В тот вечер у Давыдовской Николай Иванович Сташков предложил Савченко создать в городе подпольную типографию и периодически выпускать газету.
  - Шрифты через несколько дней один человек привезет из Павлограда,- сказал Сташков.
  - Нужно подумать, где ее устроить,- ответил Юрий.- Дом должен быть вне подозрения.
  - Такой дом уже есть.- Улыбнувшись, Николай Иванович спросил Веру Хитько: - Извините за нескромность, Верочка, у вас никогда не возникало желания выйти замуж?
  - Как же, последнее время только об этом и думаю,- серьезно ответила Вера.- Только женихов нет. Никто не берет,
  - Ну это дело поправимое,- сказал Сташков.- Мы в порядке партийной дисциплины прикажем товарищу Токмакову немедленно на вас жениться... Если, конечно, вы ничего не имеете против. Устраивает вас такая кандидатура?
  Савченко, Сондак и Дуся Кулакова рассмеялись, а Николай Токмаков покраснел.
  - Серьезно, товарищи,- продолжал Николай Иванович.- Мы попросим Верочку и Николая поселиться в доме на улице Льва Толстого под видом молодоженов. Устроим свадьбу по всем правилам. Там очень удобная квартира с глубоким подвалом. В подвале мы и оборудуем типографию.
  Войдя в комнату, Давыдовская сообщила, что явился Яковлев, тот самый, про которого немцы написали в газете. Сташков велел позвать его, но "комиссар" уже ушел.
  - Эта история мне не нравится,- сказал Николай Иванович.- Давайте-ка лучше разойдемся.
  Он отправился ночевать к Татьяне Петровне Тарасовской, где должен был дождаться приезда посыльного со шрифтами для типографии. Прощаясь с Валентиной, Сташков предупредил:
  - Будь осторожна. За год не было ни одного провала. Фашисты наверняка пытаются нас нащупать...
  - Будьте спокойны,- ответила Давыдовская.- Меня учить нечего.
  Она в самом деле была убеждена, что без труда сумеет разгадать любую хитрость фашистов.
  У нее было много знакомых среди немецких офицеров, и ей казалось, что они в случае чего выручат ее из беды. Она в безопасности. Пожалуй, мало кто из жителей в оккупированном Днепропетровске позволял себе то, что позволяла Валентина. До поры до времени все ей сходило с рук. На улице, в очередях и на базаре она ругала фашистов, пророчила игл скорую гибель, собирала вокруг себя толпу женщин и рассказывала им о некоторых событиях на фронте, о наступлении Советской Армии. Она грубила немецким патрульным, "голосовала" на шоссе и садилась в машины к офицерам гестапо и абвера. Несколько раз ее задерживали, но отпускали. В комендатуре у нее были приятели-офицеры.
  В начале июня к Давыдовской зашла Надия Сарана. Еще во дворе Надия услышала доносящийся из открытого окна веселый смех Валентины и голоса немецких офицеров. Потом голоса стихли и в комнате завели патефон. Давыдовская танцевала с немцами и, по-видимому, была навеселе.
  Надия Сарана не стала к ней заходить. Она повернулась и пошла со двора. На улице ее догнала Валентина, заметившая подругу из окна, пригласила к себе, но Надия отказалась, отговорившись тем, что ей некогда...
  В тот же вечер Надия встретилась с Юрием Савченко и поделилась с ним своими опасениями:
  - Погубит она и себя и других таким поведением.
  - Пожалуй, лучше мне с ней пока не встречаться,- нахмурившись, сказал Савченко.- И товарищам скажу, чтоб сторонились ее... Надо доложить обо всем Сташкову.
  - Сташков настороже,- ответила Надия.- Он уже несколько раз предупреждал Давыдовскую, но он все еще ей доверяет...
  Утром Надия ушла из города и больше не видела Давыдовскую.
  Спустя несколько дней в квартире Давыдовской появился новый постоялец. Звали его Курт Штирнер. Ему было лет двадцать пять.
  Курт вел себя не так, как другие: не пытался ущипнуть Валентину за щеку, не кричал на ее мать, требуя по утрам подавать ему в постель парное молоко. Это был застенчивый молодой человек со скромными манерами.
  Мать попросила Валю наколоть дров. Слышавший эту просьбу, Курт на ломаном русском языке сказал:
  - Разрешите, это буду сделать я?
  Сняв мундир, он отправился во двор. Через полчаса, взъерошенный и довольный, он притащил охапку дров, сам растопил печку и вежливо сказал Валиной матери:
  - Я еще можно оказать вам любая помощь.
  Прошло несколько дней, Валентина с любопытством приглядывалась к новому постояльцу. Он нравился ей. Штирнер в свою очередь с интересом посматривал на Валю и, встретив ее взгляд, тотчас же опускал глаза. Они часто разговаривали по-русски и по-немецки. Курт как-то с горечью и раздражением отозвался о своих коллегах-офицерах. Его возмущали грабежи и расправы с мирным населением.
  - Мне иногда есть стыдно, что я имею родину в Германия,- сказал он.
  - Это вы напрасно,- ответила Валентина.- Германия, немецкий народ ни при чем... Этот народ дал миру Шиллера, Гете и Гейне...
  - А я очень любить Владимира Маяковского,- неожиданно заявил Штирнер.- Он поднял глаза к потолку и по-немецки продекламировал:
  "Версты улиц взмахами шагов мну... куда уйду я, этот ад тая? Какому небесному Гофману выдумалась ты, проклятая?"...- взглянув на Валю, он задумчиво добавил:-Какая огромная сила чувства. Никто из поэтов до Маяковского не писал так о любви. А вы верите в любовь, Валя?
  Она покачала головой:
  - Кто же думает о любви сейчас? - разговор продолжался по-немецки.
  - Разрешите мне не согласиться с вами,- горячо сказал Курт.- Человек всегда остается человеком. Неверно, что, когда гремят пушки, музы молчат. Что же делать, если сердце встречается с сердцем среди крови и страха? Влюбленным все равно никуда не уйти друг от друга.- Он пристально посмотрел на Давыдовскую, и она смутилась....
  Долго не могла она уснуть в эту ночь. Перед ее глазами стояло простодушное, доброе лицо Курта, в ушах звучал его голос, полный горечи и тоски: "Что же делать, если встречаются два сердца".
  Поймав себя на том, что она с утра до вечера думает о Курте, Валя ужаснулась, "Неужели я влюбилась в этого немца?-спросила она себя.- Нет, нет... Это какое-то наваждение!"
  Она попыталась выбросить Штирнера из головы. Услышав стук двери, стрелой мчалась в кухню, чтобы не встречаться с ним... Она сидела, прижав пылающее лицо к холодному стеклу окна, и прислушивалась к его шагам, доносившимся из комнаты... Штирнер тихонько насвистывал что-то. Мелодия была знакомой. Внезапно Валя поняла, что он насвистывает "Интернационал". Она не знала, что и подумать. Кто он такой, почему так ведет себя?
  Она вышла во двор и долго сидела на скамеечке. Заскрипело крыльцо, показалась темная долговязая фигура. У Вали дрогнуло сердце. Она хотела убежать, но ноги будто приросли к земле. Курт сел рядом. Долго молчали. Вздохнув, он с грустью проговорил:
  - Вы не хотите меня видеть... Я понимаю ваши чувства. Ведь я офицер вражеской армии. Мне очень тяжело. Завтра я попрошу, чтобы меня послали на фронт... Вы будете обо мне вспоминать?
  Валя промолчала. Заглянув в ее глаза, Курт продолжал:
  - А я никогда не забуду вас, Валя... О такой девушке, как вы, я мечтал всю жизнь. Вы чистая, смелая, необыкновенная. Я ведь учился в университете на филологическом... Был воспитан на Гете, а не на Ницше... Я полюбил Россию. Какая ужасная гримаса судьбы, что мне пришлось прийти сюда с оружием...- Он положил руку Вале на плечо и про- шептал:
  - Я люблю вас... Я полюбил вас сразу, как только увидел... Неужели нельзя перешагнуть пропасть, которая лежит между нами? Неужели вы никогда не полюбите меня, Валя? - Он осторожно привлек ее к себе, она вырвалась и вскочила. Штирнер опустил голову:
  - Как я еще мог надеяться... Ведь я для вас враг, фашист. Я не имею права говорить это... Но вы должны знать... Ведь вы меня не выдадите...- взяв за руку Валю и заставив ее сесть, он прошептал:- Я члeн Коммунистической партии Германии. Я нахожусь в армии по заданию партии... Сказать больше не могу. Нет, мы не враги, Валя, мы друзья, мы товарищи по борьбе.
  - Я... Я не понимаю,- пробормотала Валентина.
  - Некоторые факты подтверждают мою догадку: вы состоите в подпольной антифашистской организации. Молчите! Как же может быть иначе? Каждый честный человек должен защищать свою родину... Если бы вы были другой, я не полюбил бы вас.
  Валентина не нашлась что ответить. А Курт продолжал:
  - Я давно ищу случая связаться с подпольщиками. Нас разгромили, наши лучшие товарищи томятся в концлагерях. Но те, кому удалось остаться на свободе, не прекращают борьбы. Я хочу быть для вас полезным. Понимаю, вы мне не доверяете. Это правильно. Но я сейчас не прошу быть откровенной... Я знаю, это придет потом. Я терпелив и готов ждать. Рано или поздно вы убедитесь в моей любви и в моей искренности. Но дело не ждет. Поэтому, не веря мне и ничего не рассказывая, просто примите у меня деньги - пятьдесят тысяч марок для нужд вашей организации.
  - Вы ошибаетесь,- пролепетала Давыдовская.- Я вовсе не подпольщица.
  - Умница вы моя!-ласково сказал Курт.- Какое счастье, что я вас встретил. Подумать только, что мы могли прожить всю жизнь, так и не узнав друг друга!
  Он снова заговорил о любви. Валя пробыла с ним до утра.
  Когда Курт ушел, она оделась и побежала к Николаю Ивановичу. Она рассказала Сташкову о Курте, умолчав, что он признался ей в любви. По ее мнению, это не имело отношения к делу.
  - Он немецкий коммунист?-переспросил Сташков.- Что ж, очень может быть... И в этом случае полезно установить с ним контакт. Но что, если он агент гестапо?..
  - Не думаю! - ответила Валя.
  - Да? - посмотрел на нее Николай Иванович.- Ну, как говорится, дай бог... Вот что ты сделай. Если он опять предложит деньги, возьми, но как будто для себя, взаймы. А там посмотрим.
  - Хорошо,- ответила Давыдовская.
  Сташков ласково потрепал ее по щеке. У Валентины вдруг сжалось сердце. Ее охватило предчувствие надвигающейся беды. Захотелось рассказать Николаю Ивановичу все до конца: и об объяснении в любви, и о том, что она и Курт до утра сидели в саду...
  - Ты что, Валюта? - спросил Сташков, взглянув на нее.
  - Нет, ничего,- поколебавшись, ответила она. Вечером Штирнер снова завел разговор о деньгах.
  - Мне они не нужны,- убеждал он.- Я выигзал их в карты, а вам они могут очень пригодиться. Неужели вы меня боитесь?
  - Я... Я не боюсь,- с запинкой ответила Валя.- Я возьму деньги.- Нам тяжело живется. Мама больна... Я отдам вам их, когда заработаю...
  - Мне горько, что между нами глухая стена,- вздохнул обер-лейтёнант.- Ну что ж, значит, не судьба... Вот деньги... Возьмите их, а я ухожу. Вы меня больше никогда не увидите.
  Он сложил в чемодан вещи, надел шинель и направился к двери.
  - Подождите! - вырвалось у Вали. Глаза ее наполнились слезами. Штирнер бросил чемодан, поднял ее на руки и понес в комнату...
  В эту ночь Валентина обо всем ему рассказала. Она рассказала, что в городе действует подпольный горком большевистской партии, секретарем которого является Юрий Савченко.
  - Завтра я познакомлю тебя с ним, мой милый,- прошептала Валя и крепко уснула.
  Пробуждение было ужасным.
  - Поднимайся! - услышала Валя и вскочила, прижав к груди одеяло. Комната была битком набита эсэсовцами. Курт исчез.
  Это произошло 8 июля 1942 года.