Показания подсудимого Чернышева

   (выписки из архивного дела РГАСПИ Ф-100, ОП-1, Д-37)

   
   
   I. Чернышов рассказал о себе, а затем:
   
    В январе с.г. в городе слышно было об арестах молодёжи, были арестованы Земнухов, Третьякевич и ряд других. За что арестовывает полиция молодёжь, я не знал. 3 января я увидел Почепцова, у которого спросил, за что арестованы полицией Земнухов, Третьякевич. Почепцов мне ответил, что он не знает. Я знал, что у Почепцова был пистолет. Почепцов мне ответил, что отдал Кошевому. Потом я начал вести разговор о том, что приближается Красная Армия, что мы, находясь на оккупированной территории, должны помочь Красной Армии в борьбе с немцами. Почепцов на это мне ничего не ответил, разговор на этом был закончен и он ушёл домой. О том, что я имел пистолет и два автомата, Почепцову не говорил. 6 января с.г. ночью ко мне пришли два полицейских и Синитюн. Произвели обыск, но ничего не нашли, меня арестовали и повели в полицию. Утром 7 января начальник полиции Соликовский вызвал меня на допрос, там же находится и палач Плохих. Соликовский спрашивал, организовывал ли я партизанский отряд, какое имеется оружие и где оно находится, кого вербовал в партизанский отряд.
    Я ответил, что партизанский отряд не организовывал, никого в партизанский отряд не вербовал, оружия никакого не имею. После такого ответа, Соликовский приказал Плохих дать мне 20 плеток. Плохих приказание Соликовского выполнил. После избиения меня опять вызвали на допрос, но я все время твердил, что оружия не имею, и ни с кем об организации партизанского отряда не говорил. Меня на допрос вызывали несколько раз, избивали, но я не признавался. Я подозревал, что Почепцов передал в полицию о моём разговоре с ним 3 января. Мое подозрение оказалось правдивым. Не помню какого числа, в январе с.г. меня опять вызвал Соликовский на допрос. Я все же не признавался, тогда позвали Почепцова, который на очной ставке со мной показал, что я 3 января 1943 года вербовал его в партизанский отряд, что у меня есть оружие, что я ему предложил при отступлении немцев считать их автомашины, танки, орудия и об этом донести частям Красной Армии. Я сперва говорил, что Почепцов говорит неправду, а потом подтвердил его показания, так как хотел, чтобы меня освободили из-под стражи. После этого меня посадили в камеру N1, где сидели Земнухов, Лукашов, Петров, Третьякевич и другие. Всех нас было 59 человек. Их всех вызывали на допрос. На допросе избивали Земнухова, Лукашова, Петрова и др. С допроса они приходили в синяках, рассказывали, что полицейские избивали... 14-15 декабря /?? - да, так в тексте/ их всех с камер забрали и куда-то отправили... Лишь с приходом частей Красной Армии, я узнал, что их расстреляли и сбросили в шурф шахты N5. Я сидел в камере N1 до 23 января 1943 года, на допрос меня не вызывали.
    23 января с.г. /!!/ меня опять вызвали на допрос. Зайдя в кабинет, я увидел трех человек: немецкого офицера Зонса /которого я видел тогда впервые/, Кулешова и помощника начальника полиции Захарова. Когда я вошёл в кабинет, то Зонс сказал: расстрелять его, Кулешов при этом сказал, то расстреливать его не надо, что он пригодится. Кулешов предложил мне дать подписку, какую подписку я должен дать, я тогда не знал, т.к. Кулешов мне не пояснил. Зонс вынул подписку и подал её Кулешову. Бланк был исписан по-немецки, сверху бланка стояли моя фамилия, имя, отчество. На обороте бланка Кулешов написал что-то по-русски, что именно, я не знаю, т.к. текста машинописного не читал. Я подписал подписку, после чего Кулешов сказал: "Теперь ты наш". Зонс мне сказал, что я должен при наступлении частей Красной армии считать автомашины, танки, орудия, узнавать, какие настроения красноармейцев и командиров и доносить об этом Кулешову. Местонахождение Кулешова во время наступления Красной Армии мне не было известно /вернее не было сказано/ 25 января с.г. Кулешовым я был освобождён из-под стражи и отправлен домой. Тогда мне Кулешов говорил, что я подчиняюсь ему, задание немцев должен выполнять, если не выполню задание немцев, то буду расстрелян, потому что Красная Армия, хотя и будет в Краснодоне, но не больше 5 дней, а потом опять будет немецкая власть.
    29 января 1943 года немцы под ударами частей Красной армии начали отступать. Я в это время ушёл в село, скрывался у тёти. Скрывался потому, что немцы угоняли всех мужчин в своё тыл. 14 февраля с.г., когда части Красной Армии город Краснодон освободили от немецких оккупантов, я возвратился в город, явился в Особый отдел, где рассказал о том, что я служил в Красной Армии, но во время отступления попал в окружение и на протяжении 7 месяцев проживал на оккупированной территории немцами, что во время оккупации работал на шахте N1-бис в часовой мастерской. О том, что я завербован немецким агентом в Особом отделе я не говорил. С 14.02 по 14.03 я работал уполномоченным НКВД Краснодонского района. За это время я арестовал старосту Сухорукова и ряд полицейских. 14 марта с.г. органами НКВД я был арестован.
   
    На вопросы суда Чернышев ответил:
    В июле 1942 года при отступлении, оказавшись в окружении противника, я не мог выйти с окружения к частям Красной Армии и возвратился домой в г. Краснодон. Проживая на оккупированной территории, я работал от шахты N1-бис в мастерских по ремонту часов, телефонов, замков. В мастерских я работал на протяжении полутора-двух месяцев. Частной часовой мастерской я не имел.
    Да, Зонсом, Кулешовым и Захаровым я был, в январе с.г. завербован агентом немецкой разведки, получил от вышеуказанных лиц задание, которое должен был выполнять и доносить о выполнении задания Кулешову. Подписку о том, что согласился быть немецким агентом, я дал, потому что, если бы я не дал такой подписки, то меня немцы расстреляли. Задание, данное мне немцами, я не выполнял.
    Да, Кулешов во время вербовки меня агентом немецкой разведки, говорил мне, что Красная Армия не придёт, а если и придёт, то продержится в Краснодоне не больше пяти дней. Также говорил, что я, если буду задержан, не говорил о том, что я агент немцев, а то расстреляют.
    После 25 января 1943 года т.е. после моего освобождения из полиции, с Кулешовым я не встречался и никогда его не видел. До моего ареста полицией, я Кулешова не знал /!!!/. 25 января 1943 г. при освобождении меня из-под ареста Кулешов мне сказал, что о месте нахождения его, когда придут части Красной Армии, я смогу узнать у его жены.
    Когда я давал подписку, то в кабинете были: Зонс, Захаров, Кулешов. Вознаграждение за выполнение работы они мне не обещали. Клички мне никакой не давали, также не спрашивали мой дом адрес /наверное, адреса не знали/. Что написано в подписке, которую я давал в полиции, я не знаю, так как она написана по-немецки, а то, что написал Кулешов на обороте, мне не читали. Во время очной ставки в полиции с Почепцовым, были Соликовский и Черенков. Почепцов подтвердил то, что я его завербовывал в партизанский отряд, имею оружие /!/. Я сначала показания Почепцова отрицал, а потом подписал протокол очной ставки между мной и Почепцовым. Подписку о том, что я буду работать в пользу немцев дал потому, что хотел спасти свою жизнь, но я не думал работать в пользу немцев и не работал, а только хотел, чтобы меня выпустили из-под ареста. Работая уполномоченным полиции, я арестовал 14 немецких ставленников.
    В 16:30 объявлен перерыв.