Мои воспоминания
(Валерия Борц)

Валерия Борц

    Движение частей все время усиливается в направлении Каменска. Это начинает меня беспокоить. Пыль на улице по щиколотку, машины проходят одна за другой, пыль не успевает садиться и стоит, точно дымовая завеса. Красная Армия уходит, а на сердце становится так тяжело, так тяжело...
    Кажется, как будто от тебя открывают любимое, и всего этого становится жаль до слёз. Я не плачу, я только с грустью смотрю вслед уходящим, и со страхом смотрю на будущее.
   
    20 числа проснулась в 4 ч. Издали доносился глухой шум моторов. По улице промчалась танкетка и мотоциклист. Вот они, наши "освободители". Через несколько часов пошли машины и пехота.
    В первых частях все "арийцы" были чисты, подстрижены и выбриты. Многие офицеры сидели на чистокровных английских лошадях, которые вставали на дыбы и закусывали удила. Они чувствовали себя "освободителями".
    Взгляды их останавливались на фигурах женщин, их масляные глаза и похабные взгляды вызывали невольный страх.
    Завоеватели вставали с лошадей и шли "охотиться", брали все, что только нравилось. Первые дни я сидела безвыходно дома и читала. За это время я перечла: "Как закалялась сталь", "Рожденные бурей", "Война и мир", "Овод" и много других книг. Однажды я пошла в парк, где немцы устраивали концерт. Музыку я слушала с удовольствием. Начались танцы, девушки танцевали с юношами и улыбались им, как старым друзьям. Я стояла с девушкой и смотрела, она - хладнокровно, я с сдержанным бешенством. Я повернулась к ней и сказала: "Пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок" (Чацкий).
    В июле начались массовые аресты партийных и евреев. Я боялась за маму. Только ветер зашумит, пробежит кошка, а мне кажется, что это полиция идет за папой. Нервы у всех нас был напряжены до края. А тут ещё передали, что на нас подано два заявления в полицию. Дальше жить так было невозможно, нужно что-то делать. Решили, что папа должен уйти. Через несколько дней измученный, полуслепой человек пошёл, куда глаза глядят. Я распрощалась с папой и слёзы ручейками потекли из глаз. Какой-то неведомый голос, казалось, шептал: "Ты его видишь в последний раз". Он пошёл, а я стояла до тех пор, пока он скрылся из глаз. Сегодня ещё этот человек имел семью, угол, приют, детей, а теперь он, как бездомная собака должен скитаться. А сколько замучено, расстреляно?! И ненависть к врагам забила ключом.
    "Месть, беспощадная месть врагам
    Нарушившим наш покой!"
   
    Через несколько дней Степан Сафонов спросил: "Помнишь Беловодск и наш договор?"
    Я сказала, что, конечно, помню и придерживаюсь высказанного мною тогда мнения.
    "Значит, товарищи?" - "Да".
    Он познакомил меня с Сергеем Тюлениным. Тося Мащенко тоже согласилась быть нашим товарищем. Так начала образовываться "Молодая гвардия".
    В это время началась мобилизация в Германию. Среди молодёжи ведётся полицаями усиленная агитация, появляются колеблющиеся. Некоторые начинают верить, что Германия действительно может дать кое-что. Перед нами встает задача - разбить это мнение. Мы решили написать листовки.
    Вот примерный их текст:
   
    "Прочти и передай товарищу.
    Товарищи!
    Не верьте той лживой агитации, которую проводят шуцманы и полицаи. Каждое их слово наполнено ложью, они хотят вас завербовать для каторжных работ на рудниках, заводах. Впереди вас ждёт смерть и голод, вдали от своей Отчизны. Капиталистам нужны бесплатные рабочие руки. Они идут на все, чтобы заманить нашу молодёжь и извлечь из неё прибыль. Не попадайтесь на удочки немецких подпевал и не верьте их лживой агитации. Становитесь в ряды защитников своих прав, своих интересов. Бейте, громите, уничтожайте фашистов в тылу.
    ШПО".
   
    Было много и других текстов, в которых писались сводки от Сов.Информбюро. Жители читали эти сводки и у них подымался дух, они стали верить, что Красная Армия всё равно придёт.
    Однажды я наблюдал такую картину: по улице прогоняют толпу военнопленных. Военнопленные все грязные, оборванные, голодные. Жители выносят хлеб, пышки и бросают их прямо в толпу. Конвоиры стреляют, кричат, не подпускают к военнопленным. Один румын отгоняет женщину от толпы, но она вырывается и бросает пышки пленным. Тогда румын бьёт её прикладом, а она кричит: "Бей, бей, гад, только не по голове". Когда пленные переходили через переезд, один мужчина крикнул: "Товарищи, крепитесь. Час расплаты близок, скоро солнце взойдёт над Краснодоном". Всё это было очень похоже на демонстрацию. В это время я стояла возле переезда, сердце было переполнено ненавистью к поработителям. Я сжала кулаки и подумала, как жаль, что фронт ещё далеко, что мы не можем ещё выступить организованно, уничтожить эту сволочь и освободить бойцов.
    Фрицы чувствовали себя хозяевами. Они смотрели на нас, как на дикую безкультурную страну. Они, не стесняясь, ходили по городу в одних трусах. Часто заходили даже в клуб. Я думала: "Да, русских женщин они считают за скотов. Наверное, по Берлину они не ходят в трусах и в клубах тоже не появляются перед своими "фрау" в подобных костюмах".
    Вечером мы шли с Сергеем из клуба Горького домой. Сергей спросил: "Ты видела, как прогоняют военнопленных?" Я рассказала о своих впечатлениях и мы решили, что нужно расширить свою группу, вооружиться и подобных моментов не допускать. Не доходя до дому, он передал мне письмо и сказал: "Прочтёшь дома". Когда-то я давала ему книгу "Ледяной дом" и он взял оттуда выдержки и написал их мне.
    "Валя, ты, очевидно, помнишь слова Марионицы Волынскому. Вот они:
    "Нет капли крови во мне, которая не напитана была бы самой пламенной к тебе любовью, нет биения сердца, которое не отозвалось к тебе во всем существе, где бы ты ни жила".
    Я начала анализировать свои чувства и мысли и нашла, что я больше бывала с ним, чем с другими и мне было приятнее бывать с ним, чем с другими. Я невольно задала вопрос: "Почему это происходит?" Я решила, что Сергей является храбрее, смелее и боевее других. Он готов броситься в любую опасность, не щадя себя. Я видела, что Родина для него все, и что он может быть настоящим боевым товарищем. На следующий день я ему ответила:
   "Так, значит, на любое задание вместе?"
   Он ответил: "Я очень рад, что ты согласна со мной" и пожал мне руку. С тех пор мы не расставались с Сергеем, все вопросы решали вместе и задания также выполняли вместе.
   В другом письме он писал:
   "Валя, прошу тебя лишь об одном, когда меня расстреляют, то приди на мою могилу. Если ты не забудешь меня, то вспомни не злым, тихим словом".
   Да не знал он, что я буду каждый день на могиле и всегда его буду вспоминать! Бывая вместе, мы никогда не говорили о любви друг к другу, а если появлялось такое чувство, Серго напишет письмо и робко сунет его мне. На следующий день, встречаясь, мы говорили о другом и, казалось, что о вчерашних чувствах ты прочел в книге, а сегодня мы снова только боевые друзья.
   
    Степан Сафонов дружил с Тосей Мащенко. Дружили они ещё до вступления в отряд. Когда мы ехали на с/х работы в Беловодский р-н, то они стали дружить. Часто Степан говорил мне: "Валя, если бы ты знала, как я её люблю! Она для меня дороже жизни, если бы она умерла по вине немцев, я бы всю свою жизнь мстил им. Для меня Тося и Отчизна всё". И действительно, когда он узнал, что Тося в полиции сидит, то он стал, как помешанный. Ни один полицейский не уходил от него живым. До конца своей жизни он мстил врагам своего народа.
   В октябре м-це многие вступили в комсомол.
   Под 7-е ноября мы развесили флаги. Вечером в 9 ч. Сергей подошёл ко мне в клубе и сказал: "Валя, есть задание - пойдёшь?" "Безусловно" - ответила я.
   В 9:30 мы дошли до шахты. Шёл сильный дождь, грязь хлюпала под ногами.
   Я, Дадышев, Остапенко, стали наблюдать за окружающим. Сергей полез вешать флаг. Вдруг я увидела тёмное пятно, это оказался полицейский. Я тихо свистнула, все притаились. Полицейский прошёл мимо, ничего не заметив. Сергей укрепил флаг и мы пошли домой, радостные, взбудораженные. В этот же день мы разбросали листовки в которых опровергали ложь полицейских и немцев. К этому времени распространился слух, что Красной Армии не существует, Москва занята. Что Сталин снял с себя руководство, что правительство бежало в Америку, что вместо Красной Армии идут монголы, калмыки, под руководством англичан. Газеты также распространяли всевозможную ложь. В них была клевета на правительство, на Сталина. Среди народа началось брожение. Кому это было выгодно стали проводить усиленную агитацию среди колеблющихся, говорили, что Советская власть погибла бесповоротно, что Красная Армия потоплена в Волге, и что преследуют теперь только свои личные выгоды. Мы стали ожесточенно разбивать эти мнения. Беседовали с народом, переводили тексты Советских листовок, сообщали сведения от Совинфомбюро, доказывали народу, что фашистам выгодно посеять такие мысли среди народа. Обращали внимание населения на то, что немецкая армия разлагается, среди румынских и итальянских солдат брожение. Немцы пачками стреляли румын, бросающих фронт.
   3 или 4 ноября я с Сергеем была в кино, шла картина "Её первое переживание". Перед нами с правой стороны стояла разукрашенная елка: слева висел большой флаг со свастикой. Я сказала Сергею: "Хорошо бы удалить эту дрянь отсюда" "Давай попытаемся" - сказала он.
   Перед концом фильма он спрятался на сцене, а я стал у двери. Народ разошёлся, свет выключили, зал погрузился во мрак. Сергей подошёл ко флагу и дёрнул его вниз, флаг не поддался. Вдруг открылась дверь и вошёл сторож. Сергей спрятался, а я затаила дыхание. Сторож взял два стула и вышел. Сергей дёрнул флаг к сильнее, флаг поддался и упал на руки Сергея. Я спрятала флаг под пальто, прошла с Сергеем до двухэтажных домов и, передав ему флаг, пошла по Шанхаю домой.
   Как было задание самим вооружиться.
   Однажды утром мы видим, как на машину грузили какие-то мешки и ящики. Вечером я с Сергеем шла из клуба, по дороге хотела заглянуть в машину, но решила сначала позвать ребят. Мы позвали ребят к машине. Ребята боялись лезть в кузов, тогда я сказала: "Эх вы! Я полезу". Я, Сергей и ещё кто-то полезли в машину и увидели там мешки с подарками фрицам и оружие. "Так этим гадам ещё и подарки! Не будет этого" - подумала я. Обратясь к ребятам, крикнула: "Сгружай, ребята!" Вдруг все разбежались. Мы увидели полицейского. Из кузова я взяла бак из-под бензина и подумала: "Если заметит, ударю его по голове баком и буду бежать". Но полицейский прошёл мимо, ничего не заметив. Ко мне залезли ещё Арутянюнянц и Тюленин. Мы разгрузили быстро машину и спрятали всё в надёжном месте. На утро под руководством Мошкова, Третьякевича и Земнухова всё это перетащили в Горьковский клуб. Это нам не понравилось, т.к. в клубе было много посторонних ребят, не связанных с нашим отрядом и наши действия могли стать известными полиции. Мы доказывали им их ошибки, но они не согласились с нами. С этих пор я, Дадашов, Тюленин, Сафонов, Остапенко, Юркин отделились от них, и стали действовать самостоятельно. Мы разгромили одну машину с одеждой и масхалатами. В другой машине мы нашли много нарядов, патронов. Мы хотели взорвать машину, но потом решили не прибегать к этому, т.к. это тяжело отразилось бы на местных жителях.
   31-го ребята устроили вечеринку. Мы были против этого, но нас они не послушались. На вечеринке были и не члены отряда. Мы хотели их разогнать, но потом решили оставить в покое, т.к. нужно было прибегать к силе оружия, а там были посторонние.
   1-го числа утром арестовали Мошкова.
   Вслед за ним приехали к Третьякевичу. Сразу подумала: предательство. Кто-то из членов отряда предатель. Я сказала Сергею: "Сергей, ты помнишь слова: "Лучше в битве погибнуть со славой, чем бесславный изведать полон. Итак на коней и в поход, за новою славой, туда где синеется Дон". Не правда ли эта выдержка сейчас очень подходит к нам. Мы решили уходить. Ушло нас 5 человек. Борц, Иванцова, Тюленин Сергей. 3-го числа я с Сергеем пришла к Тосе Мащенко и позвала её уходить её вместе с нами. Она отказалась. У неё болела мать. Только они ушли и пришли на квартиру к Тосе полицейские, дома я чуть не наскочила на полицейских.
   3-го мы ушли а в 4-45 вечера. Мы решили пробираться в Мятякинский партизанский отряд. Там его не оказалось и мы пошли к фронту, чтобы перейти его. Дошли до Фокино. Четыре человека повернули обратно, а я пошла-таки вперёд. Жить было трудновато. В кармане ни гроша вещей никаких не было. Кусок хлеба приходилось доставать с трудом. Я переходила из село в село. Затем пошла к немецкому коменданту и сказала, что я эвакуировалась со Сталинграда. И спросила, можно ли пройти в село, находящееся в 6 км. Он ответил: "Когда возьмём его назад, тогда пойдёте". Ура, значит наши, подумала я. Я пошла назад в Фокино. Там мне сказали: "Сергей только что ушёл и сказал, чтобы ты шла домой. Дохожу до Дьячкино и вижу: сидит Сергей с каким-то мужчиной и разговаривает. Я прошла мимо, Сергей догнал меня. Сергей сообщил, что с Ниной, Олей, Олегом он пошёл на Тарасовку, но перейти фронт там не удалось. Мы стали ходить кругом вместе. У меня был нож и я им резала связь. В Дьячкино у немцев мы украли автомат. Себя мы выдавали за брату и сестру.
   Однажды ночью Сергей приходит ко мне: "Валерия, посмотри". Я увидела наган. Ночь мы решили перейти фронт и прошли к Тарасовке. Только мы вышли за хутор, встряли немцы. Сергей поднял наган и крикнул: "Хенде гох!". Он схватился за автомат, тогда Сергей выстрелил в него. Он закричал "а-а-а" и с тихим стоном упал на снег. Снова тишина, жуткая, напряжённая тишина. Мы сняли у него автомат и вернулись обратно, т.к. могли наскочить на патрулей. Попытки перейти фронт были безуспешными. В одном селе жить и поджидать своих было невозможно. На другой день Сергей сказал в шутку: "Ты на меня ни на шаг".
   Меня это задело. Я сказала, с тобой я больше не пойду, повернулась и пошла. Сергей звал меня, но я не возвратилась. Я занялась прежней работой, выходила из села, уничтожала связь. Так шли дни за днями. Но меня неотвязно преследовала мысль: "Что стало с товарищами и что сделали с мамой и сестрой?". Безумно хотелось узнать обо всём. Но тут я всегда вспоминала слова мамы: "В Краснодон тебе пути нет, здесь тебя ждёт смерть. То, что они вздумают сделать с нами, они сделают и ты не сможешь помочь ничем, а Родине ты можёшь ещё принести пользу. Помни одно, не попадайся живой в руки извергов, лучше умри в борьбе".
   Я чувствовала правду этих слов, но всё же другая мысль, неотвязчивая и назойливая, всё сильнее билась в моей голове: "А если арестовали маму и сестренку из-за меня, и, возможно, что, если я буду в Краснодоне, то смогу чем-либо помочь товарищам и им". Я решила узнать обо всем и направилась в Краснодон. По дороге 2 раза попадала в полицию. Дома чуть-чуть не угодила в засаду.
   В Краснодоне никого не осталось, мама и сестренка были на свободе, я пошла в Ворошиловград, где и жила до освобождения города Красной Армией.
   
   
    РГАСПИ Фонд N1, Опись N53 Дело N329