И еще мне хочется рассказать отдельные воспоминания военных лет моих одноклассников по Сходненской школе. Вспоминали на встречах. И опять - о хлебе. Олег Травин в марте 2000 года на встрече класса рассказал, как он в конце войны возвращался из эвакуации с Дальнего Востока. Он ехал без билета, что называется зайцем, "на перекладных". Цеплялся за подножки вагонов, когда поезд трогался со станций, так на подножках и ехал. А чтобы не уснуть и не попасть под поезд, всю дорогу пел песни, а на руках - рюкзак. И вот однажды он
   все-таки задремал, и рюкзак у него почти выпал из рук, но он успел его все же схватить. Но из рюкзака выпало самое дорогое,что у него было - буханка черного хлеба. Потеря была очень значимая, очень переживал - голодным ехал.
   А Жора Соболев вспоминал и это опять о цене хлеба в военные годы. Он учился в Ленинграде в военно-морском училище, и для курсантов на праздники пекли вкусные булочки - каждому по 2 штуки. Так случилось, что он случайно на улице встретил свою сходненскую одноклассницу - Валю Чернышеву, очень красивую девушку - румяную, цветущую, с длинной русой косой. Валя жила в деревне Морщихино, за Сходней. Жора пригласил Валю на праздник в училище, и она пришла. Все курсанты очень завидовали Жоре, во время бала много танцевали. Угощали булочками, и Жора пытался заставить Валю эти булочки съесть. А Валя категорически отказывалась, и дело кончилось тем, что Валя убежала. А Жора долго помнил эту встречу с Валей в военном Ленинграде, с удовольствием рассказывал о ней на встрече нашего класса.
   В годы войны, стараясь улучшить жизнь семьи, жители поселка заводили коз - сравнительно хлопот немного, корма нужно меньше, чем для коровы и молока семье хватит. Вот и моя мама купила весной маленькую козочку - нашу надежду. Летом ее вместе с другими козами и овцами отправляли пастись через железную дорогу - за переезд в лес. Домов там и дач было еще мало - строительство началось там примерно с 1938-1939 годов, там же в лесу пасли и коров. В один из дней ближе к осени стадо коз двинулось к переезду по обочине дороги, а рядом ехали военные грузовики. И так случилось, что наша козочка-надежда попала под машину и погибла. Было очень жалко эту козочку, к ней привязались и полюбили за нежность, игривость, ласковость и как потерю нашей надежды. Козочка была неподвижной, безжизненной, со свесившейся головкой, закрытыми глазами. Такой и запомнилась на всю жизнь.
   Помимо козочки, мы пытались вырастить поросенка, тоже маленького купили в конце зимы. Держали его дома - розовенького, любопытного, с темными глазками. В коробке не сидел, часто вылезал и разгуливал по комнатам, хрюкал и пытался все попробовать. И вот однажды этот поросенок, в полном смысле слова поросенок, поднялся на задних ногах около двери между комнатами и стянул сохнувшее на ней полотенце и вместе с ним кофточку, которую я себе только что связала. В те годы вязали и шили все и всё сами - рубашки, трусы, лифчики, платья, юбки из того, что было, купить было трудно. Так вот, связала я себе кофточку из серо-лиловатой вигони, с кружевной кокеткой и с цветочками в кокетке -красными, зелеными и голубыми из мулине. Получилось нарядно, красиво. Но ненадолго, поросенок не только стянул кофточку вниз, но и всю ее пережевал, осталось только ее выбросить, что я и сделала. Вязать больше было не из чего, да и нарядную кофточку было жаль. А поросенок был не при чем, сама виновата. В те годы процветал трикотажный бизнес на дому - на трикотажных машинах вязали платья, кофты, юбки, жилеты, торговали этими вещами на рынках и довольно неплохо зарабатывали.
   И еще невольно вспоминаешь важную особенность тех военных, а затем и довольно долгих послевоенных лет - это искренние и дружеские теплые отношения между людьми. Никто не замечал и не обращал внимание, кто ты - русский, украинец, татарин, башкир, еврей, казах, узбек, грузин, армянин, белорус, якут и т.д. Все вместе, единой семьей, переживали военные годы на фронтах и в тылу. Были счастливы, когда удавалось любого человека спасти, укрыть, накормить, помочь. Было время настоящей интернациональной дружбы. Никто не боялся ходить по улицам не только вечером, но и ночью. Никто не запирался на ночь на замки, в лучшем случае запирали дом на крючок. А сейчас не только дверь в подъезд, квартиру, но нередко и домик на садовом участке - за металлической дверью. Не было и диаспор в Москве и в других городах страны - немецких, еврейских, корейских, грузинских, чеченских, татарских и т.д. Люди жили с открытой душой, доверяли друг другу, делились сокровенным. Многие тогда материально жили беднее, но были богаче - за счет общения, общих радостей, свершений, веры в лучшее будущее. И очень хочется, чтобы та, прежняя атмосфера доброты, доверия, желания помочь, взаимопонимания вновь была между всеми людьми и навечно. Сейчас большинство стариков - молодость военных лет - получают пенсии, далеко отстающие от прожиточного минимума. Их всех очень легко узнать по старым поношенным пальто, шапкам, обуви, сумкам, по тому, как они ходят по современным супермаркетам и магазинам типа "Бокал" и "Поляна" в Химках - ведь только смотрят на витрины и молчат. А из-за прилавков- презрительные взгляды молодых продавщиц. Их, стариков, нередко очень унижают. Только, спрашивается, за что? Пример, на троллейбусной линии - маршрут № 1 в Химках, молодая женщина - кондуктор на вопрос своей приятельницы: "Как дела?", ответила, что дела не очень важные потому, что она "возит один "мусор", т.е. стариков, которые пока пользуются троллейбусом и автобусом в пределах Химок бесплатно. А эти старики в годы своей молодости воевали, умирали, побеждали, остались инвалидами, строили, восстанавливали города, работая с утра до ночи, нередко сутками. А теперь - "мусор". Эти старики в день Победы - 9 мая в 1945 году были самыми счастливыми молодыми людьми. В тот день знакомые и незнакомые люди обнимались, целовались, плакали и смеялись одновременно. В едином порыве вся Москва и жители Подмосковья - все, кто мог, были на Красной площади, все были счастливы - конец войне. Салют был самый красивый в нашей жизни.
   Но жизнь идет по своим законам. Развал огромной страны, бедность большинства населения, неясность будущего, войны, дефолты, финансовые пирамиды, бандитизм, воровство, отсутствие внутренней порядочности, совести, черствые и нечистые души, и это все имеет прямое отношение к жизни бывших победителей на фронте и в тылу. Разорение почти половины страны во время фашистского наступления, колоссальная миграция населения, мобилизация, успехи и неуспехи на фронтах привели не только к резкому падению уровня жизни людей, но и к изменению образа жизни людей на фронте и в тылу.
   Очень важной фигурой в жизни населения стал почтальон, вернее, почтальонша. Их ждали к себе каждый день, специально встречали - "нет ли письмеца" - и, одновременно, очень боялись. Боялись получить похоронку, письмо с вестями о гибели близких. Радовались, если письмо было о том, что живы-здоровы, хотя этому письму могло быть три-четыре месяца со дня отправки. И письма с фронта были в войну особые - треугольничками, из бумаги разного качества - эти письма с фронта были бесплатными, адрес часто надписывался карандашом, сообщения, чаще всего, были короткими. Иногда эти письма с фронта не находили адресата, и, наоборот, письма из дома тоже долго догоняли адресата или не находили его совсем. Эти письма с фронта дома хранились как самая большая драгоценность, многократно перечитывались и согревали душу. Я уверена, что во многих семьях эти письма-треугольнички хранятся до сих пор, как семейные реликвии. И нередко в войну письма на фронт писались даже без указания номера части и имени-фамилии - это были письма для фронтовиков, потерявших связь с родственниками, их отдавали тем, кто не получал писем. Завязывалась переписка, которая помогала людям выживать. И еще - на фронт по мере возможности из тыла посылали посылки - теплые носки, варежки (сами вязали), печенье, махорку, табак. Особой популярностью пользовались носовые платки, обвязанные кружевом крючком или вышитые. Многие их бережно хранили в карманах гимнастерок. Выше я писала, что в Крюкове около нашего дом был торфяной склад, а вагоны к нему подавались по дополнительному пути - без выхода на основные пути - тупик. Так вот, в этот тупик временами во время войны загоняли составы с военными, когда на несколько часов, когда на 30-60 минут. И, как правило, солдаты и офицеры выскакивали из этих вагонов - ловко прыгали и разбегались по улицам в дома. В домах этих военных угощали тем, что было в доме, поили чаем, выполняли их просьбы. Понимали, что люди едут на фронт. И вот однажды в нашем доме, после того, как попили чаю, один солдат достал из кармана гимнастерки пакетик из тонкого картона, а там еще тоненькая бумага, а в ней - платочек, женский, голубенький, чистенький, аккуратно обшитый кружавчиками. Солдатик сказал, что он получил письмо с этим платочком от 12-летней девочки и хранит этот платочек как талисман.
   Носки и варежки в Крюкове вязали многие, получали пряжу и сдавали готовую продукцию на трикотажную фабрику, что была на улице Ленина, "на горке". К носкам и варежкам иногда прикрепляли бумажки с адресами. На Сходне в войну был трикотажный цех на зеркальной фабрике, там вязали обмотки для сапог, так девушки, смеясь, к обмоткам тоже пришпиливали адреса, и так обмотки отправляли солдатам. Во время этих кратковременных рейдов с эшелонов по домам поселка солдаты и офицеры знакомились с нашими девушками, брали адреса, давали адреса своих частей - заводилась переписка. Эта переписка нередко продолжалась до конца войны. И те, кто выжил на фронте, приезжали и женились, создавали семьи. На нашей улице в Крюкове, таким образом, вышли замуж две молодые девушки из двух соседних домов, родились дети, в одной семье дочь и сын, в другой -дочь. Теперь эти дочери почти пенсионерки. Семьи были крепкие. По-видимому, тяготы фронтовой жизни учили людей ценить семью, мир, благополучие. Иногда солдаты отставали от своих составов, цеплялись за проходившие поезда, благо поезда с паровозами имели не очень большую скорость, и догоняли свои эшелоны. Все было. Нередко военные знакомились с девушками в обычных пассажирских вагонах и проявляли большую настойчивость, выпрашивая адресок. Много офицеров с фронта проходили курсы повышения квалификации (переподготовки) в Солнечногорске на курсах "Выстрел". Они сравнительно часто ездили в Москву. Нередко предлагали симпатичным пассажиркам проводить их до дома, как охрана, особенно в темное время суток. Многие из них также обменивались адресами, многие возвращались к своим избранницам, и семьи тоже, в основной своей массе, складывались крепкие.. У моей двоюродной сестры Веры (деревня Голиково) в войну был поклонник Деев Игорь Михайлович, 1922 года рождения - красивый голубоглазый капитан - артиллерист из Орловской области. Познакомились в деревне, куда военные приходили с точки в лесу погулять -сидели все у колодца с названием "Штаб революции". После отъезда на фронт писал ей письма, а потом замолчал. Пришло письмо, в котором сообщалось, что он умер после "пулевого ранения в живот". Спустя довольно долгое время к тетке - ее дом был рядом, - на постой попросился молодой человек, сказал, что приехал из лесозаготовки. Тетка пришла к Вере, попросила ее зайти к ней. Сестра пришла и увидела, - человек умер" а он вдруг стоит перед ней живой. "Неужели не узнаешь?". "Так в письме написали, что ты умер". "Живой". Потом вновь уехал, писем нет. А в 1946 году снова приехал с другом - свататься. А она в конце 1945 года вышла замуж за военного - майора, командира штурмового батальона, Петра Дмитриевича Зотова, 1914 года рождения. Познакомилась с ним в поезде ее подружка Надя, а адрес дала Веры, представилась как Надя Николаева. Когда пришли вдвоем Петр с товарищем навестить Надю - есть Вера Николаева, а не Надя. Уселись на ступеньки, угощались козьим молоком с белым хлебом. Проговорили до утра. Затем приехал через месяц один, и ездил все чаще и чаще, иногда только на 10 минут, днем, угощал отца, затем уезжал -"уходил в наряд". Когда приходила Вера с работы, то, видя отца навеселе, спрашивала: "Кто приходил?" Отец отвечал - "твой жених". После окончания курсов "Выстрел" - поженились. Семья была счастливой, все радости, горести и беды переживали вместе. Петро во всем неизменно поддерживал жену. Помогал Вере поднимать брата и сестру, поддерживал тестя. 17 августа 1951 года во время смерча на Сходне была сметена крыша с дома, частично развален дом и терраса. А у Веры - роды. Петро и в эти трудные минуты был рядом, чуткий и умелый. Сейчас дочке - 51 год, а сыну - 48 лет. Прошло много лет, умер муж 25 лет тому назад. А вот о судьбе Деева Игоря ей узнать бы хотелось. Ведь расстались друзьями, на прощание посмотрел лишь на фотографию счастливого "соперника". Вот и скажите, что нет судьбы, знакомилась Надя, а женой стала Вера. Наверное, судьба у каждого все-таки своя. Был у Веры в годы войны еще жених - партизан, работал в ЦК партии Белоруссии. Очень уговаривал уехать вместе.
   Замуж в годы войны выходили и за молодых фронтовиков, вернувшихся инвалидами, без ноги, рук, с тяжелыми ранениями головы, грудной клетки и т.д. Ходили на костылях, или с протезами, палочками. Эти фронтовики, чуть окрепнув, включались в трудную жизнь тыла страны, одновременно учились, становились директорами школ, завучами, педагогами, воспитателями, часовщиками и т.д. Мне вспоминается, что они - фронтовики как-то по особому, мудро и компромиссно оценивали обстановку и соответственно решали многие житейские вопросы. В то же время, многие инвалиды войны пополняли ряды торгашей и спекулянтов на рынке, злоупотребляли алкоголем. Этих фронтовиков жизнь скоро забыла, эти люди не выстояли.
   Иногда на побывку, чаще всего короткую, 2- 3-5 дней домой приезжали фронтовики, чаще всего при передислокации своих частей, иногда части отводились на короткий отдых после боев. Вот на такой короткий отдых в 3-4 дня приехал один молодой солдат с нашей улицы - Василий Елисеев. Его все звали очень тепло, только Васькой, вкладывая в это слово - Васька -теплоту души. Жил он от нас через три дома. Мать его - тетя Оля - была из Карелии. Была она хорошей трудолюбивой хозяйкой, хорошей огородницей, но отличалась, в общем-то, неуживчивостью, часто ссорилась с соседями, и все, по-моему, из-за никчемных мелочей. Тетя Оля держала кур, корову, поросенка, а до войны еще и общественного быка. А ухаживал за ним Васька. Бык был могучий, грозный, часто ревел, клонил рогатую голову до земли. Когда стадо вечером возвращалось домой, и бык ревел, (а это было часто), то нас всех детей мгновенно сметало с улицы за заборы, и мы провожали быка, Ваську, который встречал быка, глазами, пока он не скроется за воротами. Как Васька с быком справлялся, было загадкой. Такой бык грозный, а Васька - подросток, и бык ему подчинялся. И вот, когда Василий приехал на короткую побывку, он обошел все дома на улице, у него для всех и у всех для него нашлось много теплых слов. И он снова уехал в свою часть. И больше не было от него никаких известий. И где он сложил свою голову, тоже неизвестно. А вот в памяти у всех жителей улицы он остался. И еще, Васька очень любил детей, и они его тоже. Мне вспоминается - это перед войной -колодец на нашей улице, около которого была отличная зеленая лужайка. На этой площадке около колодца летом постоянно собиралась и молодежь, и дети. Васькины ровесники сбивались в кучку, смеялись, играли в карты, домино, рассказывали анекдоты, играли в волейбол. А Васька в эти часы сидел на земле, а около него - куча детей разных возрастов, начиная от 3 до 10 лет. И все они по нему ползали -в буквальном смысле этого слова, дети сидели на плечах, на спине, на руках и ногах, обхватывали ручками его голову. Вокруг него был живой клубок из детских тел. И это продолжалось часами. И были все счастливы - и дети, и Василий. И очень жаль, что ему не привелось стать отцом кучи своих детей и не нести радости детям своих близких, соседей, друзей. А сколько таких парней, как он, было в России? Наверное, не сосчитать. А этот живой клубок надо было видеть, чтобы оценить, пусть даже через многие десятилетия, душевную красоту этого молодого человека, его любовь к людям, жизни.
   Потеря близких в годы Отечественной войны до сих пор остается постоянной болью - в семьях близких, друзей. Среди моих родственников погиб в бою 11 июля 1944 года мой двоюродный брат Виктор Федорович Дементьев, гвардии старший лейтенант, разведчик, 1923 года рождения, похоронен в Псковской области. Во время одной короткой побывки домой в Аристово (2-3 дня), он приезжал к нам в Крюково, молодой, красивый, сильный, энергичный. В то время девизом его жизни был лозунг: "Даешь Берлин!" И он не уставал его, будучи у нас, повторять. В памяти остался как яркий огонек. И очень жаль, что так рано угас. И сколько таких огоньков погасло по России?
   Не вернулись: брат отца - дядя Паша, два родных брата мамы - Василий и Алексей Ильичевы (Подолино), ее дядя Василий Алексеевич Ильичев (Подолино), и три ее двоюродных брата Петр, Вячеслав и Сергей Ильичевы, тоже из деревни Подолино Солнечногорского района. Погибли в бою, пропали без вести. Цена победы была очень дорогой, стоит только вдуматься, какие человеческие жертвы, даже в книгах Памяти по городам, областям и районам страны не все еще найдены и вписаны. Я подержала в руках Книгу Памяти Солнечногорского района Московской области - 447 страниц, из них на 41 - фотографии. С 59 страницы - списки воинов, погибших в боях, умерших от ран, пропавших без вести - 347 стр. - по 35-40 фамилий над каждой. Материальные потери тоже были огромны, наряду с человеческими и моральными.
   Иногда на короткий отдых на 5-7 дней на небольшие расстояния в тыл отправляли и отдельные группы. И на Фирсановке после боев за Крюково отдыхали бойцы, те самые, которые квартировали в домах перед наступлением, боями в Крюково. Н. И. Мошкина вспоминала, как в их доме на отдыхе из воинской части жили 4 человека - политрук, шофер и два лейтенанта. Вместе встречали Новый год. 1 января 1942 года катались по поселку на лошадях с санями, всем молодым было весело. Отдыхавшие обещали писать письма, приехать - но никто не вернулся, а писем не было. Какая у этих фронтовиков судьба?
   На короткое время приезжали фронтовики после лечения в госпиталях, перед возвращением в свои части на фронт. Это в тех случаях, когда ранение не приводило к инвалидности. Эти приезды на считанные дни или часы домой или к друзьям, знакомым были тоже счастьем в то суровое военное время. И нередко радость в часы встречи перемешивалась со слезами, печалью, тревогой. Слишком трудной, суровой и ежеминутно непредсказуемой была жизнь в те дни. А дома нередко дорогого гостя и накормить было почти нечем, и вместо лампы - на столе лучина в стакане с водой, и дома холодно. А иногда и дома никого, пусто. А иногда и дома как такового нет, и о близких ничего не известно. И все это нужно было принять и выстоять. И продолжать жить, и продолжать свои дела.
   Мне вспоминается женитьба одного фронтовика в Крюкове. Он появился в поселке после лечения в госпитале -получил тяжелое ранение в ногу и был комиссован. По времени это было ближе к концу войны. Около библиотеки в Крюкове - на стыке Первомайской улицы с деревней Каменка мне встретилась праздничная молодая пара, на которую невольно все обращали внимание. Молодой человек был одет в то время очень нарядно - белая рубашка, светлые брюки, в руках -палочка, и при ходьбе он сильно прихрамывал. А молодая женщина тоже была в светлом платье, красивая и счастливая. Шли они медленно, и, как мне показалось, ничего кругом тогда не замечали. Позднее этот молодой человек - Леонид Архипович Синюк - стал преподавателем истории в школе, активным партийным и профсоюзным деятелем в поселке, участником различных комиссий. Он очень дружил с моими родителями, редкий день по дороге домой из школы к нам не заходил, обсуждал с моим отцом политику, текущие события в поселке, вспоминали прошлое. Всегда старался поддержать хорошее настроение, вселить надежду на лучшее. Сам был оптимистом и других заставлял верить в лучшее будущее. Вместе с женой Марией Митрофановной вырастил двух дочек. Всю свою жизнь после фронта прожил в Крюкове, умер 6- 7 лет назад, уже в городе Зеленограде.
   Все, о чем я вспомнила и записала, было лишь частичкой нашей жизни в те, уже далекие годы, стало историей. Может быть, кому-то будет интересно с ней познакомиться. А многие, которым сейчас по 50 лет и моложе скажут: "Это ваши проблемы", т.е. тех, кому сейчас за 70-75 лет. Сейчас уже другая жизнь. Другой мир в стране. Мы - из прошлого. Но проблемы у нас пока еще общие. Сейчас живем так, и это главное и страшное, что нет уверенности в завтрашнем дне ни у кого. И хорошо живут, не голодают лишь около 8-10% населения. Среди них - приватизаторы, крупномасштабные воры, криминальные структуры, строители пирамид, спекулянты, частники - захватчики природных богатств, в том числе нефти, газа, драгметаллов, электростанций. Все - народное, принадлежать должно народу и государству. Не стало совести, доверия, порядочности, доброты, душевной чистоты. То есть, всего того, на чем всегда держалась в России жизнь.
   
   И еще мне вспоминается одна особенность жизни в годы войны, которая дополняла и углубляла страдания от голода и холода. Это - вошь - головная, платяная и лобковая. Скученность, длительные антисанитарные условия, отсутствие мыла, воды, миграция - способствовали распространению этой беды-напасти. Это было почти массово. Л. В. Захарова рассказывала, что завшивели все, кто сидел в их блиндаже -15 человек - в Крюкове во время боев. Но ее семья с этим быстро справилась.
   Мой муж - Глеб Николаевич Сидельников, в ту пору 16-летний подросток из авиационного техникума в Москве в 1942 году был - целая бригада студентов - отправлен на заготовку леса в Рязанскую область, поезд довез до станции Тума, а затем по узкоколейке на "Кукушке" до деревни Головановки, где был маленький лесопильный завод. Поселили в домах жителей деревни, в маленькой горнице - 6 человек, хозяева - на кухне. Спали на полу. Удобств - никаких. Было еще несколько бригад из других техникумов, с завода. Норма - напилить по 150 кубометров на каждого. Напилил за 2 месяца - 120 кубометров. Кормили плохо - в обед один половник баланды и одна ложка каши. От прогорклого сала (по одной столовой ложке) отказывались. Обед привозили к пилившим, так как от просеки, которую выпиливали, до деревни - 4 км. Завидовали хозяевам дома - те варили картошку, толкли с молоком и запекали. А подростки на очень тяжелой работе голодали, воровали овощи на деревенских огородах. Однажды с голодухи съел сухие грибы (не вареные), отравился. Потом много лет не мог их видеть. Мыться - негде. Все обовшивели, мучились. Хозяйственное мыло по одному куску выдавалось, как правило, тем, кто выпиливал 50 м3 леса. Муж получил 2 куска мыла за 2 месяца работы, да еще в придачу - 1 скатерть и 1 кусок ткани. Со вшами вернулся в Москву, здесь уж их выводил вместе с матерью. Стирали в большинстве домов с зольным раствором (золу из печек заваривали кипятком), но не всем и это было доступно, а мыло - дефицит - нет.
   Нина Ивановна Мошкина рассказывала о жизни в полугодовой командировке в животноводческом совхозе "Врачёвы горки" на железнодорожной станции Фруктовая -Казанская ж.д. В 1942 году после 7 класса она поступила в авиационный техникум им. Годовикова в Москве. Весной 1943 года бригада студентов из техникума около 30 человек (из них 20 девочек) работала в совхозе. Был очень строгий надзор, родственникам приезжать не разрешалось, жили по 7 человек в комнате без отопления, спали на полу, на сене, сначала на простынях с наволочками, а когда их променяли на продукты - на голом сене. Кормили плохо очищенным овсом. На обед - на первое - овес с водой, на второе овес без воды, на третье - синее молоко. Кусочки мяса, если были, тухлые. Летом мылись в реке Оке, затем обовшивели, мыло негде было взять. Обменивали за стакан молока постельное белье, которое привезли с собой. Голодные подростки воровали на полях кормовую свеклу, горох. Когда собирали горох, то старались насыпать его побольше в штаны с резинками внизу, чтобы при осмотре не нашли. В штаны-то не полезут. Однажды, когда были очень сильные боли в животе, не смогла пойти на работу, угрожали трибуналом, врач освободила только на один день.
   Работали на полях - пололи, поливали, окучивали растения собирали просо. Затем - осенние работы. Очень тяжелая работа - веять просо, его ссыпать в веялку из больших ведер-корзин. Мальчики все время работали на лошадях. У одной девочки с собой был маленький патефон с пластинками и, несмотря на все трудности жизни, после работы студенты танцевали, пока было светло, т.к. огня в комнате не было. Молодость есть молодость.
   Из совхоза отпустили лишь после того, как ураганом в ноябре 1943 года снесло крышу с дома, в комнату лил дождь с градом. Отъезд организовал студент, у которого после ранения на фронте не было одной ноги, ездил на железнодорожную станцию, договаривался. Всех погрузили в товарный поезд, на доски. До Москвы ехали долго - 5-6 часов. А когда пришла домой, мать не узнала. А когда узнала - в дом не пустила, одежду с Нины сожгла, волосы остригла и обработала керосином, Нину отмыла горячей водой. В техникуме училась два года, а затем ушла в школу, 10 класс закончила в Химках. Государственных бань и санпропускников явно не хватало, а возможность подхватить этих насекомых была велика везде -транспорт, магазины, соседи, родственники и т.д.
   Иногда можно было наблюдать, я бы сказала, отчаянные попытки, в борьбе за личную гигиену. Выше я упоминала, что мы жили в Крюкове около железной дороги, рядом тупик, куда нередко загоняли военные эшелоны. И вот однажды утром зимой - офицер - старший лейтенант сам разделся до пояса и раздел всех своих подчиненных - высадил из вагона-теплушки. Поливались холодной ледяной водой и мылись до пояса. А потом рассказал, что он это делает вместе со своими солдатами при первой возможности. Жестокая была мера, но очень нужная.
   Иногда вши были причиной эпидемий сыпного и возвратного типа, так как они - переносчики этих инфекций. Заболевшие попадали в больницы. Исход этих болезней был непредсказуем, имели значение и возраст, и холод, и голод, и своевременное правильное лечение.
   
   О жизни своей семьи в Крюкове во время фронта, перед ним, да и после него, рассказала мне моя одноклассница Лидия Васильевна Захарова. К началу войны ей было 14 лет и 3 месяца. Отец - Василий Васильевич Захаров работал мастером-путейцем на железной дороге, был секретарем парторганизации Крюковских железнодорожников. Жили они при станции рядом с платформой в одном из трех деревянных домов, которые принадлежали железной дороге. В каждом доме - по 3 семьи. Накануне прихода немцев, им всем было предложено в 24 часа покинуть дома, эвакуироваться, или найти жилье самим. Лида с родителями переселилась к родственнице, дом у которой был в лесу, справа от железной дороги (от Москвы). А лес тогда был всего в 30-40 метрах от железнодорожного полотна. Опустевшие 3 дома и школу перед приходом немцев облили керосином и сожгли. Родители увели в лес и корову, спрятали в сарае. А у станции около сгоревших домов осталось сено в сарае, уцелело, им кормили позже корову зимой и весною. Уцелела. Перед приходом немцев железнодорожные пути от Крюкова и почти до Фирсановки были разобраны, их грузили на вагонетки и отвозили ближе к Москве. Когда Лида спрашивала отца, где он был, он отвечал, что был на Сходне. В поворотный круг была сброшена бомба, и на его месте была огромная яма - около 10 метров в диаметре и глубиной 3-4 метра. Немцы на правую сторону поселка в лес не заходили - боялись, но часто обстреливали из автоматов и пулеметов. В доме, где жила Лида, квартировал штаб батальона - сибиряки. Военные кормили жителей дома солдатской кашей, подбадривали, а Лиду с матерью в случае отступления наших войск обещали взять с собой. В свою очередь, мать Лиды, Евдокия Ефремовна, угощала военных молоком, а доить корову нередко ходила под свистящими над головой пулями. К командиру батальона приходили люди из ближних оккупированных немцами деревень, жаловались на предателей.
   Во время боев в Крюкове стояли сильные морозы, семья пряталась в блиндаже, в нем пряталось еще около 15 человек, и над блиндажом вился пар. В этот блиндаж попал снаряд (мина?), чуть там не задохнулись. Бесконечной была стрельба, периоды тишины были лишь временами.
   После ухода немцев, Лиду с родителями переселили в пустующую наркомовскую дачу, тоже в лесу, где они жили два года, пока не вернулись из эвакуации хозяева дачи, а затем их переселили в летнюю кухню-пристройку в доме на улице Ленина. Зимой в 1941-1942 году в школу ходили по узенькой тропинке между большими сугробами. А весной, когда снег растаял, оказалось, что вдоль этой узенькой тропинки стояли мины - 4 с одной стороны, и 2 - с другой. В зиму 1941-1942 годов мальчишки-лыжники подрывались на минах в лесу. Сама Лида из-за мин очень боялась выходить из дома.
   Учеба в школе возобновилась во второй половине января (21) 1942 года. В 7 классе - 25 человек. Холодно, сидела в классе в пальто. Холодно было во всех школах, где нам приходилось учиться - в Крюкове, на Сходне, в Новодмитровке. А в тех классах, где были печи- буржуйки, нередко было полно дыма. В Крюковской школе зимой 1942 года физику преподавала учительница, у которой был грудной ребенок. Во время уроков коляска с ребенком стояла в классе, ребенок спал, а в классе стояла мертвая тишина. Учебный год закончили рано, в начале мая, сдали экзамены. А дальше, как и у всех подростков тех лет - работа на колхозных полях, огороды, домашние заботы, заготовка дров для школы в лесу, свечи и лучины на столе по вечерам, всюду - голод, холод и надежда на конец войны.
   Отец у Лиды в 1943 году с отрядом путейцев был направлен на восстановление железнодорожных путей под Смоленск, где пробыл 2 месяца, после чего тяжело заболел (нейробруцелез), был признан инвалидом I группы, умер в январе 1948 г. А через 8 месяцев умерла мать, у которой после всех военных лишений обострился туберкулез легких. Осталась одна, в то время была студенткой 3 курса мединститута, жила на крошечную стипендию, институт закончила в 1951 году. Лида на протяжении 3-х лет после смерти родителей, возвращаясь из института, заходила к нам, к моей маме, пила чай, отогревалась, а потом шла к себе домой.
   Но вот с Л. В. Захаровой о том, что в правой половине Крюкова - за железной дорогой - не было немцев, не согласилась Н. И. Мошкина. Она мне рассказала, что в Крюкове у нее были хорошие знакомые - семья Рулевских. Они жили неподалеку от озера "Водокачка" в новом доме. Во время боев в Крюкове в их доме около недели жили немцы. Рулевские прятали от немцев свою дочь Нину - 16-17-летнюю красивую девочку, мазали ее сажей, выдавали за глухонемую. После ухода немцем они приходили в дом Нины на Фирсановке и рассказывали о жизни с немцами в те дни. По-видимому, правы были и те, и другие. Может быть, и отделяли немцев и русских на правой стороне Крюкова в те дни лишь считанные метры - 50-100-300. А рядом - Ленинградское шоссе, по которому немцы продвинулись вперед, за Ржавки, да и шоссе на Крюково от Ленинградского длиной всего в 4 км и проходит очень близко от озера. Вероятность присутствия немцев была в этом районе очень велика, но были они, по-видимому, не везде, не сплошь, в отдельных точках, везде - не успели.
   
   Юре Виноградову - однокласснику по Сходненской школе - к началу Великой Отечественной войны было неполных 14 лет (13 лет и 11 месяцев), он жил на Сходне. Он вспоминает, 23 июня, т. е. на второй день войны отец - врач-хирург - он работал в Черногряжской больнице - получил повестку о мобилизации. В день его отъезда мать просила меня не уходить из дома. Но у меня нашлись какие-то "неотложные" дела, и я все же ушел, пообещав вернуться вовремя. То ли я опоздал, то ли отец ушел раньше, чем собирался, но когда я пришел, его уже не было дома. Побежал на станцию, но все было напрасно. Долго не мог простить себе такое, особенно, когда выяснилось, что отец пропал "без вести". Вернулся он только в самом конце декабря 1945 года. Выяснилось, что он попал в плен вместе с госпиталем при отступлении наших войск летом 1941 года. Освобожден был партизанами только в 1944 году, прошел проверку в СМЕРШе и был восстановлен в звании майора медицинской службы. Демобилизован был в конце декабря 1945 года с дальневосточного фронта.
   Страшное время мы пережили, когда немцы заняли станцию Крюково, т.е. были от Сходни всего в 10 км. Спали одетыми, на санках были привязаны кое-какие вещи на случай срочной эвакуации. Правда, мы не теряли надежду на то, что немцев отгонят. На это стали особенно надеяться после того, как на Сходне через наши головы пролетали снаряды знаменитых "Катюш" - по немецким окопам. Очень пугали нас бомбежки станции и обстрелы немецких самолетов. Среди соседей были и такие, кто не выдерживал и стрелял из охотничьих ружей по немецким самолетам, хотя и понимали, что это бесполезно.
   Летом 1942 года вместе с приятелями ходили в лес разряжать противотанковые и противопехотные мины, поставленные у "завалов" осенью 1941 года. Не все из приятелей остались живы. Когда хоронили одного из приятелей Леню Симонова, подорвавшегося на мине, то отмерили на кладбище места оставшимся в живых и не бросивших это занятие, в том числе, и мне. Коробка от противопехотной мины у меня сохранилась как память о том времени до сих пор. Сейчас я в ней храню гвозди в гараже.
   В летние каникулы вместе с другими школьниками я работал в ближайших к Сходне колхозах, помогали выращивать и собирать урожай, зерно отвозили на телегах на сборные пункты. Хорошо помню, как боялась мышей учительница Вера Ивановна Балашова, работавшая с нами в поле. Среди нас были ученики, которые ловили мышей под снопами ржи, и всех их обязательно показывали ей. Дело кончалось отчаянным визгом. Один из мышиных ловцов ~ Володя Иванов - до 2001 года постоянно приходил на встречи наших одноклассников. Сейчас он - инвалид I группы из- за полной потери зрения.
   В войну мать - учительница шила солдатское белье, чем могла, помогала фронту. А мне пришлось освоить профессию наладчика швейной машинки, а потом, помогая матери, научился и шить. Этот опыт очень пригодился мне в дальнейшем.
   В начале войны мы завели маленького поросенка, назвали его Дунькой. Через какое-то время Дунька подросла, имела хороший аппетит, и мы поняли, что нам ее не прокормить -или она нас "съест", или мы должны были съесть ее. Как быть? В 14 лет я, конечно, не был способен зарезать ее, да и сил, пожалуй, не хватило бы. Выручил сосед-фронтовик. Он дал мне пистолет ТТ, и я застрелил ее. Остальное было проще, уже тогда я был начинающим охотником.
   Пришлось поработать и на заготовке леса для ремонта колхозных построек. Как заболит спина - до сих пор вспоминаю эту работу. В войну очень облегчала нам жизнь наша коза Розочка - молоко. Потом появились козлята - Буян и Резвушка. Правда, пас я их и заготавливал для них сено не всегда с большим удовольствием. Косить траву я ездил в лес за 15 км от дома на велосипеде за Черную Грязь, Лунево. Покос обычно отводили в лесу. Поскольку с продуктами было очень трудно, ездили в Калининскую область и ходили по деревням, меняя вещи и водку, полученную по карточке, на картошку. Возвращались довольные, но очень усталые.
   Один из походов "за пропитанием" чуть не закончился трагедией. Узнав, что в районе деревни Пикино был бой, и есть убитые лошади, мы с приятелем в декабре 1941 года отправились на лыжах за конским мясом. Вернулись без мяса и очень напуганными, так как попали на минное поле, и пришлось на лыжах пятиться назад довольно приличное расстояние, чтобы не подорваться на минах. Развернуться было нельзя, возвращаться надо было только по своим следам. В войну все старались увеличивать огороды, у нас около дома был большой пень от елки, который мешал сажать картошку, да и дрова были нужны. Так как сил у 14-15-летних "работников" было немного, пень решили подорвать куском тола из противопехотной мины. Обошлось без происшествий и в милицию не попали, но из-за того, что неправильно рассчитали величину заряда, кусок пня оказался на крыше дома.
   Летом 1944 года мне с одноклассником пришлось пробыть некоторое время в Истребительном батальоне. В Химкинском военкомате нам обещали выдать винтовки и доверить ловлю диверсантов и шпионов. Заданием мы были очень довольны. Но вскоре выяснилось, что учеников призвали по ошибке, и нас отпустили доучиваться.
   Одно время жителям Сходни хлеб по карточкам почему-то можно было получить только в г. Химки, расположенном в 11 км от Сходни. Иногда приходилось идти пешком по шпалам. Был день, когда мне этот путь пришлось пройти дважды. Сейчас я стал "несколько" постарше и 1-2 остановки до магазина обычно еду на автобусе.
   Поскольку электричества не было, домашние задания делали при "коптилках", к учебе относились серьезно, учились без плохих отметок.
   Своими воспоминаниями о событиях в жизни в годы Великой Отечественной войны со мной поделилась тоже моя одноклассница Нина Алексеевна Вострикова. С 1939 года она жила в Алабушеве, в поселке, который только что начал строиться на улице 2-я Хуторская, д. 3. До этого жила в Химках, в деревянных двухэтажных бараках. На другой стороне железной дороги - справа, если ехать от Москвы, находилась деревня Алабушево, в которой было 250 домов. Жила с матерью и сестрой, отец и 2 брата были на Родине в Оренбуржье. За 2-3 дня до прихода немцев - в конце ноября в магазине раздали муку - по 16 кг на человека, а затем магазин был разграблен своими же жителями. Немцы шли от деревни Дедешино по дороге сразу в деревню Алабушево, мимо поселка. Перед приходом немцев саперы взорвали железнодорожные пути, а мост остался, через него, и бросились немцы в деревню. В доме Нины расположился немецкий штаб (площадь дома около 40 м2, а перегородок еще не было). Сами жили в яме с накатом из бревен днем, а ночевали в пристройке к дому, в которой не было потолка, а морозы - крепкие. Немцев боялись страшно, мать - Евдокия Федоровна входила в дом, чтобы сварить картошку, а немцы смеялись. Изредка удавалось погреться в доме у печки. Нас не тронули, не тронули и козу, хотя дверь в сарай, где она была, постоянно была открыта. 2 декабря 1941 года каратели забрали в Алабушеве железнодорожников - 5-х мужчин, они исчезли. Как позднее выяснилось, их сначала допрашивали, а затем расстреляли за то, что не предупредили взрыва железнодорожных путей. Нашли их 9.01.1942 г. в одном км от Алабушево в лесу, похоронили в братской могиле около станции. В этой же могиле похоронены и погибшие от взрывов мин. Одного расстрелянного железнодорожника родственники хоронили сами, отдельно. Каратели собрали для угона жителей деревни, угнали их до Радищева, а дальше, в связи с наступлением нашей Армии, всех бросили, угнанные вернулись домой.
   Немцы были в Алабушеве всего 7-8 дней. Когда началось их отступление, подожгли деревню, из 250 домов чудом осталось только 2 дома, деревня горела целые сутки. Когда к поселку стала приближаться стрельба, наступали наши войска, мать Нины немцу сказала, а может быть, задала вопрос -"Гитлер капут", очень испугалась, побледнела, ждала, что ее расстреляют. Немцы отступали, когда деревня Алабушево горела, шли друг за другом гуськом, парами, рядом, в белых маскхалатах, обмотанные шалями, шарфами. Стало очень тихо. Первым из наших появился разведчик с автоматом - спросил, есть ли немцы. Ответили, что нет ни одного. А первых наших бойцов встречали бегом, с радостью. Сразу после ухода немцев, пешком пошли в Химки к своим знакомым, вернулись через день с хлебом.
   Летом 1942 года ходила более 2-х месяцев откапывать огромные цистерны с горючим около Менделеева, они были зарыты в земле. Там же работали подростки и женщины не только из Алабушево, но и из Крюкова и из ближайших деревень. А рядом, от Ленинградского шоссе, вдоль дороги на Крюково - аэродром. Копали осторожно, маленькими лопатками. Всего выкопали 2 цистерны. Высота цистерн была выше, чем два человеческих роста. За работу давали паек хлеба. Половину хлеба съедала с молоком, дома была коза -спасительница от голода, а вторую половину пайка несла домой. Летом 1943-1944 года работала в колхозе Алабушевском от подготовки к посевной до окончания всех осенних работ.
   Дорога на Крюково и деревня Александровка, колхозные поля между Крюковым и Алабушевым были заминированы.
   После фронта к нам в дом приходил офицер, расспрашивал, о чем говорили с немцами, что было.
   Во время обстрела при отступлении немцев в наш дом попал снаряд, была разрушена крыша, потолок, а один осколок - крупный - застрял в печке. Соседи по дому всю зиму жили у нас.
   Сейчас Нина Алексеевна живет в Красногорске, в начале 2002 года отметила золотую свадьбу, а в начале марта 2002 года у нее родилась правнучка Варвара.
   Мой отец - Василий Николаевич Дементьев (1899 года рождения), родился и жил в деревне Аристове Солнечногорского района, переехал в поселок Крюково с семьей в 1934 году. Человек - удивительный. Прекрасно учился в Юрловской приходской школе. К его отцу приходил попечитель школы, просил отдать моего отца для продолжения учебы за счет государства бесплатно. Дед Николай заявил: "Васька будет делать столы". Мебель, в том числе и столы, возили на продажу в Москву по Пятницкому шоссе, через Митино, Покровское-Стрешнево. В трактире около церкви, как правило, пили чай и ехали дальше. Однажды, принимая товар, купец сказал, что "столы делал мастер". Ему ответили -"Какой мастер, ему еще нет 12 лет". Тот ответил: "Не знаю, сколько ему лет, но он - мастер". Столяром-краснодеревщиком он был классным. С 1927 года работал в Москве, ходил пешком 7 км от Аристова до станции Сходня, а затем ехал на поезде. И так 7 лет ходил туда - обратно каждый день. Стал механиком кассовых аппаратов и пишущих машин. Страдал хронической пневмонией, бронхиальной астмой после того, как с приятелями (всего 5 человек) в возрасте 12-13 лет глубокой осенью ловил неводом рыбу в пруду около деревни. Простудились сильно все - воспаление легких, 3 - умерли, 2 остались живы, мой отец тогда долго лечился в больнице. В годы войны работал в госпитале в Медведках, вблизи деревни Кутузово, от Крюкова - около 1,5 км. Госпиталь был развернут на базе дома отдыха. Отец мой в госпитале делал все, что там требовалось - сгружать раненых, мыть. Стриг и брил, лудил котлы для кухни. Ремонтировал все, что требовалось - окна, двери, замки, точил хирургический инструмент для операционной и многое другое. И даже из обыкновенного грузовика сделал электрогенератор, его подключали только в операционную, в тех случаях, когда отключалось электричество из сети. Домой он не приходил неделями, так как всегда там был занят и нужен, постоянно востребован.
   После войны снова работал в Москве по ремонту кассовых аппаратов и пишущих машин. Ремонтировал кассовые аппараты (за ним приезжали) в Солнечногорске, Сходне и Крюкове. В Солнечногорске в течение многих лет работал на курсах "Выстрел", обслуживал швейную мастерскую, где шили одежду для офицеров-курсантов. Мне казалось, он мог всё ремонтировать не только пишущие машинки, кассовые аппараты, швейные машины, арифмометры, но и патефоны, велосипеды, автомашины, часы всех марок, весы и т.д. К нам домой все время шли люди с просьбами. И все он делал с большой любовью, творчески. И когда сделает - улыбался, - лучше поймет, что есть жизнь, чего она стоит, и что есть и должно быть у человека. Не только вера, надежда и любовь, а еще и достоинство, трудолюбие, порядочность, честность. Родина сейчас страдающая и изнемогающая. И даже сейчас деньги - не для всех бог. Сегодня от старого поселка Крюково не остается и последних его следов, сплошная новостройка с новыми людьми - Зеленоград. Так пусть же он останется -поселок Крюково - живым для людей в наших воспоминаниях, на бумаге, по крайней мере, в один самый трудный период своего существования - в войну 1941-1945 гг. И мне до сих пор непонятно, почему о поселке Крюково, где было начало победного пути освобождения страны от немецких захватчиков, так мало говорят. Осталась, как память о войне, лишь братская могила на привокзальной площади.
   
    << Начало воспоминаний
   
   (из сборника "Там, где погиб неизвестный солдат". Москва, 2005)