерской, прочно утвердившейся на Миусе. Так же, как и бойцы-шахтеры, краснолучане подвергались беспрерывным налетам вражеской авиации и артиллерийскому обстрелу, дежурили на улицах, в районе железнодорожной станции, на шахтах и заводах. И работали. Работали не покладая рук. Добывали уголь, ремонтировали автомашины, орудия, минометы, винтовки и даже самолеты авиационной части, базировавшейся неподалеку. Тысячи женщин спустились под землю и стали вы-давать на-гора уголь, который так нужен стране! Жены, матери, сестры воинов-шахтеров строили оборонительные сооружения, расчищали дороги и улицы от снежных заносов и развалин, грузили и разгружали железнодорожные составы, шили для фронтовиков маскировочные халаты и зимнюю одежду... Это был беспримерный трудовой подвиг, равный тому, боевому, который совершался изо дня в день на переднем крае обороны дивизии.

Застыл, покрылся снегом Миус, нейтральная, «ничейная» полоса.

Тридцатиградусные морозы загнали гитлеровцев в блиндажи и щели, и они теперь, смирившись со своим положением, уже не думали о штурме Красного Луча. Постреливали. Нет-нет да и выбрасывали в сторону шахтеров серию мин и снарядов.

Смирились со своим положением гитлеровцы. Но не бойцы 383-й Шахтерской! Терпеливо, настойчиво готовились они к предстоящим схваткам с врагом.

В эти студеные декабрьские дни героями переднего края становились снайперы и разведчики.

Одним из первых в дивизии стал набирать счет убитым немцам снайпер Куделя, человек на редкость сдержанный и молчаливый — таким его, наверное, сделала шахта, в которой он проработал без малого два десятка лет. Под Макеевкой у него остались жена, сынишка и дочь. Куделя держал свое горе при себе.

Немолод был, но глаз у него верный, меткий. Поначалу он охотился за немцами с простой трехлинейкой. Двадцать седьмого уложил из винтовки с оптическим прицелом.

* * *

Княгиневка по-прежнему оставалась у противника. В середине февраля Провалов решил еще раз прощупать этот плацдарм. И не только прощупать, но и взять, чтобы обезопасить Красный Луч к весне, когда затишье кончится. В марте, только с Азова подули теплые, сырые ветры и над донецкой степью поползли туманы, Княги-невка была взята. Эту операцию успешно выполнили батальоны полков Кипиани и Ковалева.

Краснолучане и бойцы-шахтеры ликовали. Нет теперь немцев на левом берегу Миуса! Нет!..

Немцы ударили по Ново-Павловке и Штергрэсу 20 мая. Как ни ожидали этого удара, как ни готовились, все равно он оказался неожиданным — на войне всегда так.

Батальон Кельбаса встретил противника мощным кинжальным и фланговым огнем. В первые часы боя особенно отличился пулеметчик Крентовский, не пропустив через Миус ни одного вражеского солдата.

В полдень, перебегая и окапываясь, немцы вышли к реке. Завязалась отчаянная гранатная дуэль. А в селе грохотали мины, с деревьев сыпался бело-розовый цвет.

В эти напряженные минуты схваток бесстрашным, мужественным бойцом показал себя Володя Пахоля. Тринадцатилетний доброволец был и связным, когда порвало телефонный провод, соединявший штаб батальона со второй ротой, и подносчиком патронов у пулеметчика Крентовского. А когда немцы попытались форсировать Миус, вместе со всеми швырял в них «лимонки».

Во второй половине дня немцам все же удалось ворваться в Ново-Павловку. Провалов запрашивал комбата каждую четверть часа, но телефонист отвечал: «Сорок девятый на передовой». И вот наконец Кельбас появился в штабе — небольшом домике на улице Пугачева. На вопрос комдива: «Как обстановка?» ответил: «Держимся. И будем держаться».

А обстановка складывалась не в пользу защитников Ново-Павловки. Потеснив роту, что была на стыке села и поселка Штергрзс, немцы оказались у батальона Кельбаса чуть ли не в тылу. Было ясно, что навстречу этой группе гитлеровцев попытается прорваться другая, чтобы замкнуть излучину Миуса.

А тут еще, как на грех, к штабному домику прорвались немецкие мотоциклисты-автоматчики.

— Отстреливаться! — приказал Кельбас, выставляя в окно ручной пулемет. Он был спокоен в эти критические минуты боя.

В штабдиве с тревогой ждали исхода боя в Ново-Павловке и возвращения группы Ковалева. И не только Провалов, Корпяк, Филин, штабные командиры, но и командующий 18-й армией генерал-лейтенант Камков и первый секретарь Ворошиловградского обкома партии Гаевой, приехавшие в Красный Луч еще утром.

Комдив отправил на помощь Кельбасу две роты 696-го полка во главе с комиссаром Романовым, выставил артиллерийский заслон возле шахты № 17—17-бис — это на тот случай, если немцы пустят на Красный Луч танки.

А между тем Кельбас, уничтожив прорвавшихся к штабу батальона автоматчиков, бросился с горсткой бойцов и командиров в роту, которую немцы оттеснили от реки. Не теряя ни единой минуты, он поднял шахтеров в атаку.

Не выдержав отчаянно-смелого и напористого натиска защитников Ново-Павловки, гитлеровцы в панике побежали к Миусу. А тут подоспел со своим отрядом комиссар Романов.

К вечеру положение на левом фланге дивизии было восстановлено.

Выслушав доклад Кельбаса, Провалов передал ему благодарности командующего армией и секретаря обкома партии.

Ни в ту ночь, ни в последующую в районе Ново-Павловки немцы не рискнули высунуться из своего логова...

Прощаясь с Проваловым, командарм Камков сказал:

— Скорее всего, это была разведка боем. И только. Однако широкого наступления нужно ожидать со дня на день. Держитесь. И немедленно переправьте ко мне «языка»...

Волна немецкого наступления, начавшегося в мае под Харьковом, к началу июля докатилась до берегов Миуса.

В ночь на десятое июля немцы открыли артиллерийский и минометный огонь по всему участку обороны 383-й Шахтерской — от Стрюково до поселка Штергрэс. А на рассвете одиннадцатого в небе появились «юнкерсы».

Провалов внимательно следил за ходом событий — было очень важно определить, куда противник бросит свои основные силы. Однако до полудня ничего не было ясно: яростные бои закипали повсюду — и на флангах обороны дивизии, и в центре.

В районе Грабово, где стоял полк Кипиани, немцы бросили в наступление несколько батальонов пехоты. Шахтеры отбивали одну атаку за другой.

Немцы отошли за Миус, оставив на нейтральной полосе сотни трупов.

Не сумев взломать оборону шахтеров против Грабово, гитлеровцы ринулись на поселок Штергрэс. Сконцентрировав здесь несколько орудийных и минометных батарей, они в течение часа обстреливали здание электростанции, где размещался батальон 695-го полка, улицы, траншеи. Одно они не трогали — плотину водохранилища, по которой проходила дорога на Красный Луч.

Командование дивизии не в состоянии было помочь защитникам электростанции, а силы были слишком неравные. Шахтеры дрались не на жизнь, а на смерть.

Во второй половине дня противник занял правобережную часть поселка и прорвался на левый берег. После массированного налета вражеской авиации запылало здание электростанции, вспыхнули жилые дома.

Развивая успех, гитлеровцы ввели в бой свежие силы.

К четырем часам дня стало ясно, что Штергрэс не удержать, и Провалов дал приказ Лымарю отвести уцелевшие подразделения к шахте № 160, это километра на два ближе к Красному Лучу.

Однако главный удар, как выяснилось поздно вечером, противник нанес по правому флангу дивизии, где стоял 691-й стрелковый полк Мельникова.

Гитлеровцы повели наступление после ожесточенной артиллерийской подготовки и бомбежки с воздуха. Пехота шла, поддерживаемая танками. Бойцы-шахтеры были вынуждены отдать Стрюково. Ожесточенные бои разго-рались и на участке соседней, 216-й стрелковой дивизии.

— Итак,— сказал Провалов начальнику штаба дивизии и комиссару, бросая карандаш на иссеченную красными и синими линиями карту-километровку,—противник стремится обойти Красный Луч с северо-востока. Бой под Грабово и в поселке Штергрэс — все это было для видимости, маскировка. Предлагаю основные силы, в том числе и артиллерию, сосредоточить здесь. — И он ткнул пальцем в то место на карте, где чернели квадратиками Красный Кут и шахта № 21.

Одиннадцатого июля штаб дивизии переехал из города в поселок шахты № 7—8, поближе к месту решающих схваток с врагом...

Когда начался артобстрел, а после и бомбежка передовых рубежей полка, Мельников и Кольцов были в своем штабе. Позвонил комдив, предупредил о возможном переходе противника в решающее наступление.

— Встретим по всем статьям! — ответил Мельников.

Весь июнь он занимался оборонительными укреплениями полка, заставляя бойцов не только углубить окопы и ходы сообщения первой линии, но и возводить запасные, на случай отхода. И бойцы, долбя неподатливую каменистую землю, тихо поругивали своего «архитектора» — всем было известно, что до войны Мельников работал инженером-строителем.

Но вот начался артиллерийский и минометный обстрел переднего края. По приказу комбатов бойцы перешли на вторую и даже третью линии оборонительных сооружений. И только теперь, поглядывая в сторону Миуса, они поняли, каким предусмотрительным оказался их командир полка.

Артподготовка кончилась, и бойцы вернулись на передовую линию обороны. Отбили одну атаку, вторую. Порой казалось, что враг нокаутирован, обескровлен. Но нет, снова грохотала артиллерия и ревели над головами «юнкерсы», и снова накатывались из-за Миуса пепельно-серые цепи немецких солдат.

Пришлось отходить к Фащевке, к Красному Куту.

Прикрывая отход пехотинцев, заговорили орудия и минометы. Они били по Фащевке, по дороге, что соединяла Фащевку с Красным Кутом, по шахте № 152, только что занятой противником. Снарядов и мин не жалели.

Расчет Малидовского оказался по соседству с артдивизионом капитана Сапожникова.

Артиллеристы встретили танковую колонну врага дружным, массированным огнем. Загорелся один танк, второй, третий... Немцы повернули вправо, к шахте № 21. Но там их встретили орудийные расчеты Игоря Сосюры и парторга батареи Ивана Каши. Вокруг Сосюры и Каши рвались снаряды, содрогалась под ними земля, но они били по машинам врага до тех пор, пока те не повернули вспять, оставив среди примятой пшеницы четыре ярко пылавших костра.

Однако немцы продолжали наседать. Особенно упрямо рвались они к шахте № 21, которую защищал батальон Окунева и артдивизион Сапожникова. Противник бросил на обороняющихся самолеты, подтянул артиллерию. В передовой цепи все время находились комиссар Кольцов и комиссар батальона старший политрук Уверский. К вечеру, когда положение было особенно трудным, оба комиссара подняли бойцов в штыковую атаку. Артиллеристы Сапожникова выкатили пушки на открытые позиции и расстреливали гитлеровцев чуть ли не в упор... Это был тяжелый день, самый тяжелый за всю многомесячную оборону города.

В полночь поступил приказ командующего армией: в связи с тем, что противник обошел правый фланг Южного фронта с северо-востока, 383-й Шахтерской предлагается оставить Красный Луч и вывести полки в сторону Антрацита, а затем — на юг, к Ростову-на-Дону, к Ба-тайску.

Не глядя на Корпяка, Провалов сказал:

— Позвони Белевскому и Грибу. Пусть они знают о приказе командующего.

Но в ночь на пятнадцатое дивизия не оставила Красный Луч. Бойцы-шахтеры продолжали отбивать яростные атаки противника, бить по самолетам из противотанковых ружей.

Город горел. То и дело раздавались взрывы.

Шахтерская дивизия, оставив Красный Луч, уходила на юг, к устью Дона — поредевшая в боях, молчаливая. Двести шестьдесят дней и столько же ночей стояли они на Миусе. Стояли, не дрогнув. Тяжело было драться с врагом. Еще тяжелей уходить, оставляя родную землю.