Молодая Гвардия
 

       <<Вернуться к списку книг



Самарина Е.М.
Повесть о братьях Третьякевичах


    (с)Самарина Е.М.
   (с)"Штерн", Екатеринбург, 1998
   
   "Повесть о братьях Третьякевичах"
   Екатеринбург, 1998. - 140 с.
    OCR, правка: Дмитрий Щербинин (http://molodguard.narod.ru)


   Самарина (Третьякевич) Елена Михайловна
   Родилась в 1931 г. в городе Краснодоне Ворошиловградской (Луганской) области, Украина. После окончания в 1953 г. Московского института им. Менделеева работала в городе Дзержинске Горьковской (Нижегородской) области, где живет и в настоящее время.
   Елена Михайловна - из известного в 40-60-е годы в Луганской области и Краснодоне рода Третьякевичей. Её отец - Михаил Иосифович Третьякевич - был комиссаром партизанского отряда. А брат отца - дядя, Виктор Иосифович Третьякевич - комиссаром подпольной молодежной организации "Молодая Гвардия".
   О них и о многих других пишет Елена Михайловна в этой книге.
   
   


С о д е р ж а н и е


Часть первая "Опаленные войной"
Опаленные войной
Мой отец
Создание отряда
Жизнь в лесу
Диверсии
После разгрома
В оккупированном Ворошиловграде
Судьба отряда
Кто остался в дураках?

Часть вторая "Комиссар "Молодой Гвардии"
Начало биографии
Война
В Краснодоне
Восстановление имени
Возрождение из пепла
Историю надо хотеть знать
Послесловие






Светлой памяти брата Вити

"Опаленные войной".


    Отечественная война 1941- 45 гг. коснулась каждой семьи. Пытаясь оценить вклад в Победу своих близких, остановлюсь на судьбе братьев Третьякевичей.
    Мой отец - Третьякевич Михаил Иосифович - был в партизанах. Его средний брат Владимир - прошел всю войну, участник встречи на Эльбе. Младший брат Виктор, молодогвардеец, замучен фашистами и казнен в Краснодоне. Гибель Виктора - это трагедия нашей семьи, которую пришлось пережить дважды.
    После своей мученической смерти Виктор был оклеветан, стал жертвой мифологии, сочиненной на государственном уровне. Его братья стали братьями "предателя", их семьи всю жизнь испытывали глубокую боль и горечь, им был нанесена рана, которая до сих пор не заживает.
    Вспоминаю своих несчастных дедушку и бабушку - Иосифа Кузьмича и Анну Иосифовну Третьякевич. На долю их выпало тяжкое испытание: смерть 18-летнего сына - комиссара "Молодой Гвардии", клевета на него и забвение его имени как молодогвардейца на целых 16 лет!
    Мать Сергея Тюленина Александра Васильевна не раз рассказывала об одном эпизоде (газета "Пульс", сентябрь 1992 г.) "Когда награждали Золотой звездой Героя Советского Союза пятерых молодогвардейцев, то были приглашены в клуб им. Ленина все родители молодогвардейцев.
    Иосиф Кузьмич Третьякевич шел впереди нас с матерью Вити Анной Иосифовной. У входа в зал милиционер отстранил отца Вити, заявив: "А вам здесь делать нечего!" - У Иосифа Кузьмича подкосились ноги, и он упал. Мы помогли его донести до соседнего дома".
    А ведь на глазах дедушки и бабушки у них в домике на Шанхае (район Краснодона, беспорядочно застроенный невзрачными хатами, расположенными вдоль яра, - их называют здесь "землянки" или "мазанки"), проходило зарождение и становление "Молодой Гвардии", они были свидетелями от первого до последнего заседания штаба.
    Когда доставали казненных молодогвардейцев из шурфа шахты, у бабушки не хватило сил пойти туда. А дедушка ходил, но, как и другие родители, был настолько убит горем, что находился как в тумане. И каждый раз, в течение многих лет, когда я приезжала их проведать, они только и говорили о Вите, только и вспоминали его.
    Дедушка не дожил до того дня, когда их сына, наконец, реабилитировали...
    Как жаль, что талантливый роман Александра Фадеева "Молодая Гвардия" теряет совершенно свою ценность от того, что пропитан ложью. Порой его просто неприятно читать.
    Когда-то мне встречалась заметка о переживаниях артистах Е. Моргунова, исполнившего роль предателя Стаховича в кинофильме "Молодая Гвардия", (в котором все угадывали черты Третьякевича) о том, что другие артисты могут ходить к родителям своих героев, а он не может, так как ему неудобно идти к родителям предателя и о чем-то их расспрашивать.
    Я подумала: жаль, что не пошел к ним он увидел бы очень скромных стариков, увидел бы обстановку, в которой жил Виктор, узнал бы о его интересах. И, может быть, усомнился в правильности образа у Фадеева, и сыграл бы эту роль по-другому.
    То, что случилось с Виктором, его переломанная судьба, лежит на совести многих людей. Приведу слова журналиста Кима Костенко о "Молодой Гвардии":
    "И если в угоду каким-то идеологическим и конъюнктурным или каким бы то ни было другим соображениям мы позволили незаслуженно оскорбить память кого-то из них, как же может оставаться спокойной наша совесть?" ("Комсомольская правда", 5 января, 1989 г.).
   
   
   
    

"Мой отец".

    Хорошо, когда существует домашний архив. Материалы собирал отец, его брат Владимир и мой брат Витя. Никого уже нет в живых. Витя был последним, кто в 90-х гг. упорядочил все, разложил по папкам, пронумеровал их и составил перечень всех имеющихся материалов. В основном, они касаются судьбы дяди, младшего брата моего отца - молодогвардейца Виктора Иосифовича Третьякевича. Кроме этого, собраны материалы и о партизанском отряде отца.
    Правда, была издана небольшая книга об отряде "Мужество коммунистов", но многие подробности не вошли в книгу, которые имеются в воспоминаниях отцах. Мне захотелось в память о нём собрать все, что есть, вместе, и добавить свои, к сожалению, немногочисленные воспоминания.
    Хочется отдать должное отцу и его товарищам по отряду, отметить ещё раз их самоотверженность и героизм, их желание вести борьбу в тылу врага, несмотря на отсутствие опыта, хорошей подготовки отряда и его малую защищённость.
    Третьякевич Михаил Иосифович родился в Москве, в 1910 г. Его отец, Иосиф Кузьмич, работал в мастерских по ремонту резиновых шин. После революции в связи с голодом в Москве семья переехала в село Ясенки Воронежской области (сейчас Курской). Папа по национальности белорус, образование - сельская школа, рабфак и заочно два курса Московского института совторговли. В 1951 г. был направлен в Москву в Высшую торговую школу, которую он окончил в 1954 г. с отличием.
    К моему стыду я только сейчас узнала, что папа так хорошо учился. В дипломе 18 экзаменов - отлично, и только один - хорошо, два госэкзамена - отлично, дипломная работа - отлично (на весьма прозаическую тему - "Накладные расходы по завозу, хранению и реализации картофеля и овощей"). В дипломе указана квалификация: экономист - организатор советской торговли.
    С 1927 по 1930 г. работал забойщиком на шахте в Ровеньках, с 1931 г. на комсомольской работе, с 1932 его переводят на торговую работу, с 1937 г. до начала войны - зам. директора универмага, директор торга.
    В сентябре 1941 г. его избирают вторым секретарем Октябрьского райкома партии г.Ворошиловграда, а в феврале 1942 г. бюро обкома утвердило отца третьим секретарем горкома партии. При просмотре домашнего архива встретился мне партизанский билет N584 от Комиссии по делах бывших партизан Украины. В нем написано:
    "Предъявитель сего тов. Третьякевич Михаил Иосифович в период Великой Отечественной войны был участником партизанского движения и подпольных организаций на Украине с июля 1942 г. по февраль 1943 г.
   Председатель районной комиссии
   При Ленинском райисполкоме
   г.Луганска 24 мая 1968 г.(Голдобин).
   
    Как раз летом 1968 г. отец предложил съездить в хутор Паньковку на берегу Донца, где недалеко находился их отряд в 1942 году. Поехали отец с мамой, я с мужем и детьми. Там встретились с двумя женщинами - Удовиченко Матреной Сидоровной и Павленко Софьей Александровной - которые помогали партизанам продуктами и пекли хлеб для них хлеб (продуктами их снабдили заранее).
    Целый день вспоминали, беседовали. Павленко показала нам сарай, который находился под крыльцом, где однажды просидел всю ночь связной отряда, брат отца Виктор. Он пришел за хлебом для отряда, переплыл Донец с другого берега. Пока Софья Александровна собирала продукты, Витя находился в сарае. В это время зашли немцы и долго не уходили. Виктору пришлось сидеть в этом сарае всю ночь.
    Мы прогуливались по лесу вдоль Донца и не переставали удивляться, как можно было спрятаться от немцем в этом небольшом лесу, где все хорошо просматривалось. Но это было самое подходящее место, учитывая территорию деятельности отряда.
    Отец говорил, что до войны этот лес казался непроходимым, а когда возникла необходимость укрываться в нем, он оказался совсем небольшим. По этой причине и партизанские отряды здесь создавались сравнительно малочисленные.
   
   
   
   

"Создание отряда".

    О создании партизанского отряда было решено в ЦК партии Украины.
    По ходу рассказа я буду приводить отрывки из книги Емченко Г. и Письменовой И. "Мужество коммунистов" (Изд. политической литературы Украины, Киев, 1967 г., перевод с украинского мой. - Е.С.). А также из стенограммы беседы научного работника ЦК КпбУ Поповой Е.С. с Третьякевичем М.И. от 5 мая 1945 г., и из воспоминаний отца. Он вспоминает:
    "Осенью 1941 г. создалась тяжёлая обстановка - фашисты покатывались к Донбассу. Мариуполь, Павлоград, Полтава были оставлены нашими войсками. 10-го октября впервые совершен налет на наш город - несколько бомб попало в санитарный поезд, было убито 49 человек. Началась эвакуация предприятий и населения. Работая в это время вторым секретарём Октябрьского РК партии, я знал, что создается подпольная организация и твердо решил остаться в тылу врага.
   11-го октября 1941 г. приезжает секретарь ГК партии Яковенко Иван Михайлович, задает мне вопрос:
   - Как ты смотришь на то, чтоб остаться для работы в тылу у немцев?
   Я, ни секунды не размышляя, ответил:
   - Я готов.
   12 октября - день разлуки с семьей, жена и дочь выезжали в глубокий тыл".
   Я помню этот печальный день. Это был день рождения папы - ему исполнился 31 год. На окраине города стоял состав из теплушек, куда мы погрузились. Моросил дождь, лица у нас были мокрые и от слез и от дождя. Мама с папой отошли в сторону от вагона.
   Мама ему говорила, что если бы не я, она осталась бы с ним. Уже тогда намечалось, что в случае оккупации города, отец останется в партизанском отряде. При расставании я удивлялась, что мама крепко держалась и не рыдала, а даже папе пыталась говорить такие мужественные слова.
   "С каждым днём становилось всё тяжелее. Нужно было эвакуировать паровозостроительный завод им. Октябрьской революции (ОР). Заходишь в цех завода, где рабочие демонтируют оборудование, и видно, как им жалко это делать - ведь столько вложено труда в создание такого красавца, как завод им. ОР. Но деваться некуда - через город уже отступали на восток части нашей 12-й армии".
   20 октября 1941 г. наши войска оставили город Сталино (Донецк). Угроза оккупации нависла над Ворошиловградом. Встал вопрос об организации подполья. Вся территория области разбивалась на ряд районов, где должны были действовать самостоятельно подпольные обкомы партии.
   Один из них должен был возглавлять Яковенко Иван Михайлович - тогда первый секретарь ГК партии. Его вызвал к себе первый секретарь обкома Гаевой А.И., у которого в это время в кабинете находился и секретарь ЦК КпбУ Коротченко Д.С. Там и было сказано, что организацию и руководство партизанским отрядом ЦК и Обком партии возлагают на Яковенко.
   На вопрос Гаевого, кого бы он хотел иметь комиссаром подполья, Яковенко остановился на кандидатуре Третьякевича Михаила Иосифовича, который в то время был вторым секретарем Октябрьского РК партии Ворошиловграда (с февраля 1942 г. третий секретарь ГК партии). Кандидатура его была одобрена.
   В книге "Мужество коммунистов" написано, что Яковенко "прекрасно понимал, что комиссар должен быть политически зрелым и кристально чистым коммунистом, человеком, на которого можно положиться, как на себя самого. С Третьякевичем они имели много общего - были ровесниками, у обоих было безрадостное детство, оба начали рано работать, оба связали свою юность с комсомолом. Несмотря на молодость, имели большой опыт работы с людьми".
   Потом Яковенко вместе с Третьякевичем наметили план действий: познакомиться с людьми, которые проходили спецподготовку для работы в тылу, подобрать связных, явочные квартиры, установить пароли, подумать об оружии и размещении продовольственных баз.
   Около 2-х месяцев продолжалась эта кропотливая работа. Меня удивляло, что даже надо было думать о структуре партийной организации в тылу врага: парторганизация строилась там по принципу - обком, горком, райкомы и первичные ячейки.
   Но вот к концу 1941 г. наступление на Донбасс приостановилось, фронт находился в 70-80 км от Ворошиловграда. Угрозы оккупации не стало и партизанский отряд в 1941 г. организован не был.
   Потом началось летнее 1942 г. наступление немцев. Противник прорвал нашу оборону в районе Изюма и Барвенково и начал двигаться на восток. Совинформбюро сообщало, что нашими войсками оставлен Купянск, Валуйки.
   Отец рассказывает:
   "Штаб Южного Фронта размещался в пригороде Ворошиловграда Малая Вергунка. Мы часто встречались с командованием фронта, а частности, с его командующим Р.Я. Малиновским. 7 июля были у него, слышали его разговор со Сталиным. Немцы прорвали оборону и заняли север области. Малиновский сказал, что днями и город будет оставлен нашими войсками.
   С 7-го июля 1942 г мы начали усиленно готовиться для работы в тылу врага. Вечером были у Коротченко Д.С. и Гаевого А.И., они сообщили нам, что Яковенко снова назначен командиром партизанского отряда и секретарем подпольного обкома партии, а я - комиссаром отряда и секретарем подпольного горкома партии.
   За полночь возвратились в горком из ЦК КПУ. Иван Михайлович поручил мне заняться деформированием отряда, материальным обеспечением и оружием. Одну из комнат в горкоме превратили в склад автоматов, полученных на всех участников, патронов и другого снаряжения. Ночевали в горкоме...
   Командиры групп нас ожидали в горкоме. Мы им рассказали о беседе в ЦК, о задачах. Дали задания командирам групп, что им делать до выхода в лес.
   Была назначена сфера деятельности отряда - это город Ворошиловград и прилегающие районы (Александровский, Верхнетепловский, Станично-Луганский и Новосветловский).
   Таким образом, организацией отряда пришлось заниматься дважды - в 1941 и в 1942 годах. Из ранее подготовленных в 1941 г. людей уже почти никого не осталось - кого взяли в армию, кто уже был во вражеском тылу".
   Отец подробно рассказывает, как они подбирали людей: в основном брали поведение человека на протяжении последних 10 лет с "точки зрения преданности делу партии". Людей вызывали в кабинет и с каждым беседовали о том, что создается партизанский отряд, не раскрывая своей роли, предлагали вступить в состав отряда.
   Некоторые отказывались. Например, начальник турбинного цеха ТЭЦ, начальник автоматического цеха. Они сели в эшелон и эвакуировались. "Мы даже им пригрозили, говорили, что их поведение антипартийное и будет рассматриваться парторганизацией. Но разбираться подробно было некогда, уже было 12 июля.
   Тех людей, которые отказывались, а потом соглашались, мы не оставляли в отряде, не доверяли им."
   Конечно, за неделю тщательно провести работу было трудно, отряд был создан поспешно. Они рассказывали, что есть ещё две недели срока, а оказалось не так. Немцы наседали, и 14 июля партизаны должны были уже войти в лес.
   Отряд разбили на четыре группы во главе с проверенными людьми. Каждая группа имела свой участок работы и место нахождения. Много было досадных неурядиц, препятствий. Например, со слов отца:
   "Каждая группа получила продукты только 11-12 июля, раньше не могли получить, т.к. не было разрешения. Базы закладывались по приезде группы на место. Заблаговременно эта работе не проводилась потому, что не хотели её проводить, а потому что не имели времени. Кроме того, вопрос с отпуском продуктов решался два дня: отпускать на продукты или нет".
   13 июля утром командир и комиссар собрали командиров групп и политруков и дали указание выезжать на места. Присутствующий при этом первый секретарь обкома Гаевой сказал о задачах отряда:
   "Ваш отряд будет находиться близко от города, а это значит, что первоочередным делом вы должны собирать разведывательные данные, информацию о делах в городе, о перемещении фашистских войск, а также проводить агитационную работу среди населения, организовывать саботаж и диверсии".
   
   
   
   

"Жизнь в лесу".

    Итак, на рассвете 14 июля 1942 г. отряд пошел в лес. Он насчитывал всего 48 бойцов, имел 35 автоматов, 18 винтовок и 150 гранат. Отец и Яковенко перед уходом в лес должны были выполнить задание по подрыву важных объектов города.
    Отец вспоминает, что он отвечал за подрыв в последние дни перед оккупацией следующих объектов: ТЭЦ завода ОР, хлебозаводов, месокомбината, завода им. Пархоменко, железнодорожного моста через речку Ольховка. 15 июля все выполнили и ушли в лес...
    Между хуторами Паньковка и Храстовое, примерно в 20 км от Ворошиловграда, расположилась группа отряда под командованием Рыбалко С.С. Тут же находился и штаб отряда во главе с командиром отряда Яковенко И.М. и комиссаром Третьякевичем М.И.
    При штабе также был подпольный обком комсомола, возглавляемый Надей Фесенко и горком комсомола во главе с Галей Сериковой. До оккупации они были секретарями РК ЛКСМУ города. Обе остались по заданию в тылу врага. Эти девушки были одними из самых активных бойцов отряда. С их помощью в городе и окрестностях была создана подпольная сеть комсомольцев- одиночек, действовала большая группа связных. В отряде была создана комсомольская организация, куда вошла 6 человек комсомольцев, в том числе и младший брат отца Виктор Третьякевич.
    О том, как он оказался в отряде, отец пишет в своих воспоминаниях. В начале ноября 1941 г., когда отец работал секретарем Октябрьского РК партии, к нему в кабинет зашел Виктор и стал просить отца написать письмо от райкома в горвоенкомат, чтобы его взяли в армию. Отец этого не сделал. Тогда Виктор сам пошел в горвоенкомат, но его не взяли, ему только исполнилось 17 лет.
    Отец уговорил его выехать к нам в Узбекистан и отправил с эшелоном от комбината "Ворошиловуголь". Но 1 января 1942 г. Виктор неожиданно возвратился в Ворошиловград, где тогда у знакомых жили его родители, т.е. мои дедушка и бабушка. Оказалось, Виктор доехал до Куйбышева, услышал, что немцы разбиты под Москвой, и, решив, что в тылу ему делать нечего, вернулся в Ворошиловград.
    В январе 1942 г. пошел заканчивать 10 класс в 7-ю школу, где потом в 1945-48 гг. училась и я. Несмотря на то, что почти половина учебного года была пропущена, он учился хорошо и даже выполнял общественную работу - выпускал школьную стенгазету, был комсоргом класса. После выпускного вечера Витя сказал, что выступал на вечере с речью.
   - О чем же ты там говорил? - спрашивает отец.
   - Поблагодарил учителей, а потом сказал, что нужно всем включаться в борьбу с врагом, - ответил Виктор.
   Когда началось летнее наступление немцев, числа 10-го июля к отцу в горком пришел Виктор и стал проситься в отряд, при этом говорил, что скоро ему исполнится 18 лет. Отец настаивал, чтобы он эвакуировался в тыл. Но Виктор пошел к Яковенко и тот его принял в отряд в группу Рыбалко. Все дни до выезда в лес Витя проводил у Рыбалко - готовил оружие, снаряжение, продукты...
   Отец пишет:
   "Я видел, как Виктор добросовестно исполнял поручения Рыбалко. Правда, эти поручения еще не носили боевого характера, например, спрятать для нас запас патронов, взрывчатки, продуктов, сделать с товарищами шалаш - это работа тоже нужная. Нам приходилось запасы продуктов и оружия держать в нескольких местах - на случай раскрытия одной базы, чтоб были запасные.
   - Хорошим бойцом ты меня наградил. - обращаясь ко мне, сказал Рыбалко о Викторе.
   - Нет, - говорю я, - за него благодари Яковенко, это он разрешил ему остаться".
   Началась жизнь в лесу. Первые три дня группа Рыбалко и штаб отряда располагались на опушке между Паньковской и Христовым, потом перебрались в центральный лес.
   Партийные документы у людей оставались при себе, указаний не было, чтоб их сдавать в обком партии. Сначала партизаны клятву не принимали, не знали, что ее надо принимать. Но вскоре она была написана и 23 июля торжественно принята в Паньковском лесу. В краеведческом музее Луганска раньше я видела листок из тетради, на котором рукой отца написана клятва и стояла его размашистая роспись. В 1997 г. ее уже не было в музее. В бумагах отца я нашла текст клятвы.
   
   Клятва
   < BR>    Я, гражданин Великого Советского Союза, верный сын героического русского народа, клянусь, что не выпущу из рук оружия, пока последний фашистский гад на нашей земле не будет уничтожен. За сожженные города и села, за смерть женщин и детей наших, за пытки, насилия и издевательства над моим народом, я клянусь мстить врагу жестоко, беспощадно, неустанно. Если же по своей слабости, трусости или по злой воле я нарушу эту свою присягу и предам интересы народа, пусть умру я позорной смертью от руки своих товарищей.
   Паньковский лес. 23.07.42г.
   
   
    До выезда в лес из-за отсутствия времени людей с оружием не знакомили. Помню, отец рассказывал, как он в лесу провел стрельбище 25 июля для группы Рыбалко, когда территория области была уже оккупирована. Немцы вошли в Ворошиловград еще 17 июлю 1942 г.
   В этот же день Надю Фесенко и Витю Третьякевича направили в город на разведку. Вернувшись, они рассказали, что гитлеровцы на высоких зданиях установили громкоговорители и на русском языке вели фашистскую пропаганду. Штаб немедленно приступил к агитационной работе: ежедневно по рации 2-3 раза в день слушали Москву, сводки Совинформбюро, сочиняли листовки. Тексты листовок составляли комиссар и командир отряда. Листовки распространялись в городе и в окружающих районах. Это делали комсомольцы отряда. В листовках призывали не верить фашисткой пропаганде:
   "...Не падайте духом, срывайте мероприятия оккупационных властей, поддерживайте и развивайте патриотический дух в городе".
   При посещении города собирали сведения о том, что делается в городе, какие там находятся войска. Этим часто занималась секретарь подпольного ГК комсомола Галя Серикова. Потом все сведения шифровали и передавали в Центральный штаб партизанского движения.
   Когда я просматривала записи отца, то узнала, что мой дедушка Иосиф Кузьмич тоже приходил в отряд. Жаль, что я не знала об этом и не расспросила его. Ведь это был неблизкий путь - прошагать столько километров пешком.
   Вот что рассказывал об этом отец:
   "Через 7-10 дней после оккупации я послал Юру Алексенцева в город на разведку и одновременно поручил зайти к родным - сказать, чтобы отец пришел к нам в отряд. И отец два раза приходил к нам в отряд. Мы радовались встрече с ним. И Яковенко нравилось с ним беседовать. Отец особых данных нам не приносил, однако рассказывал обо всем, что делается в городе - что гестапо разместилось в здании НКВД на Красной площади и заняло здание банка. Сообщил, что организована биржа труда, которая занималась вербовкой молодежи в Германию.
   Когда отец у нас ночевал, Витя с ним проводил вечер и ночь. Прильнув друг к другу, они спали вместе на траве в шалаше.
   Последний раз отец приходил, когда уже в Паньковку прибыл карательный отряд немцев. Его задержали, но он сказал, что идет на огород.. Подозрений у немцев он не вызвал и его отпустили. Все бойцы отряда радовались приходу отца - пожилого человека, готового разделить с ними их трудности".
   Партизанам стало известно, что гитлеровцы готовятся проводить облавы, чтобы отправить 4000 человек из молодежи в Германию, поэтому размножили в большом количестве листовки с призывом укрываться от угона в Германию. Задание по распространению их получила Надя Фесенко. Она взяла с собой комсомольцев отряда - Забелина, Алексенцева и В.Третьякевича. Распространяли листовки в городе и ночью подошли к хлебозаводу N5, где был немецкий склад боеприпасов, сняли охрану и взорвали несколько штабелей авиабомб и снарядов.
   Однажды Юра Алексенцев - ему было 16 лет - распространял листовки в нескольких селах. В Паньковке староста как раз староста проводил собрание. Юра во время разговора со старостой (он стал проситься заработать хлеба) приклеил ему на спину листовку на глазах у жителей. Староста долго ходил с листовкой на спине, пока не приехали в село итальянцы, листовку перевели и старосту обвинили в большевистской пропаганде. Отец говорил:
   "Люди благодаря листовкам знали о нашем существовании и у них появлялась вера в победу".
   
   
   
   

"Диверсии".

    В конце июля на заседании штаба командир отряда Яковенко И.М. призвал действовать активнее и проводить не только агитационную и разведывательную, но и диверсионную. В связи с этим было решено в 2-3 дня провести партийные сборы во всех группах. Связь с другими группами была затруднена. Приходилось посылать неоднократно связных на их поиски. Некоторые группы распались (Боброва, Литвинова). На поиски группы Литвинова ходили дважды, судьба группы была неизвестна. Только с группой Громова держали постоянную связь.
    Яковенко с М. Третьякевичем 24 июля направился в группу Громова, находящуюся на 10 км ниже по Донцу. В этой группе раздавались голоса, что лучше распустить отряд и вести индивидуальную борьбу. Тогда командование отряда и увидело, что сказывается поспешность, с которой был сформирован отряд, - не смогли тщательно подобрать людей в отряд.
    Позже штаб решил перебазировать группу Громова, т.к. здесь им по-настоящему укрыться было негде. 5 августа группы Рыбалко и Громова соединились. Сам Яковенко с Надей Фесенко и Виктором Третьякевичем ходили искать группу Литвинова. Нашли разгромленную базу группы. Неизвестно было, где люди и что с ними.
    Как раз в это время, не доходя до леса 200-300 м, на Яковенко с бойцами отряда вышли полицаи и начали их обстреливать. Тогда он приказывает Виктору подползти к месту, откуда стреляли, и бросить гранаты. Виктор приказ выполнил, путь к лесу был открыт, полицаи убиты.
    Позднее стало известно, что на группу Литвинова напали немцы. Сам Литвинов, не найдя другие части отряда, пошел в другой район и там, на хуторе Рогалик, начал собирать людей в отряд. К ноябрю было уже до 50 человек.
    В октябре-ноябре 1942 г. они совершили несколько диверсий на железной дороге Миллерово-Красновка. Резали телефонные провода, уничтожали автомашины и даже сбили немецкий самолёт над Казенною балкою.
    Отряд стал активнее беспокоить немцев. Из записок отца:
    "Группа Рыбалко получила задание уничтожить переправу через Донец у села Веселая гора. В вылазке принимали участие М.Третьякевич, П.Шевченко, Н.Соболев. Задание выполнили. На рассвете немцы начали прочесывать лес, и партизаны перебрались вглубь леса".
    "Фашисты навели понтонные мосты через Донец около хутора Обозный и при впадении реки Айдар в Донец. Начали переправлять по ним транспорт. Партизаны решили мосты уничтожить. Рыбалко разведал подступы к мостам, из числа бойцов выявил хорошо умеющих плавать - Забелина А. и Третьякевича В. Под покровом ночи, захватив взрывчатку, они направились к мостам. Под один мост нырнул Забелин и под прикрытием товарищей взорвал его. Второй мост был подорван Виктором. Больше немцы в этих местах мостов не наводили".
    "В последних числах июля в штабе стало известно, что через Донец будет идти немецкий обоз. В результате он был разгромлен, партизаны вернулись с трофеями - продовольствием и ящиками с гранатами".
    "1 августа в Паньковку прибыли немцы человек 50-60. В это время двое партизан пошли туда за продуктами, но узнали, что там немцы, и вернулись обратно. На подступах к селу был поставлен немецкий пост из 4-х человек, который контролировал все вокруг. Решили его уничтожить.
    На разведку послали Виктора Третьякевича. Он подполз и слушал, о чем говорят немцы - Витя сравнительно неплохо знал немецкий язык и был переводчиком в отряде. До оккупации он посещал курсы немецкого языка.
    Яковенко дал команду быть в боевой готовности, что означало кроме автоматов иметь запасной диск патронов, 2 гранаты РГД и нож. Личные документы оставить в лагере. Пошли 7 человек, в том числе и братья Третьякевичи".
    Отец вспоминает, что подошли они к немцам метров на 20. У Яковенко и Соболева автоматы отказали, получились одиночные выстрелы - качество автоматов было неважное. Если не поддерживать коробку, то они стреляли одиночными выстрелами. Пост разгромили, забрали у немцев документы, часы, оружие и вернулись на место. Немцы начали обстреливать лес днем и ночью, пришлось уйти в другое место.
    В то же время на немцев наскочила подвода из другого отряда - под командованием Сиворонова Я.И. У них была перестрелка, но обошлось без потерь. Их отряд насчитывал тоже человек 45-50.
    "Сиворонов предложил нам действовать сообща. Три дня мы находились вместе на одной территории. Но 5-го августа начался обстрел леса, и отряд Сивиронова ушел от нас. Он предложил нам идти вместе с ними за Лисичанск, в Кременские леса. Мотивировал тем, что здесь очень плохие места для укрытия. Я поддержал его, но Яковенко категорически отказался: "Имеем задание действовать здесь, никуда не уйдем". Потом, когда мы пошли в Митякинский лес, он мне сказал - "Может быть лучше было бы, если б мы пошли с Сивороновым".
    Позднее стало известно, что часть партизан Сталинской и Ворошиловградской областей объединилась под командованием Сиворонова Я.И. и комиссара Изотова Э.В. и двинулись навстречу Красной Армии (из книги "Твои освободители, Донбасс").
    Частые вылазки партизан и их активные действия против немцев привели к тому, что в район Паньковки и Христового было направлено 300 карателей. В пять часов утра 6 августа начался обстрел леса из орудий, пулемётов и минометов. После усиленного обстрела немцы стали делать переправу к партизанам через Донец.
    Даже в таких условиях продолжали писать и распространять листовки. Вот выдержка из листовки 7 августа 1942 г., которую написал отец:
    "Дорогие наши ворошиловградцы! Мы, коммунисты-подпольщики, обращаемся к вам: не верьте лживой фашисткой пропаганде... Банда Гитлера пытается убедить вас, что они разгромили Красную Армию... Недалек час, когда Красная Армия перейдет в наступление и освободит наш славный город...
    Подпольный горком партии".
   
    За время оккупации подпольщики распространили более 50 тысяч листовок, газет, журналов.
    Итак немцы отряд нащупали, вступать в открытый бой нельзя было - слишком неравные силы, поэтому решили этот район, все-таки, оставить. Было решено идти в Митякинские леса (Ростовская область), где не раз бывал Рыбалко. В отряде после слияния с группой Громова стало чуть более 20 человек. Перед уходом уничтожили переправу через Донец и 10 августа выступили в поход, пошли через пески Станично-Луганского района. Первую дневку сделали в районе Новой Кондрашевки.
    Шли ночами м большими грузами. Утро застало их у неизвестного поселка, потом выяснили - хутора Пшеничного, где были немцы и полиция. Отойдя от хутора 500-700, остановились в кустах около речки. Впереди грейдер Станица Луганская - Нижнее-Ольховка. Яковенко с Третьякевичем обсуждают - не исключено, что придется его переходить с боем. Скорее бы ночь, чтобы двинуться дальше. Просидели день до вечера.. И вдруг за полчаса до подъема на них вышла женщина с коровой...
    Я этот случай хорошо помню из рассказов отца. Он говорил, что пытались задержать женщину до ухода отряда, чтобы она никому не успела рассказать о них. Но это не удалось - она выбежала за кусты, а там голая степь и были какие-то люди. Отец сказал - "Давайте перейдем метров на 300." Но никому не захотелось, так как все равно через полчаса собирались отсюда уходить.
    Но всё-таки забеспокоились, что женщина может выдать их расположение (так, по-видимому, и вышло). Решили провести совещание, собрали люде, предупредили, что, может быть, будет бой. Условились, что в любом случае нужно идти в Митякинские леса за реку Деркул. Рыбалко был родом оттуда, хорошо там ориентировался. На карте отметили место встречи.
    Неоднократно мы в семье слушали рассказы отца про последние дни отряда. Каждый раз он сокрушался, почему же Яковенко не повел людей в Митянкинский лес. "Ведь мы же с ним договаривались..."
    Из книги "Мужество коммунистов":
    "Начался обстрел, на партизан шли немцы. Завязался бой, в котором смертельно был ранен старшина Шевченко П. Нужно было отходить, так как с хутора шло подкрепление немцам. Яковенко сообщил М. Третьякевичу, чтобы он с пятью бойцами прикрывал отход отряда".
    Отец:
    "Я с группой 5 человек залегли и начали отстреливаться, а Яковенко с большой группой вышли наверх и метрах в 200-х залегли. Вместе с Рыбалко и тремя бойцами, прикрыв отход отряда, мы с боем прорвались через вражеское кольцо и пошли, как договаривались, в Митякинские леса".
    "Когда немного утихла перестрелка, я поднялся и сказал товарищам, что пойдем вверх по ручью. Впереди шел Рыбалко, потом я, потом Скрыпников, затем подошли Ястреб и Алексенцев. Больше никого не было. Отошли 150 м по реке, начало темнеть. Ожидали остальных до 11 вечера, высматривали по одной и другой стороне реки. Посылали в разведку, но никого не обнаружили. Так как было условлено, что мы пойдём в Митякинский лес, мы с Рыбалко решили туда идти, надеясь найти там остальной отряд. Договоренности возвращаться назад в Паньковский лес у нас с Яковенко не было.
    На вторые сутки пришли к месту назначения. Исходили весь лес в поисках отряда, но никого не нашли. Лес был длиной километров 10, шириной 4 км. Вблизи - Митякинская станица, в 8 км по ту сторону Донца село Макаров Яр, откуда родом был Рыбалко.
    12 дней мы находились в лесу. Рыбалко за это время встретился с земляками из Макарова Яра. Они нам достали продуктов. Три раза Юра Алексенцев ходил за хлебом в хутор Манацкий к тетке моей жены Хромушиной.
    Мы решили выйти из леса, укрыться в хуторах и одновременно разыскивать товарищей. Я должен был укрыться в хуторе Манацком, Рыбалко - в Макаровом Яру, Скрыпников - в селе Красном. Алексенцев - на станции Ольховой, а Ястреба отпустили, так как мы его плохо знали, он не внушал нам доверия. Потом подтвердилось, что он был ненадежным человеком".
   
   
   
   

"После разгрома".

    Таким образом, партизаны разошлись по разным местам. Отец сначала скитался по разным хуторам по одному дню, чтобы не вызывать подозрений.
    Вот краткая хроника этих мытарств (из копии стенограммы беседы научного работника ЦК КпбУ Поповой Е.С. с Третьякевичем М.И. от 5 мая 1945 г.):
    "Скрыпников меня проводил до хутора Манацкий. Там жила тетка жены, я пробыл у них один день, оставаться нельзя было - хутор маленький, 10 человек полиции.
    Немцы восстановили мост через Деркул и каждый день приходили в хутор ночевать. Тетка боялась, что меня поймают. Я тоже видел, что здесь мне бесцельно находиться. Решил уйти.
    Пошел на хутор Малиновый, откуда на Песчаный. Пробыл там день и ночь, думал, что-нибудь услышать о товарищах из отряда. В этом хуторе было 4 хаты. Провел ночь у одного старика, потом ушел на опушку леса, где пробыл до вечера. Вечером опять вернулся в хутор Малиновый, оттуда пошел на Золотаревку. Там переночевал в сарае вместе с прохожими.
    Надумал идти на Старобельщину. Была цель, что, может быть, удастся перейти линию фронта. Дошел за 2-3 дня до хутора Веселого Евсугского р-на. Остановился у фельдшера Петренко. Пробыл у него 6 дней. Помогал косить сено, ячмень. В хуторе была полицая, стали интересоваться у Петренко, кто у него живет, - пришлось опять уходить.
    В хуторе было много военнопленных. Я познакомился с одним из них - Курносовым. Он показал мне спрятанный у него первый листок своего партийного билета. Предложил мне: "Здесь в километре проходит дорога на Евсуг-Беловодск, давай попробуем что- нибудь сделать". Мы взяли 4 гранаты, он сбегал за автоматом, который у него был припрятан. Уже темнело. Пришли к дороге. Когда шла автомашина с немцами, я бросил в нее гранаты, а Курносов стрелял из автомата. Когда немцы спохватились, мы уже были на 150 м от них. Быстро скрылись и пошли в другое село - Литвиновку. Там переночевали. У нас было стремление перейти линию фронта.
    Но у Курносова начала болеть рука и гноиться. Я предложил остаться на несколько дней. Это был совхоз "Марковский".
    Отец достал чужие документы и закрепился в зерносовхозе. Он оформил себе справку на имя Скрыпникова о том, что работал в этом отделении. Я ее видела среди материалов отряда в 1997 году в краеведческом музее Луганска. Она написана папиной рукой, чернила уже сильно выцвели. Подписана управляющим и бухгалтером отделения зерносовхоза.
    В совхозе работали военнопленные - их было человек 85. К счастью, без конвоя. Отец пошел к управляющему, попросил остаться поработать дней на 10 - тот согласился. Стал ближе знакомиться с людьми, как он пишет - "выявлять советское настроение этих людей". И уже 25 сентября организовал подпольную партийную группу. В нее вошли сельские коммунисты и бойцы Красной Армии: Вершков из Белокуракинского р-на, Чекотилло - бывший зав. отд. связи, Хмеленко - бывший председатель колхоза, Отучин - танкист, его танк разбили недалеко, на Кантемировке. Потом ещё нашел людей - это Осокин, Гетманский, Рузавкин, Морозов. А Курносов, все-таки, через 3-4 дня пошел через линию фронта.
    Решили готовиться к активным действиям. В октябре у них было уже 15 винтовок, 4 автомата, 400 патронов. Оружие хранили в балке, через 2-3 дня смазывали. Но в этой обстановке пока нельзя было предпринимать решительных действий. В основном, проводили беседы - собирались человека по 4 в саду, или на квартире под видом игры в карты и разговаривали. Пользуясь тем, что немцев не было, они организовали даже вечер советских песен, и все военнопленные пели эти песни. 6 ноября, когда получали ужин, в сарае, где было 50 военнопленных, отец провел беседу о 25-летии Советской власти. Все были в хорошем настроении, даже аплодировали.
    Когда отец рассказывал про эти будни, мне все казалось таким обычным, как будто бы это происходило в каком-нибудь клубе в мирное время... Но тут стало известно, что в районе пошли плохие разговоры о них и кто-то из властей обещает приехать сюда для проверки. Поэтому 12 ноября отец и еще трое товарищей ушли - он принимает решение идти в оккупированный Ворошиловград, а они в Ростов, где надеялись перейти линию фронта.
   
   
   
   

"В оккупированном Ворошиловграде".

    Отец все время находился под угрозой быть разоблаченным немцами. Поэтому он переходил с одной явочной квартиры на другую. Сначала на окраине города остановился на два дня у незнакомого ему Колесникова, затем перешел к Опренко, который был короткое время связным в отряде. У Опренко прожил месяц, до января 1943 г. Затем перешел к Родионовым, надежным друзьям, на Стахановский городок. Только ушел от Опренко, как через два дня к нему пришли немцы искать отца и забрали самого Опренко, правда вскоре выпустили. Он рассказывал, что гестапо уже было в панике и готовилось бежать из города. Но впоследствии Опренко был осужден уже органами НКВД на 10 лет. Его обвиняли в том, что он якобы забрал себе одну из продовольственных баз отряда в Паньковском лесу. Потом, после освобождения города, это отцу тоже ставилось в вину, поскольку Опренко был им рекомендован, как хозяин явочной квартиры.
    В доме Родионова отец жил в подвале, пока в дом не явились немцы. 20 немцев поселились в доме и отцу пришлось в тот же день уходить.
    Одна из явочных квартир была у наших хороших друзей Кудрявцевых на ул. Карла Маркса. Кудрявцева Антонина Андреевна вспоминает:
    "Среди живущих в доме и во дворе были и друзья и враги. Одна из соседок все время угрожала, что выдаст нас, как покровителей партизан. Действительно, однажды к нам пришли с обыском и требовали фотографии Михаила Третьякевича - в это время в городе была объявлена крупная сумма за его голову. Перерыли все в доме, но ничего не нашли, т.к. незадолго до этого я все карточки сожгла. Через некоторое время к нам на квартиру поселили эсэсовцев. Они часто уходили и их подолгу не было дома. И вот в один из таких дней, который был самым страшным днем в моей жизни, пришел к нам Михаил. Мы его спрятали у надежной соседки, где он пробыл несколько часов, а потом мой муж Александр Александрович увел его на другую квартиру, где Миша надеялся пробыть долго. Когда шли, муж шел поодаль от Михаила и услышал от проходящих мимо них людей - "Это пошел Третьякевич". Его узнали, несмотря на то, что он был с бородой, в шапке-ушанке, с приподнятым воротником, но не выдали. Михаил перешел на квартиру к Донченко".
    Она же вспоминает, что однажды пришел молодой человек, изможденный, усталый и спросил, как найти Михаила, Антонина Андреевна подумала, что, может быть, это кто-то подосланный. И не сказала, где находится отец. Но, все-таки, пожалела пришедшего и промыла и перевязала его ноги - они были у него в крови. Проводив его, она побежала к отцу и рассказала об этом случае. Он сокрушался: "Как жаль! Это был наш человек". И предупредил Кудрявцеву, что должен придти еще один наш человек, летчик.
    На одной из явок отец наладил связь с подпольем в городе и взялся за выпуск листовок. В листовке 8 января 1943 г. он писал:
    "Дорогие ворошиловградцы!
    Вся итальянская и часть немецкой армии разгромлены Красной Армией на Дону. Красная Армия успешно наступает. Фашисты пытаются закрепиться на правом берегу Донца. Не идите строить укрепления, прячьтесь, это поможет скорому приходу Красной армии в наш город.
    Смерть немецким оккупантам!"
   
    А немцы ещё 19 августа стали выпускать газету "Нове життя" три раза в неделю. Городской комендант полковник Нагль издавал приказы. Вот выдержки из одного приказа:
   
    "Лица не явившиеся на работу, будут рассматриваться как саботажники, с применением к ним строжайших мер наказания по условиям военного времени".
    Однажды, когда отец находился у Донченко Ивана Прокофьевича, во двор его дома прибыл пулемётный взвод немцев с черепами на рукавах. И хотя отец находился обычно в погребе, оставаться здесь нельзя было, т.к. в доме разместился штаб немецкого полка. С трудом Донченко перевел отца к своей сестре, но туда "тоже наехали немцы и в ее халупе устроили сапожную мастерскую". Отец скрывался там на чердаке, но все равно пришлось уходить. Донченко его устроил к своей хорошей знакомой - Поповой, где отец пробыл 5 дней. Он мало ее знал, но Донченко на нее надеялся. Отец пишет:
    "У моей хозяйки перед этим стояли итальянцы и на табличке было написано, что здесь живут итальянцы. Поэтому, когда группа немцев забежала во двор, и хозяйки не было дома, а я вместе с ее 17-летним сыном был заперт в квартире, они не очень настойчиво рвались в квартиру. Попробовали сбить замок - не сбили, и убежали, правда, по пути застрелили собаку. Здесь тоже было опасно находиться и Фаина Константиновна (хозяйка) предложила перейти к Дмитрию Пивоварову. Это был старый торговый работник города, у него четверо сыновей были в армии. Пивоварову я представился под чужой фамилией, как Скрыпников. Но оказалось, что он меня знал по работе, и предложил укрыться у него в доме на окраине города около аэродрома".
    Так отец в оккупированном городе сменил восемь адресов. На последней квартире он жил 6 дней до прихода разведки Красной Армии. Из его рассказа о последнем дне оккупации и первом дне освобождения:
    "Весь день 13 февраля 1943 г. и ночь на 14 февраля шла интенсивная стрельба с обеих сторон. Наши войска заняли Острую Могилу (на подступах к городу), фашисты в 3 часа утра 14-го начали отходить к центру города. В 7 часов утра 14-го мы с Пивоваровым вышли на улицу и тут же встретились с группой в 50 человек наших бойцов под командованием ст. лейтенанта. Хотя мы и знали, что в нашей армии введены погоны, но впервые увидели бойцов с погонами на плечах. Это по-особому торжественно. Ст. лейтенант спросил у меня покороче дорогу к центру города, я предложил провести отряд до железнодорожного вокзала, а в это время уже по Ленинской улице шли части Красной Армии. Я нашем командира полка, потом командира дивизии. Зам. командира дивизии подполковник Орлов со мной долго беседовал. Кроме справки на Скрыпникова у меня никаких документов не было. Когда я у него находился, зашли четверо коммунистов, которые подтвердили, что я Третьякевич. Я шел по освобожденному городу. Жители вышли на улицы, радовались, обнимались. Город горел, дома разрушены, на улицах было на метр грязи и льда. И вот одно из самых счастливых событий - ко мне стали подходить наши подпольщики из отряда. Первые, с кем я встретился в это хмурое, но радостное утро, были Морозов, Пронин, Соболев, Хмарченко, Громов. Громов и Пронин сообщили печальную весть о гибели командира нашего отряда Яковенко".
    Отец приступил к организации горкома партии. Нашел машинку, машинистку, отпечатали 50 объявлений, чтоб все коммунисты и кандидаты партии явились в горком. Нашел помощников, начали регистрацию - регистрировал Плотников, это был первый работник горкома. Стали обсуждать, где временно разместить горком, ведь почти все дома разрушены. Нашли одноэтажный домик на ул. Юного Спартака, где при оккупации была немецкая сельхозкомендатура. ГК партии начал действовать. Сразу же по разным вопросом шли люди в горком - кто за помощью, кто с сообщением о мародерах, о скрывшихся полицаях и т.д.
    Приходится удивляться, какую ответственность отец взял на себя одного и сколько ему пришлось сделать за 2-3 дня, пока не прибыли все руководящие органы города. Вот вкратце об этом:
    "После организации горкома в первую очередь срочно подобрали и послали уполномоченных ГК на все предприятия города, чтоб организовать охрану оставшихся ценностей от пожаров и мародерств, чтоб набирать рабочую силу и начать расчистку завалов. Для уполномоченных отпечатали мандаты за подписью Третьякевича, но без печати, т.к. ее по не было".
    "На мелькомбинате было оприходовано 10, 2 тысячи тонн зарна".
    "Обнаружили в подвале рыбного магазина два вагона газетной бумаги. Разыскали наборщиков и уже на 2-й день после освобождения города - 15 февраля - вышел первый номер газеты с сообщением Софинформбюро и поздравление жителей".
    В 11 часов утра 14-го в горкоме партии отец встречал командование корпуса, который освобождал город, во главе с генерал-майором Запорожченко. Корпус шел от Волги, вел ожесточенные бои, ряды его поредели. Поэтому обсуждали вопрос о мобилизации в армию. Поскольку военкомата не было, мобилизацией занимался тоже горком. С нач. политодела корпуса договорились провести в городе митинги.
    В горком потоком шли жены, матери с просьбой помочь с питанием для детей и стариков. Отец продолжает:
    "В конце дня я поехал на мелькомбинат, где договорился, чтоб в течение двух дней соорудить примитивную мельницу для помола зерна.
    От мелькомбината - на военный аэродром, где пришлось организовывать охрану захваченных нашими войсками 72-х самолетов до приезда трофейной команды корпуса.
    В этот же день разыскали связиста Науменко, которому поручили устроить связь хотя бы на 10 номеров. Через два дня в городе действовала примитивная телефонная связь.
    Жители приводили оставшихся по разным причинам в городе немцев, итальянцев - пришлось в одном из домов размещать и охранять пленных, пока не прибудут советские органы.
    Рабочий день в горкоме 14 февраля 1943 г. закончился в 3 часа ночи. Следующий день был таким же насыщенным.
    Поздно вечером 15-го приехал Степан Емельянович Стеценко, первый секретарь горкома, мы расцеловались. Он имел поручение Обкома партии организовать городской совет депутатов трудящихся. А 17 февраля уже приехал первый секретарь Обкома партии А.И. Гаевой и другие товарищи".
    Я с интересом слушала рассказы отца о первых днях после освобождения города. Чувствовалось, что он гордился собой, что остался при немцах и не эвакуировался, как многие другие партийные деятели, в тыл.
    И с особой гордостью рассказывал, как восстанавливал власть после освобождения, когда он был в одиночестве из руководителей города.
    В первые дни было столько работы, что отец не успевал сбрить густую партизанскую бороду, которая помогала ему при немцах скрывать свою молодость. С бородой он казался намного старше своих 32-х лет. Голова ещё больше поседела, но вот борода была совсем не седая. Отец боялся, что полицаи могли принять её за фальшивую, а не хотелось бы привлекать лишний раз к себе внимание.
    Сразу после освобождения города, в первый же день, отец договорился с командованием корпуса, который освобождал город, о совместном проведении торжественного митинга. На митинг собрались тысячи людей. У всех было приподнятое настроение. Папа выступил первым, поздравил горожан с освобождением от оккупации, говорил с большим подъёмом и радостью. Несмотря на усталость, он выступал легко и торжественно. Рассказал о партизанском отряде.
    Среди присутствующих на митинге вместе с корреспондентами газет оказалась женщина - художник, которая предложила отцу написать его портрет, чтоб осталась память о партизанских днях. И когда, наконец, папа собрался сбрить бороду, от вспомнил о ней. Так у нас появился настоящий портрет отца, написанный масляными красками, в репинском духе. Но вот фамилии автора я, к сожалению, не знаю.
   
   
   
   

"Судьба отряда".

    Командир отряда Яковенко и с ним 16 человек после боя у хутора Пшеничного не решились идти искать Митякинский лес и вернулись назад в район Паньковки. Снова стали выпускать листовки. Пытались найти своих товарищей или связаться с другим подпольем, которым руководил Стаценко. Но не удалось. Жительницы Паньковки Удовиченко и Павленко продолжали поддерживать связь с отрядом, пекли для них хлеб, стирали белье. Отряд продолжал жить.
    В начале сентября Надя Фесенко направляет Виктора Третьякевича с заданием для связи с комсомольцами и, как предполагается, для организации подполья в Краснодоне, где он жил с родителями и многих знал. Там он был замучен в гестапо и с другими молодогвардейцами сброшен в шурф шахты 15 января 1943 г. Сама Надя Фесенко и Галя Серикова занимались агитационной работой в Ворошиловграде. Сначала была схвачена Галя, а в конце сентября при попытке перейти линию фронта - Надя. Они сидели в одной камере, и Надя Фесенко сумела оттуда посылать записки на волю и руководить комсомольцами из тюрьмы. Галя была расстреляна в конце октября, а Надя в начале декабря. Отец часто о них вспоминал и всегда с большой теплотой. Он читал их записки из тюрьмы, приводит их в своих воспоминаниях. Восхищался их храбростью и находчивостью в борьбе с немцами в тылу врага.
    15 сентября 1942 г. на оставшийся отряд под Паньковкой пошли каратели. Был бой, в котором погиб командир отряда Иван Михайлович Яковенко. 16 сентября погиб Юра Алексенцев. Он пробрался в Паньковский лес, чтоб найти и похоронить командира. Его обнаружили враги, тяжело ранили и он погиб, подорвав себя гранатой. Женщины, которые помогали отряду - Павленко и Удовиченко - похоронили Юру в лесу, хотя полицейские запрещали. Потом его прах перенесли в братскую могилу хутора Христовое. Рыбалко решил остаться в Макаровом Яру и собрать группу. Но его схватила полиция и вскоре его расстреляли в гестапо Ворошиловграда. Погиб при переходе линии фронта политрук латыш Пигли. Оставшиеся в живых из отряда влились в другие отряды.
    Трагически сложилась судьба у активного участника партизанского отряда, командира группы Литвинова Николая Семеновича. На оккупированной территории ему помогал скрываться от немцев сельский староста. После ухода немцев Литвинов дал этому человеку справку о том, что он помогал партизанам. За это поплатился сам Литвинов - его исключили из партии, осудили на 10 лет и отправили в лагеря Казахстана. Когда это случилось, жена Литвинова Фаня Григорьевна прибежала к нам сообщить об обыске у них и аресте. Другого командира группы - Громова - тоже исключили из партии и осудили. Правда, выпустили его через год-полтора. В вину ему поставили тот факт, что он скрывался от немцев у женщины, которая якобы имела сними связь. (О Литвинове и Громове мне рассказывала моя мама.
    Она также рассказывала, что за моим отцом после освобождения города была установлена слежка двух агентов госбезопасности, которая продолжалась несколько лет, по ее не отменил первый секретарь обкома Гаевой А.И. Об этом стало известно много лет спустя. Отец чувствовал эту слежку.)
    За время деятельности отряда было уничтожено 113 фашистов, взорвано два моста через Донец, разрушены переправы, метеостанция, автомашины, разгромлены обозы, распространено 50 тысяч листовок и газет, группой Литвинова сбит немецкий самолет.
   
   
   
   

"Кто остался в дураках?"

    На школе N7, в которой я училась и окончила в 1948 г., находится мемориальная доска.
    "В этой школе учились Алексенцев Юра, Пятеркин Виктор, Третьякевич Виктор, павшие смертью храбрых в годы Великой Отечественной войны".
    В городском сквере Луганска на улице Ленина похоронен командир отряда Яковенко Иван Михайлович. На памятнике - традиционный орел с распростертыми крыльями.
    Комиссар отряда Третьякевич Михаил Иосифович после освобождения Ворошиловграда работал вторым секретарем горкома партии. В начале 1944 г. на бюро обкома он был отстранен от работы секретаря в связи с клеветой на его брата Виктора Третьякевича и направлен на работу в небольшой шахтерский городок Паркоммуну (сейчас г. Перевальск).
    Помню эту жуткую ночь, когда мы с мамой ждали папу с этого бюро. Я не очень разбиралась в том, что происходит, ведь мне было всего 13 лет, но понимала, что это что-то страшное для нашей семьи. Я лежала на кровати, но не спала, а внутри билась мелкая дрожь. Не могла понять, за что папу можно наказывать, когда он заслужил только хорошее - оставался на свой страх и риск при немцах, в партизанах.
    Мама не прилегла всю ночь, она просидела на подоконнике выглядывала в окно отца. Здание обкома было видно из нашей квартиры. Конечно, она боялась худшего, что исключат отца из партии, что, может быть, арестуют. А через полгода должен был родиться мой брат...
    Вдруг мама вскрикнула, я вскочила с кровати - наконец, она увидела, что папа идет один от здания обкома, по улице к нашему дому. Когда папа пришел, я успокоилась и снова легла в кровать, и сквозь сон слышала, как в соседней комнате папа с мамой о чем-то долго говорили, говорили...
    Потом как-то мама рассказала (ее воспоминания записаны братом несколько лет назад), что на бюро обкома те партаппаратчики, которые отказались остаться в подполье и, возвратившись из Средней Азии, заняли снова свои места, рьяно нападали на отца. Особенно нападал Ильясов (госбезопасность).
    Все, что папа рассказывал об отряде, он ставил под сомнение и по каждому поводу спрашивал: "А кто докажет? Кто подтвердит?" Отец отвечал "Я же не мог водить с собой свидетелей". Ильясов спрашивает: "Сколько ты лично убил немцев?" Отец: "Одиннадцать". Ильясов: "Почему так мало?" Отец: "Ну, моя задача была больше в организации и руководстве..." и не выдержав, выпалил: "А ты сколько убил немцев?!"
    Отец был благодарен первому секретарю обкома Гаевому, что тот старался сдержать Ильясова. Много лет спустя отец встретился с ним на улице, когда тот уже не занимал высокого поста. "Миша!" - радостно он бросился к отцу. Отец говорит, что у него внутри все закипело: "Ты ж хотел меня посадить!" Тот: "Тогда время было такое..." Отец не стал с ним разговаривать.
    На бюро обкома присутствовал секретарь по пропаганде Шевчук Н.С. Он считался другом нашей семьи. Перед оккупацией отец ему предложил остаться в партизанском отряде. Но тот отказался сам и отцу не советовал. На бюро он почему-то вел себя провокационно, например, сказал, причем по-украински, смысл такой: если б хорошо воевали, то организовали бы восстание в тылу. ("Повстання треба було пидняти".) После бюро он подошел у отцу и сказал: "Ну что? Кто остался в дураках?". Однако в дальнейшем он продолжал поддерживать хорошие отношения с нашей семьей.
    Но клевета на Виктора сыграла свою роль, и позже "бюро обкома партии 29 мая 1945 г. приняло решение об исключении Виктора Третьякевича и его старшего брата Михаила Иосифовича из списков партизан и подпольщиков Ворошиловградского областного партизанского отряда" ("Жизнь Луганска" N39, сент. 1993 г.)
    После Паркомунны отец работал в райцентре области - в Красном Луче, а потом, в Луганске и Гориищеторге, на хлебозаводе, в городоском подсобном хозяйстве.
    Последние годы будучи пенсионером, отец много ездил по стране от общества "Истории и охраны памятников" и по своей инициативе. Его приглашали во многие города - Ленинград, Ульяновск, Тюмень, Владимир, Муром, Омск, Томск, Пермь, Грозный, Рига и многие другие города разных республик СССР - с рассказами о партизанской борьбе и "Молодой Гвардии". Осталось много фотографий, сувениров, писем от этих встреч.
    Умер скоропостижно в 1980 г. 69 лет. Похоронен на городском кладбище Луганска.
    Когда я в последние годы приезжала в Луганск, мы с моим младшим братом Витей, названного так в честь дяди - молодогвардейца, часто говорили о папе, особенно когда прочитали все его воспоминания. Однажды брат мне говорит: "Представляешь, сколько папа тяжелого пережил в своей жизни, а мы толком об этом у него никогда не спрашивали, и сам он ничего не рассказывал, кроме партизанских будней. А сколько ему пришлось вытерпеть в оккупированном Луганске, когда его преследовало гестапо и даже цену за его голову назначили: как обрушилась на него весть о гибели брата и клевета на него; и как после всего этого ещё нужно было выдержать жестокое испытание на бюро обкома, по существу, допрос госбезопасности, и в завершение ещё и исключили из списков партизан!.." Да, мы жили рядом с незаурядной личностью, не ценя этого.
    В быту папа был очень добрый, спокойный и остроумный человек. Любил разыгрывать внуков, наряжаясь смешно и подражая голосам разных животных. Мой сын вспоминает с удовольствием, как дедушка, когда работал на хлебозаводе, водил его туда и показывал, как пекут хлеб, а дочь уже была на другом месте дедушкиной работы, в подсобном хозяйстве. Там она впервые в своей жизни увидела свиней и очень их испугалась.
    Папа любил играть в преферанс. Это был настоящий ритуал: накануне готовились два стола - один для игры, другой - с выпивкой и закуской. Приходили друзья - преферансисты, это были старинные знакомые ещё с довоенных времен - и всю ночь шла серьезная игра!
    Папа мог взять балалайку в руки и запросто на ней сыграть, сесть за пианино и проиграть незатейливые мелодии. А его брат Володя брал гитару и своим красивым баритоном подпевал. Папа с мамой жили очень дружно, вместе обсуждали семейные проблемы, заботились друг о друге. Когда папа о чем-то думал своем, то ходил по квартире, заложив руки за спину. Эту его походку копировали внуки - мой сын и сын брата, когда им было лет по пять. Папа любил посидеть в одиночестве летом в тени на веранде, о чем-то думая. Может быть, как раз в такие минуты он и перебирал в памяти горькие моменты своей жизни, но опять же не посвящая в это никого из нас...
   
   
   




"Я считаю, что шестым героем
   должен быть он, Виктор, наш
   комиссар - яркая, магнетическая
   личность."
   В.И.Левашов, капитан 1-го
   Ранга, член штаба "Молодой
   Гвардии". Ленинградская
   газета "Смена". 30.09.87.
   
   
   

КОМИССАР "МОЛОДОЙ ГВАРДИИ"
   
    "Начало биографии"

В "Комсомольской правде" от 5 января 1989 г. в статье "На весах правды" журналист Ким Костенко сказал: "О судьбе Виктора Третьякевича писать бы не мне - Шекспиру. После своей поистине мученической смерти побывал он и в национальных героях, и в подлых предателях и снова в героях. Крутые зигзаги нашего общественного бытия прошлись по нему бульдозером, и каждый оставил свой след".
    Моему отцу было 14 лет, когда родился его младший брат Витя в селе Ясенки Курской обл. Отец вспоминает:
    "В один из дней начала сентября 1924 г. меня послали за Матвеевной которую я привел домой. После узнал, что она была акушерка. Потом меня послали куда-то в огород. Когда я вернулся, мне сказали, что родился мальчик..."
    Воспоминания моей мамы - Третьякевич Марии Васильевны:
    "В августе 1930 г. мы с мужем впервые поехали к его родителям в с. Ясенки. Жили мы тогда в Луганской станице... Вышли на станции, там стояли подводы, один возчик согласился подвести нас до Ясенков. Когда подъезжали к селу, увидели, что на поле играют мальчишки. Один подбежал к нам и закричал: "Миша, Миша приехал!" Муж воскликнул: "Это Витя!" - подхватил его на руки, стал обнимать. Витя серьезно сказал: "Мне надо побежать предупредить домой" - и побежал впереди подводы.
    Вышли нам навстречу мать, сестра Маня и средний брат Володя. И мать и Маня заплакали. Вошли в хату. Пока радовались встрече, Витя побежал в другую комнату и принес игрушку - деревянную лошадку на колесиках с арбой и говорит солидно: "Это я в колхоз на работу езжу". Назавтра рано проснулся, начал нас звать в лес за орехами и очень расстроился, когда мы их там не нашли - уже собрали местные жители.
    Тогда ему было шесть лет, он не отходил от старшего брата, моего мужа. Когда уезжали, он сильно плакал, просился с нами. Он был таким же, как все мальчишки в его возрасте".
    В начале 1932 г. родители отца с сыновьями Володей и Витей переехали в поселок Изварино Краснодонского р-на, где работал тогда мой отец. В 1934 г. они приобрели себе землянку (хату) в Краснодоне, на Шанхае. В 1932 г. Витя учился в школе им. МЮДа, а потом в школе им. Ворошилова. Многие учителя, у которых он учился, написали замечательные о нем воспоминания.
    У меня тоже есть свои воспоминания о Вите.
    Он был старше меня на 7 лет, и, хотя доводился мне дядей, я звала его просто Витей, ведь он был ещё школьником. Когда я в детстве шла к бабушке и дедушке на Шанхай от нашего дома, нужно было переходить бугор, на котором я всегда, как заколдованная, падала и разбивала коленку. Рана не успевала заживать. А земля там жесткая, сухая, с крупинками угля.
    Возле их дома всегда была ватага ребят. Они часто играли в "чижика", но меня не брали в эту игру. Однажды Витя взял меня в свою компанию на речку Каменку. Шли к речке гурьбой десять. По дороге ребята смеялись, кидались чем попало - кто дальше. Наверняка здесь были и будущие молодогвардейцы, и я была среди них.
    Шанхайские ребята учебники и тетради носили стопкой за поясом и Витя тоже. Наверное, не было портфелей.
    Незабываемые вечера, когда сидели во дворе на лавочке, и Витя играл бесконечные вальсы на мандолине. Это казалось так красиво! Дедушка и бабушка тут же сидели и часто играли с соседями в карты. Помню, как дедушка говорит Вите: "Сыграй "Мы кузнецы", - и Витя тут же сыграл.
    Моя мама рассказывает:
    "У мужа была мандолина и гитара. Он учил Витю играть на них. Вите это очень нравилось, он быстро научился. Мы отдали ему эти инструменты и муж еще купил и подарил ему балалайку. Витя был очень музыкален, как все братья Третьякевичи".
    Когда мы жили в Ворошиловграде, Витя к нам часто приезжал из Краснодона, и сразу садился за пианино. У него была заветная мечта научиться на нем хорошо играть.
    А у нашего пианино своя история. Когда пришли немцы в Ворошиловград, в нашем доме в пригороде Малая Вергунка оставались жить родители моей мамы. Дедушка Василий Михайлович рассказывал, что немцы сразу же забрали пианино к себе в комендатуру и там непрерывно на нем барабанили. Когда город освободили, дедушка привез пианино домой. Оно было сильно разбито - ножки сломаны, некоторые клавиши не играли. Потом его отремонтировали, настроили, и я еще немного на нем занималась, а потом мой младший брат занимался. В 1986 году мама решила передать пианино в Краснодонский музей "Молодая Гвардия", как память о Викторе, который играл на нем много раз. Когда Витя бывал у нас в Ворошиловграде, он со мной ходил в кино или в парк. Однажды мой дедушка, который работал почтальоном, попросил нас наклеить марки на конверты. Мы с Витей увлеченно этим занялись и не заметили, что несколько марок приклеили вверх ногами. Сначала боялись дедушке показать, а потом все втроем смеялись.
    В 1939-40 г. Витя работал пионервожатым в Суходольском пионерлагере и к нам летом не приезжал. Из рассказов отца, бабушки знаю, что он там спас утопающего мальчишку в Донце и за это ему вынесли по лагерю благодарность. А еще раньше, как вспоминает учительница Киреева, когда Вите было 12 лет, он спас маленького мальчика, выхватив его вблизи идущего паровоза. Этот случай обсуждался в школе как подвиг, был описан в школьной стенгазете и отмечен приказом по школе.
    Всегда Витя хорошо учился, учителя по разным предметам в своих воспоминаниях считают его первым учеником. Он был комсоргом школы им. Ворошилова, любимые его кружки: литературный, исторический. Учительница Овчарова Е.Х. рассказала, что в 1939-40 гг., когда в школе были организованы военные занятия, и учащиеся старших классов с преподавателем проводили практические занятия в балке, по стрельбе из винтовки Витя занял 1-е место.
    Учительница Киреева Анна Ивановна в газете "Приазовская звезда" от 4 сентября 1969 г. приводит сочинения своих учеников- молодогвардейцев - Григорьева, Ковалевой, Осьмухина, В.Левашова и Третьякевича на тему "Осень в родной стороне", написанное в 1936 г. Им было по 12 лет. Центральное место в ее воспоминаниях отводится Виктору. Он был ее любимым учеником. Киреева назвала свои воспоминания о Вите "Ушел, чтобы остаться живым".
    Хочу здесь привести сочинение Вити. Свой рассказ он называл "СОН":
    "Мы ходили на экскурсию. Я так находился, что когда пришёл домой, скорее поел и лёг спать. Мне снился сон. Как будто я в лесу хожу один. Там темно, печально и страшно. Звери ушли на спячку, птицы улетели в теплые края. Букашки и те спрятались под корой. Только ветер поет, гнет деревья к земле. А желтые листья будто бы сыпятся с них, кружатся у меня над головой и жужжат. Я рассердился и стал их ловить, но они все куда-то исчезли. Только один листок летал-летал и упал мне прямо на шею, прилип. Да такой холодный-холодный. Я хотел его отодрать и проснулся. А мама моя гладит холодной рукой по шее и говорит "Вставай, пора в школу собираться".
    Он часто писал заметки в местную газету. В Луганской газете "Прапор перемоги" 5 мая 1965 г. написано:
    "Много интересов было в школьные годы у прославленного молодогвардейца Виктора Третьякевича. Он увлекался музыкой, рисованием, был юнкором Краснодонской газеты "Социалистическая Родина". О чем же писал этот пытливый паренек? - Весенние заботы о пернатых, интересные походы во время каникул, об учебе... В газетном архиве города Киева обнаружено восемь материалов Виктора, опубликованных в 1940-41 гг.".
    Витя много читал. Я удивлялась его интересам, когда увидела, какие книги он читал в 9-10 классах, которые остались после него, сравнивала со своими читательскими интересами десятиклассницы. Не говоря уже о программной литературе, здесь и "Капитал" Маркса, и том стихов Верхарна, таблицы логарифмов Пржевальского и даже "Новый органон" Ф.Бэкона. Часть книг он не успел сдать в библиотеку, родители передали их в музей.
    Отец говорил, что Витя мечтал учиться в Бауманском училище.
    Обычно на праздники мы приезжали в Краснодон проведать стариков. В мае 1941 г. (мне было 10 лет) я с Витей сидела на лавочке во дворе их хаты. Он с таинственным видом достал из пиджака фотографию 9x12 и показал мне. На ней я увидела Витю с красивой девушкой. Она была в цветастом платье, с косами, которые лежали впереди на плечах. Ему хотелось с кем-то поделиться своими чувствами, но с родителями, видимо, не решался.
    Витя спрятал фотографию в карман.
    Как потом оказалось, уже после войны, когда я стала об этом всем рассказывать, такой фотографии нигде не было и никто из родственников ее не видел - ни бабушка, ни братья Виктора. Я была единственной, кому Витя доверил свою тайну. А когда позже я смотрела на портреты молодогвардейцев, мне показалось, что я узнала девушку с фотографии - это была как будто бы Аня Сопова или Ганна по-украински. Теперь на братской могиле в Краснодоне их имена расположены рядом, в одном квадрате гранитной плиты:
   
    Сопова Г.Д. 1924-1943
    Третьякевич В.И. 1924- 1943
    Фомин Д.Я. 1924- 1943
    Шепелев Е.Н. 1924- 1943
   
   
   
    

"Война"

    В октябре 1941 г. мы с мамой и ее сестрой с годовалым сынишкой эвакуировались из Ворошиловграда в Узбекистан, под Самарканд. Папа оставался в Ворошиловграде. В ноябре он отправил к нам с одним из эшелонов и Виктора, которому тогда исполнилось 17 лет. Мы знали, что Витя едет к нам и ждали его. С дороги он прислал нам открытку, сообщал, что скоро приедет. Но потом пришло письмо из Куйбышева, в котором он пишет, что передумал ехать в тыл и возвращается в Ворошиловград. На перроне вокзала в Куйбышеве он услышал по радио сообщение о разгроме немцев под Москвой и решил возвратиться домой. Он пошел к начальнику вокзала, рассказал ему все и тот помог ему выехать из Куйбышева. Так Витя сам решил свою судьбу.
    А где-то в марте 1943 г. мы с мамой получили от отца первое письмо после освобождения Ворошиловграда. Мама достает письмо из конверта и вдруг как закричит и падает на кровать. Оказывается, она увидела партизанскую фотографию отца, где он совершенно неузнаваемый, с бородой - настоящий партизан! В письмо была вложена и небольшая фотография Вити, известная, но на обороте её папа написал страшные слова: "Наш дорогой Витя погиб как герой от рук фашистских захватчиков 15.01.43 г. Память о нем сохранится навсегда".
    Осенью 1943 г. мы возвратились из эвакуации в Ворошиловград. После освобождения города папа работал вторым секретарем ГК партии. В один из дней ноября, когда как раз по радио говорили об освобождении Киева, у нас гостил Степан Емельянович Стаценко, в то время первый секретарь горкома. (Во время оккупации он, как и Яковенко, был секретарем подпольного обкома партии, но в другом районе области. С отцом они были друзья. И когда Степан Емельянович перешел работать в Киев, переписка нашей семьи с ним продолжалась вплоть до его смерти. Советский писатель Борис Горбатов в повести "Непокоренные" воплотил черты Степана Стеценко в образе своего героя Степана Яценко).
    Они с отцом беседовали и, конечно, вспоминали партизанские дни. Зашла речь о Викторе и вдруг - мой стойкий и, как мне казалось, невозмутимый папа - при этом громко разрыдался, убежал в другую комнату, там зарылся лицом в подушки и продолжал рыдать. Тут я осознала, какая это была трагедия для него - гибель младшего брата и боль из-за того, что его оклеветали. Отец никогда не говорил нам о своих переживаниях, он, как всегда, все переносил молча в себе.
    В рассказе о партизанском отряде отца подробно говорилось о деятельности Виктора в отряде, где он был связным. После того, как партизанский отряд был окружен и на них обрушился огонь фашистов, отец с пятью бойцами пробился через кольцо и ушел, как договаривались перед боев, в Митякинский лес. Потом стало известно, что другая часть отряда с командиром Яковенко, где находился и Виктор, вернулась на прежнее место, в район Паньковки. С тех пор отец Виктора больше не видел.
    Ещё в отряде Надя Фесенко (секретарь подпольного обкома комсомола), говорила отцу, что Виктор с июля является членом подпольного обкома комсомола. Отец знал, что Надя и Галя Серикова оставлены обкомом для работы в тылу врага.
    "Я наблюдал, как Виктор в отряде часто беседовал с ними. Знаю, что они решили расширить деятельность своей группы, вовлекать больше молодежи в борьбу с врагом помимо отряда. В результате их походы в город увеличили число подпольщиков-одиночек из комсомольцев до 50 человек.
    В начале сентября 1942 г. Надя Фесенко направила Виктора из отряда в город. Есть все основания полагать, что она его послала с определенным заданием".
    Ещё в ноябре 1941 г. отец перевез своих родителей из Краснодона в Ворошиловград, где они жили у хороших друзей Кудрявцевых, и оставались там, когда пришли немцы.
    Бабушка Анна Иосифовна рассказывает:
    "В первой половине сентября 1942 г. смотрю - по улице идет Виктор и хромает. Когда он зашел в дом, я бросилась к нему и спросила не ранен ли он. Витя ответил: "Нет, мама, это я для маскировки". Один раз Виктор сидел и что-то писал. Я заглянула через плечо и прочитала: "Смерть немецким оккупантам!". Я говорю ему: "Что ты делаешь! Немцы постоянно заходят к соседу, могут и к нам заглянуть". На что он ответил: "Молодежь в Германию вербуют, надо убеждать не ехать".
    К Виктору стали приходить ребята и все незнакомые. Мы волновались за него. В доме напротив немцы расстреляли всю семью евреев, туда же поселился на жительство немецкий следователь. Каждый день к дому подъезжали машины, немцы, полицейские и мы совсем потеряли спокойствие. На вопрос, что нам делать дальше, Витя неожиданно предложил: "А что если мы переедем в Краснодон, в свою хату, там нас все знают..."
    Мы подумали с отцом и согласились...
    Сначала Виктор пошел в Краснодон один, где пробыл 2-3 дня. Останавливался у своего друга Володи Лукьянченко. Потом вернулся. Мы продали кое-какие вещи и купили за две тысячи рублей тачку. На ней отец с Виктором перевезли все наше имущество, кроме сундука. Когда они везли тачку, я шла рядом. Каждый раз, кода спускались под горку, Витя мне предлагал: "Мама, садись на тачку, хоть немного отдохнешь..."
    Во второй половине сентября мы уже жили в Краснодоне".
   
   
   
   

"В Краснодоне"

    С первых же дней Витя начал общаться с большой группой ребят. Сначала, по словам бабушки, к Вите пришли Ваня Земнухов, Вася Левашов, Сергей Тюленин, Володя Осьмухин, Жора Арутюнянц, позже другие ребята и девушки. Виктор часто уходил из дома на день-два. Говорил, что идет к товарищам или в поселок Краснодон или Изварино.
    Левашов В.И., член штаба "Молодой Гвардии", журн. "Звезда", 1-2, 1970 г.:
    "Стук в дверь. Я открыл и вскрикнул от радости и удивления. Передо мной стоял Виктор Третьякевич, с которым мы в мае, до оккупации, встречались в Ворошиловграде. Оказалось, что после того, в июле, Виктор на бюро обкома был утвержден членом подпольного обкома комсомола. Руководитель обкома Надя Фесенко направляет Виктора в Краснодон, где он до войны проживал с родителями, для организации молодежного подполья".
    Вася Левашов одно время учился с Витей в одном классе и даже сидел с ним за одной партой.
    Дедушка и бабушка вспоминали, что почти каждый день в их землянке собирались ребята. Так, во второй половине сентября 1942 г., у них собралась большая группа ребят. Витя обратился к отцу: "Папа, постой с часок во дворе, если кто-нибудь будет идти, скажешь нам". Для конспирации перед каждым собранием ребята выкладывали на стол карты, домино, шахматы.
    Василий Левашов, газета "Сов. Спорт". 27.01.1968:
    "Виктор предложил обсудить вопрос о создании подпольной организации. Собрались 23 сентября. Составили текст клятвы. Название нашей организации дал Сергей Тюленин. Помимо его в штаб вошли Виктор Третьякевич, Олег Кошевой, Иван Туркенич, Иван Земнухов, Люба Шевцова, Уля Громова и я".
    И далее он же из книги "Найди себя в строю флотском", 1996 г.:
    "В тот день, когда мы договорились о создании штаба, распределили между собой обязанности. Комиссаром утвердили Виктора Третьякевича, нач. штаба Ивана Земнухова, ответственным за информацию Арутюнянца. Мне поручили сформировать центральную группу, куда вошли С.Левашов, В.Загоруйко, Ю.Виценовский, В.Осьмухин, Т.Орлов. На следующем заседании ответственным за безопасность утвердили Олега Кошевого. Сергей Тюленин уже был руководителем своей группы".
    О том, что Виктор был комиссаром "Молодой гвардии", говорит Арутюнянц Г.М. в книге "Выросли мы в пламени", 1964 г., 262 стр.:
    "Был создан штаб подпольной организации... Её комиссаром стал Виктор Третьякевич".
    У нас долго хранилась газета "Ворошиловградская правда" 1943 г. - тогда они выпускались маленьким форматом - со статьей Радика Юркина "Как меня принимали в комсомол". Я ее перечитывала много раз после приезда из эвакуации. Он описывал подробно, как это происходило на квартире Третьякевича. Поручились за него Виктор и Сергей Тюленин. Там же в октябре давали клятву.
    Молодогвардеец Борис Главан ("Юность" № 11, 1968 г. ), когда вступал в ряды "Молодой гвардии", тоже давал клятву на квартире Виктора.
    Позже я видела в Краснодонском музее отрывки из статьи Юркина уже без упоминания имени Виктора, а у Фадеева в романе вообще все это происходит не у Третьякевича, а на квартире у Кошевого, и комиссаром "Молодой гвардии" стал уже не Виктор, а Олег.
    Меня всегда возмущала эта фальсификация. Когда читала роман Фадеева, невольно сравнивала разные эпизоды из книги с тем, что я знала из рассказов бабушки, дедушки и отца. В домике Третьякевичей регулярно проходили заседания штаба. Здесь принимали клятву, писали первые листовки (от руки, а потом их стали печатать на квартире Жоры Арутюнянца). Перед Октябрьскими праздниками 1942 г. у них заседал штаб. Радий Юркин рассказывает, что Виктор предложил вывесить красные флаги на больших зданиях города. Под 7-е ноября в городе уже развевались красные флаги.
    Бабушка рассказывает:
    "Приблизительно в октябре месяце я слышала у нас разговор ребят о выпуске листовок. Здесь же составили текст листовки. Как-то зашла к нам знакомая девушка Тишкова Ира и сообщила, что кто-то по городу расклеил листовки. Тишкова сказала, что почерк ей показался знакомым. Я забеспокоилась, что так могут кого-нибудь из ребят узнать. Спрашиваю потом у Вити, кто писал листовки. Он ответил, что их переписывали и расклеивали девушки, подписывали листовки "Молодая гвардия". И добавил: "В дальнейшем так не будем подписывать, чтоб не было подозрений на молодежь".
    Штаб не удовлетворял выпуск листовок от руки. Тогда ребята на месте разрушенной типографии городской газеты собрали шрифт. В доме Арутюнянца первые печатные листовки выпускали Жора, Земнухов, Осьмухин, Вася Левашов и Виктор. Витя несколько ночей не ночевал дома, говорил, что будет у Жоры. О выпуске листовок подробно рассказывает Арутюнянц в сборнике "Выросли мы в пламени", А Васильев В.П. в книге "Краснодонское направление" отмечает, что "в листовках "Молодой гвардии" ощущаешь публицистический пафос Виктора Третьякевича".
    Сборы на квартирах стали опасными. В ноябре, когда Женя Мошков стал директором клуба им. Горького, штаб решил центром работы "Молодой гвардии" избрать этот клуб. Ребята сумели реализовать свой план. Администратором стал Ваня Земнухов, художественным руководителем Виктор Третьякевич, Толя Ковалев - руководителем спортивной секции. Многие молодогвардейцы стали артистами и музыкантами.
    Как-то возвратившись из клуба, Витя сказал, что они теперь избавлены от угона в Германию, потому что считаются на работе. Он взял из дома гитару и мандолину, сказал, что руководит струнным кружком. В музее "Молодой гвардии" я видела список кружка, написанный его рукой. Весь заработок Вити, как и других ребят, за время работы в клубе составил 600 гр хлеба из овсяных высевок, который он принес домой 22 декабря.
    В связи с переходом штаба в клуб, Витя целыми днями и вечерами не был дома. Он участвовал во многих операциях "Молодой гвардии". О буднях молодогвардейцев рассказывает В. Левашов (журн. "Звезда", № 1 - 2, 1970 г.):
    "Утром зашел я к Виктору Третьякевичу, который перед рассветом вернулся из Первомайки. Вместе направились к Земнухову. Его дом был совсем близко от школы, на крыше которой продолжал развиваться красный флаг. Так отмечалась 25 годовщина Октября в городе. А за городом ребята из Первомайской группы совершили диверсию. К ним еще утром 6 ноября ушел Виктор. На дороге из Краснодона в Каменск ребята заминировали мост. Участвовали Виктор, Попов, Главан, Петров, Бондарев. Утром 7-го там подорвалась немецкая машина".
    "Решили устроить засаду у железнодорожного моста. Иван Туркенич разъяснил план нападения на машину. Виктор проверил исправность оружия, предупредил о мерах предосторожности... Быстро приближалась к засаде автомашина. Раздался взрыв... Мы скатились с насыпи, быстро сняли с убитых оружие и патроны".
    Из рассказов бабушки Анны Иосифовны: "Однажды зашел Сережа Тюленин и говорит:
   - Витя, задание выполнил.
   - Сколько принес? - спрашивает Виктор.
   - Наверное, с пуд. Я положил их у себя на чердаке.
    Речь шла о патронах. Витя попросил у нас масла для смазывания их и сказал Сергею, что хранить патроны на чердаке нельзя. Принесли их, смазали, вечером сложили в ящик и куда-то отнесли. Небольшое количество патронов Витя оставил у себя.
    Он всегда восхищался храбростью Сергея...
    Перед Новым годом к нам забежала Борц и крикнула:
   - Виктор, там около управы стоят машины с подарками и охраны никакой!"
    Когда бабушка рассказывала мне этот случай, то добавила:
    "Почему же Борц не крикнула "Олег!", а крикнула "Виктор!"...
    Все поднялись и пошли, а отец еще и говорит:
   - Да выходите хотя бы не все в одну сторону, вас же много, заподозрят...
    Через час слышу под дверью что-то грохнуло. Открываю - Витя принес большой чувал, внес его в хату. Разрезал ножницами, а там оказались немецкие газеты, письма, журналы и на дне коробки с подарками. Я всю ночь под 29 декабря сидела у печки и жгла эти бумаги.
    31 декабря подарки разобрали - Олег Кошевой, Володя Загоруйко, Володя Лукьянченко, и две последние коробки взяли Вася Левашов и Виктор. И пошли на новогодний вечер к кому-то из девушек. Вернулся Витя на рассвете 1 января 1943 года.
   - Что у вас сегодня будет в клубе? - спросила я.
   - У нас ничего не будет, - сказал Витя и лег спать на кровать".
    Много раз я слышала от бабушки печальный рассказ о первом дне нового 1943 года. О том, как Витя был арестован. 16 января она понесла, как всегда, передачу. Первым подал Иванихин. Полицейский вернул ему и сказал, что их вывезли в Ворошиловград. Потом вернули передачу Соколову. После этого Захаров вынес длинный список и прибил его на двери. Там было написано: "Лица, вывезенные в Ворошиловград". В списке было 22 человека. Первая фамилия стояла Третьякевич, потом Земнухов, Мошков, Осьмухин, Соколова, дальше не помню..."
    По слухам среди населения родители Виктора узнали, что его расстреляли. Вначале были арестованы трое, а потом, после доноса Почепцова, начались массовые аресты. По Краснодону ходили слухи, что Третьякевича, Мошкова и Земнухова повесят на видном месте. О муках и пытках, которые пришлось перенести всем молодогвардейцам в тюрьме, много написано...
    На судебном процессе над полицейским Мельниковым И.И. в 1965 г. стало известно о его зверствах по отношению к молодогвардейцам. И газетах "Правда", "Комсомольская правда", "Луганская правда" за 16-18 декабря 1965 г. говорится, что он "с жестокостью садиста избирал комиссара "Молодой гвардии" Виктора Третьякевича"... "Вел себя заправским экзекутором. Очевидцы рассказывали на суде, как он издевался над комсомольцами Виктором Третьякевичем и Павлом Колотовичем - бил их палкой, кулаками, ногами, а затем остервенело поднимал и с силой бросал на каменный пол". Мой отец присутствовал на процессе и, по рассказам мамы, не выдерживал, вскакивал с места и кричал на Мельникова, обвинял его, обвинял... Отец В.Левашова находился в одной камере с Виктором. Он удивлялся стойкости, с которой Виктор переносил все пытки (из выступления по радио 14 дек. 1960 г.).
    Хотелось бы обратить внимание на случай, о котором писалось в "Комсомольской правде" 28 июля 1959 г.:
    "Бывший следователь полиции Кулешов рассказал, как однажды в полицию приехал из Ворошиловграда важный работник гестапо. Он сказал, что у них имеются сведения, что в Краснодоне скрывается Виктор Третьякевич, важный политический преступник. Как удалось потом установить, гестаповцы пронюхали, что решением обкома Виктор был оставлен в тылу врага, и спешили с ним разделаться как можно быстрее".
    Я помню те три записки, которые Витя прислал из тюрьмы. Некоторое время они хранились вместе с его комсомольским билетом у нас в верхнем ящике комода. Комсомольский билет сохранился, потому что во время ареста Вити бабушка незаметно спрятала его за пазуху. Она увидела, что Витя ей выразительно показывает глазами на пиджак, который висел на вешалке. В пиджаке находился билет. Когда я еще училась в школе, часто читала записки, рассматривала билет и показывала их своим подругам Люсе Перегонцевой и Вере Милируд. Записки были написаны карандашом на клочках газеты. Конечно, мы не догадались снять с них копии. По памяти я помню несколько моментов: в каждой записке он сообщал, что получил передачу; в одной из них, что передает родителям свои часы, и в каждой записке просил принести цинковой мази и вазелина. У меня стоят они перед глазами эти записки - потертые обрывки газет с характерным Витиным почерком, написанные прямо по печатному газетному тексту.
   Мой отец, пытаясь восстановить правду о Викторе, 9 апреля 1949г. подавал докладную записку в обком КПУ, в которой сообщал сведения о Викторе, и к ней приложил эти три записки и комсомольский билет. Материалы были переданы через сотрудника обкома Марголина в отдел пропаганды обкома. Потом их нигде не могли найти. Отец обращался в ЦК ВЛКСМ, в Луганский обком партии, но ему отвечали, что "в делах партийного архива указанных документов не имеется" (письмо обкома № 120 от 21 апреля 1961 г.). Это оказалось неправдой. В сентябре 1993 г. в газете "Жизнь Луганска" межрегиональная комиссия вместе со своим отчетом поместила снимок комсомольского билета Виктора в развернутом виде. Надпись под снимком гласила: "Комсомольский билет Виктора Третьякевича почти 45 лет пролежал в партийных архивах, тщательно скрываемый от исследователей и родственников".
   15 суток до зверского убийства просидел Витя с другими товарищами в застенках гестапо. "Комсомольская правда" 28 июля 1959 г.:
   "В ночь с 15 на 16 января 1943 г. первая группа отважных комсомольцев была расстреляна и сброшена в шурф шахты № 5. Среди них находился и Виктор Третьякевич. Когда Виктора подвели к шурфу, он нашел в себе силы, чтобы броситься на стоявшего рядом гестаповца. Перепуганные гестаповцы не успели даже выстрелить в него, они живым столкнули отважного комсомольца в 80- метровый колодец".
   Учительница школы им. Ворошилова г.Краснодона Овчарова Е.Х.:
   "Когда извлекали трупы из шурфа, я была там и видела эту ужасную картину. Витя был вынут последним с разбитой головой и выкрученными руками".
   На траурном митинге у могилы молодогвардейцев 15 марта 1943 г. командир "Молодой гвардии" Иван Туркенич произнес клятву, где были и такие слова:
   "А тебе, Витя, я клянусь, что не один десяток фашистов уничтожу за тебя!"
   Об этом рассказывал отец, когда мы приехали из эвакуации. Впоследствии в печатных изданиях из клятвы Туркенича эти слона изъяли.
   Учительница Киреева А.И. также присутствовавшая 15 марта 1943 г. на траурном митинге, сообщает:
   "Я собственными ушами слышала (слух у меня тогда был отменный), что не Олега называл Туркенич комиссаром, а Виктора Третьякевича".
   
   

"Восстановление имени"

   Пойманный в Краснодоне после прихода Красной Армии следователь Кулешов, рассчитывая запутать следы кровавого злодеяния и выгородить своих соучастников, оклеветал Виктора, назвав его предателем "Молодой гвардии". Это была провокация, ложь, рассчитанные, по- видимому, на то, что подлинному предателю удастся скрыться, и что клевета на комиссара будет иметь более сильное воздействие.
   16 лет имя Виктора замалчивалось. На первом памятнике на могиле молодогвардейцев его имени не было, хотя он был там похоронен. Зато первым в списке стоял Олег Кошевой, которого здесь не хоронили. Мы приезжали всей семьей из Ворошиловграда и, несмотря ни на что, возлагали венок на могилу...
   Теперь будет уместно привести воспоминания среднего брата - Владимира Иосифовича Третьякевича. Листаю тетрадь с его записями. Частично они приводятся в газете "Молодогвардеец" 11 октября 1990 г. и "Луганская правда", май 1993 г.
   Перед войной он учился в техникуме в Ворошиловграде, с начала войны непрерывно был на фронте - с 47-й армией прошел путь от Новороссийска до Польши. В связи с клеветой на брата Виктора он был снят с работы в политотделе армии и позже не допущен в военно-политическую академию им.Ленина, куда он хотел поступить учиться. После демобилизации экспромтом закончил техникум, 4 курса сельхозинститута заочно и, в конечном итоге, уже в 1954 г. закончил Московский технологический институт мясной и молочной промышленности.
   Итак, 1944 год, Владимиру 24 года....
   Воспоминания Владимира Иосифовича Третьякевича:
   "Я был комсоргом артиллерийского дивизиона, имел уже ордена, был в звании капитана, когда меня вызывают в политотдел (ПО): "Мы решили тебя послать на повышение. Пойдешь помощником начальника ПО в другую армию - 60-ю, 1-го Белорусского фронта".
   В конце лета 1944 г., когда войска нашей 47-й армии находились на Ковельском направлении, я ждал попутной машины, чтоб ехать и 10-ю армию, которая находилась севернее, под Брестом. Я не знал, что новая моя должность является номенклатурной ГлавПУ РККА (ПУ - политуправление) и подлежит утверждению свыше.
   Неожиданно приходит адъютант нач. ПО нашей армии полковника Калашник М.Х.: "Срочно в политотдел!" В кабинете Калашника сидел незнакомый мне полковник, который, повернув ко мне голову, проговорил:
   - Не кажется ли Вам, Третьякевич, что Вам нельзя работать на комсомольской работе?
   - Почему? - спросил я удивленно.
   - Ну, знаете! Вы должны проводить воспитательную работу, пропагандировать "Молодую гвардию" Краснодона. А как Вы будете это делать, когда Ваш брат предатель? - сказал незнакомый полковник и, повернувшись к Калашнику, добавил. - Я думаю, Михаил Харитонович, вы подыщете ему какую-нибудь другую работу.
   Этим неизвестным полковником оказался пом. нач. Глав ПУ РККА по работе среди комсомольцев, член Политбюро ЦК ВЛКСМ полковник Видюков.
   Итак, я не только не получил нового назначения, но и был снят со своей работы в 79 ПО 47-й армии. Я не верил в сказанное Видюковым. Я верил в горькие письма своих родителей о трагической гибели Виктора, о клевете на него, о невероятных переживаниях в связи с этим. Отец и мать в письмах просили меня, чтоб я приехал с фронта в Краснодон и сам повел расследование. Я показал письма Калашнику М.Х., он ко мне очень хорошо относился и не возражал дать мне отпуск, предложил: "Езжай домой на месяц-два, разберись..."
   В сентябре-октябре 1944 г. я в Краснодоне лично провел такое расследование, обобщил собранный материал и написал заявление на имя Секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова Г.М., Председателя Верховного Совета СССР Калинина М.И.. первого секретаря ЦК ВЛКСМ Михайлова Н.Л. и пом. нач. Глав ПУ РККА по комсомольской работе полковника Видкжова.
   Красной нитью в моем заявлении проходило, что Виктора подло оклеветали, что он был "одним из главных организаторов, и руководителей "Молодой гвардии", ее комиссаром. Это противоречило выводам, сфабрикованным комиссией под руководством Торицына. Я просил создать новую комиссию. которая подошла бы к расследованию объективно. Далее приводится текст заявления (с сокращениями):
   "Председателю Президиума Верховного Совета Союза ССР товарищу М.И. Калинину
   Заявление
   Я, капитан Третьякевич Владимир Иосифович, обращаюсь к Вам со следующим: с 23 июня 1941 г. я непрерывно нахожусь на фронте Отечественной войны. Награжден орденами "Отечественной войны" 2-й степени, "Красной звезды", медалями "За боевые заслуги" и "За оборону Кавказа". Являюсь ст. инструктором ПО армии по работе среди комсомольцев. Сам я из Краснодона, где и сейчас проживают мои отец и мать.
   В феврале 1943 г. мой родной город был освобожден от немецкой оккупации, а вскоре я получил письмо от отца, в котором он сообщил, что мой младший брат Виктор, будучи членом подпольной организации "Молодая гвардия", был замучен гитлеровцами и погиб. Через некоторое время после этого в центральных газетах появились материалы о "Молодой гвардии", однако мой брат не упоминался.
   В октябре 1943 г. в журнале "Партстроительство" говорилось о моем брате, как об одном из руководителей организации, но при этом указывалось, что он оказался трусом и дал показания о членах "Молодой гвардии".
   Я, как брат погибшего, не мог оставаться безразличным к этому сообщению, тем более, что оно противоречило письмам родителей.
   В октябре 1944 г. нач. ПО армии предоставил мне отпуск и я выехал в Краснодон. Я решил тщательно, путем личного опроса всех осведомленных лиц ознакомиться с деятельностью моего брата Виктора в "Молодой гвардии". Из беседы почти со всеми семьями молодогвардейцев я установил, что материал комиссии, возглавляемой Торицыным А.В., по расследованию деятельности "Молодой гвардии" в некоторой своей части не соответствует действительности. К своей работе комиссия отнеслась несерьезно. Выяснились факты, противоречащие материалам комиссии.
   Из показания Нади Тюлениной, сестры Сергея, которое я при этом прилагаю:
   "Знаю Виктора Третьякевича, как комиссара "Молодой Гвардии"... Он нес основную работу в организации - составлял тексты листовок..., был секретарем комсомольской организации, принимал в члены ВЛКСМ (Иванцову Олю, Валерию Борц), выдавал комсомольские билеты и собирал взносы... Всю работу "Молодой Гвардии" возглавляли Виктор, Земнухов и, впоследствии, Туркенич. Клятва "Молодой Гвардии" написана Виктором Третьякевичем, а принимали мы ее у него на квартире, в сарае. Первое организационное собрание и большинство других проводилось на квартире Виктора Третьякевича...
   3 января 1943 г. Кошевой, Тюленин, Борц, Оля и Нина Иванцовы ушли из Краснодона, чтобы перейти линию фронта (Сергей дважды переходил линию фронта и возвращался в Краснодон - 28 января его поймали и казнили). Судьбу Олега мы не знаем с тех пор, как он ушел... В полиции Краснодона он не сидел, пыткам, как другие молодогвардейцы, не подвергался. Труп Кошевого после извлечения всех молодогвардейцев из шурфа шахты № 5 не обнаружен.
   18.10.1944 г. Надежда Тюленина."
   Иванцова Ольга, участница "Молодой Гвардии", рассказала:
   "В первых числах сентября первое собрание молодогвардейцев состоялось не на квартире у Кошевого, а у Виктора Третьякезича. Руководил собранием Виктор. Клятва написана Третьякевичем, принимали ее у него на квартире. Большинство заседаний штаба проходило на квартире Виктора под его руководством. На пяти таких заседаниях присутствовала я, где он выступал как комиссар. Большинство операций разрабатывалось им и он участвовал в их выполнении. Листовки всегда писались Виктором.
   В конце ноября по приказу Третьякевича у него на квартире собрались все девушки организации. Присутствовали: Борц, Иванцова, Шевцова, Громова, Пегливанова, Иванцова Н. Тюленина и др. Виктор дал указания собирать, где возможно, медикаменты, чтоб с приходом Красной Армии вручить одной из частей.
   В октябре немцы отобрали у жителей скот в 500 голов и под сильной охраной хотели его угнать в тыл. Было собрано заседание штаба у Виктора. На заседании присутствовали Земнухов, Тюленин, Кошевой, Осьмухин, Мошков, я и другие члены "Молодой гвардии"...
   Виктор вынул из кармана исписанный лист бумаги, где был разработанный им план операции по уничтожению охраны и разгону скота. Указания были подробными каждому, кто должен был участвовать в этой операции. Земнухов внес добавления. Олег Кошевой указаний никаких не давал и совещанием не руководил.
   В октябре Виктор предложил собирать красный материал для флагов, ...использовать для этого косынки, наволочки, юбки... Он первым организовал струнный кружок, куда вовлек членов "Молодой гвардии", чтоб избежать угона в Германию...
   ...Олега мы называли "барчуком". Выступать перед товарищами он не умел, авторитета не имел... Во время нападения на немецкую машину с подарками стоял в стороне. В других операциях не участвовал...
   Октябрь 1944 г. Ольга Иванцова."
   К выяснению деятельности "Молодой гвардии" комиссия отнеслась безответственно. В материалах комиссии, опубликованных в "Комсомольской правде" в мае 1943 г., помещается снимок камеры, где якобы сидел О.Кошевой. Сообщалось, что он со всеми молодогвардейцами сброшен в шурф шахты № 5. В действительности, Олег в этой камере не сидел и в шурф его не бросали... Его фамилия стоит первой на могилах и в Краснодоне и в Ровеньках.
   В беседе с семьями молодогвардейцев (Тюленины, Осьмухины, Левашовы, Земнуховы, Шевцова, Субботина, Сафонова, Юркина, Туркенич, Борц, Арутюнянц) они в один голос осуждают Кошевую, которая опутала комиссию и неправдой прославила себя.
   Тюленины (мать, отец, дочь), Осьмухины (мать, дочь), Сафонова, Шевцова заявили, что их дети, члены "Молодой гвардии", всегда говорили, что собираются у Третьякевича... (Об Олеге никто не говорил и мы его не знали.)
   Мать и отец Тюленина и мать Осьмухина заявили:
   Во время оккупации Краснодона мать Олега Кошевого держала на своей квартире немецких офицеров, гуляла с ними и жила за их счет. Теперь же она опять сумела сделать так, что ее наши возят и восхваляют. Награждена она и даже бабка Олега, которая готовила хорошие обеды немецким офицерам.
   Это подтверждают родители Сафонова, Борц и др.
   Семьи молодогвардейцев заявляют, что мать Олега настолько много наврала о себе и ее сыне, что ей стало стыдно смотреть нам в глаза. Она переехала из Краснодона, чтоб не жить здесь. Потому что все знают о ее разгуливании с немцами.
   (Приведу здесь свои воспоминания. Действительно, когда моего отца Третьякевича Михаила Иосифовича сняли с работы секретаря ГК партии как брата предателя и отправили в шахтерский городок Паркоммуну, там жила тогда Кошевая. Я видела, что она работает в магазине. Однажды вечером она к нам зашла домой. Как раз случайно отключили свет. Запомнилось, что перед уходом она стояла в коридоре, в пуховом платке, виден был огонек ее папиросы. При этом они с отцом продолжали говорить о "Молодой гвардии". Тон ее разговора с моим отцом был откровенно заискивающим. Я, к сожалению, не вникала в их разговор. Запомнилась ее пренебрежительная фраза, что "девушки ничего серьезного для "Молодой гвардии" не делали...".
   Недовольны семьи молодогвардейцев и работой комиссии. Например, мать Тюленина, Вали Борц, Сафонова, соседи Кошевых рассказывают, что председатель комиссии Торицын жил у Кошевой. Она ходила по семьям, собирала факты и отдавала их Торицыну.
   Мать Осьмухина, а также Юркина и Тюленина, рассказывают:
   "...Мы обратились с возмущением к Торицыну. Он нам сказал, чтобы меньше рассуждали о деятельности Олега и Виктора, а говорили бы так, как опубликовано. Иначе мы можем отобрать то, что вам дали... С семьей Виктора никто из членов комиссии не беседовал. Однажды его мать пришла к члену комиссии Соколову, чтоб рассказать о Викторе, он не захотел с нею разговаривать и выслушивать ее..."
   Мать Олега Кошевого, Елена Николаевна, говорила мне (я после Краснодона заезжал в г. Паркоммуну, чтобы встретиться с нею):
   "Виктора знаю, как одного из активных участников и руководителей "Молодой гвардии"... Я всегда ставила в пример своему сыну Виктора. Виктор был начитанный, способный и культурный молодой человек. Олег старался подражать Виктору. Почему его не наградили и замяли деятельность в "Молодой гвардии", я никак не понимаю".
   Но вместе с тем Кошевая другим людям говорила о Викторе совсем другое, характеризовала его как предателя и даже как шпиона, работавшего на немцев...
   Я изложил то, что мне сказали в Краснодоне оставшиеся в живых молодогвардейцы, их родители, жители города... Думаю, что если бы Виктор смалодушничал и стал провокатором, его оставили бы в живых, как было с Почепцовым, а если бы убили, то убили последним, чтоб иметь еще показания. Он же был казнен в первой партии 15 января 1943 г., а казнили молодогвардейцев в три очереди - 15, 23 и 28 января. Материалы моего расследования дают все основания заявить, что мой брат Виктор себя не опорочил, погиб героической смертью...
   ...Я прошу Вас создать авторитетную комиссию, которая установила бы истинную правду. 12.12.1944 г. Капитан Третьякевич В.И."
   Продолжение воспоминаний Владимира Третьякевича:
   "Вернувшись в свою армию, я ознакомил со своим заявлением нач. ПО 47 армии Калашника, который предоставил мне командировку в Москву. Из польского города Минска-Мозовецкого самолетом 23 декабря 44-го года я прибыл в столицу. Экземпляры своего заявления на имя Маленкова и Калинина я пока не стал передавать, а направил заявление в ЦК ВЛКСМ и ГлавПУ РККА. Перед тем, как передать заявления, я разыскал участницу "Молодой гвардии" Валерию Борц, которая училась в МАИ. Встреча состоялась в общежитии, где она жила. По Краснодону я ее не знал, она же меня знала. Ознакомившись с моим заявлением, она сказала, что согласна с ним. Я попросил Борц, чтоб она письменно подтвердила свое согласие с моим заявлением. Она вырывает двойной лист бумаги из ученической тетради и пишет на трех страницах о "Молодой гвардии", ее комиссаре Викторе Третьякевиче и полностью подтверждает свое согласие с моим заявлением.
   Забрав у Борц ее письменное показание, я в хорошем настроении ушел от нее. Заехал в ЦК ВЛКСМ и передал свое заявление и показания Борц в приемную.
   Через два дня состоялось Бюро ЦК ВЛКСМ по рассмотрению моего заявления, оно проходило в кабинете Первого секретаря Михайлова Н.А. Председательствовал второй секретарь ЦК Романов. На бюро присутствовали зав. военным отделом ЦК Шелепин, секретарь ЦК Мишакова, пом. нач. ПУ РККА полковник Видюков, ответственный работник госбезопасности зав. особым отделом ЦК ВЛКСМ, председатель комиссии по расследованию деятельности "Молодой гвардии" Торицын, член комиссии, работник ЦК Соколов, несколько генералов.
   Меня посадили в торце длинного приставного стола. Мое заявление, отпечатанное на 13 страницах, пункт за пунктом зачитывал Шелепин. По многим вопросам разгорался спор. Особенно грубо и агрессивно вела себя секретарь ЦК Мишакова О.П. Шелепин.
   Вызвали Валерию Борц.
   Мишакова напомнила ей, что Валерия награждена боевым орденом и учится в одном из лучших институтов. Валерия стояла бледная, молчала. Затем произнесла:
    - Я отказываюсь от моих слов в письменном показании Владимиру Третьякевичу.
    - Вы свободны. - сказал Романов, и Борц вышла из кабинета.
    Мои надежды на поддержку Борц рухнули. Я оказался в одиночестве со своим заявлением. (Перед отъездом в армию я опять зашел к Борц. Она не ожидала моего прихода и была растеряна. На мой вопрос, почему она отказалась от своих слов, она ответила: "Мне так сказали!"). Был объявлен перерыв. Я вышел покурить в коридор, подошел Тори-цын и сказал:
   - Зря ты все это затеял, ты можешь потерять все.
   Объявили об окончании перерыва. Участники заседания стали заходить в кабинет. Я услышал сзади голос Мишаковой:
   - Вы клеветник, Третьякевич, Вас надо изолировать. Вы можете оказаться в положении, что и на фронт не попадете.
   Заседание продолжалось. Участники заседания яростно нападали на меня, защищая сфальсифицированную Торицыным справку. Слово взяла Мишакова:
   - Третьякевич заслуживает самого сурового партийного взыскания и поэтому я вношу предложение поставить перед главным Политуправлением Красной Армии вопрос об исключении его из рядов ВКПб за клевету на Героя Советского Союза О.Кошевого.
   Шелепин зачитал текст постановления:
   "Считать заявление Третьякевича клеветническим, дискредитирующем Героя Советского Союза О.Кошевого, просить парткомиссию при Глав ПУ РККА рассмотреть члена ВКПб капитана Третьякевича В.И. в партийном порядке".
   Заседание бюро было объявлено закрытым.
   Я стал спускаться с 4-го или 5-го этажа и подумал, что, если сейчас ко мне не подойдут солдаты и не заберут меня, то это сделают тогда, когда я буду предъявлять пропуск на выход из ЦК. Но все обошлось. Через два дня состоялось заседание парткомиссии при Глав ПУ армии. Я приготовился к худшему: если меня, политработника, исключат из партии, то применение мне можно найти только в штрафном батальоне.
   Однако отдаю должное всем членам парткомиссии во главе с полковником Леоновым - меня не исключили из партии, а объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Леонов сказал мне: "Возвращайтесь к себе на фронт". Выйдя из здания, где располагалась Парткомиссия, я со строгим партийным взысканием посчитал себя счастливым человеком. В создавшейся ситуации это был лучший исход. Как я теперь понимаю, правды добиться я не мог, но мог потерять свободу, а то и жизнь... Я не знал тогда, что обвинившая меня Мишакова О.П. сама была клеветницей. В 1956 г. Комиссией партконтроля при ЦК КПСС она исключена из партии "за клевету на руководящих комсомольских и партийных работников" (газета "Молодогвардеец", 11 октября 1990 г.)
   Многое потом я обдумывал...
   Бюро ЦК ВЛКСМ в моем заявлении не опровергло ни одного факта;
   Торицын всего около 2-х месяцев находился в Краснодоне и все время проживал у Кошевой, по его заданию Кошевая собирала материалы у молодогвардейцев, у их родителей, необходимые для Торицына;
   Моя мать, Анна Иосифовна, не дождавшись вызова в комиссию, пошла сама на прием, но не была принята ни Торицыным, ни позднее членом комиссии Соколовым. Ни отец, ни мать никаких показаний, объяснений о своем сыне Викторе не давали, так как у них этого никто не спрашивал;
   В сентябре 1943 г. уже был издан Указ о присвоении пяти членам "Молодой гвардии" звания Героя Советского Союза и награждении большинства их орденами.
   Разве можно было провести глубокое расследование за два месяца? Торицын пошел по пути хорошо известному его ведомству, где показания часто давали сами следователи, ведь многие родители молодогвардейцев не могли даже расписаться; а Валерия Борц, запуганная Торицыным, отказалась от правды.
   Вскоре Торицын добился себе высокого звания генерала. Он стал еще более влиятельным. Рассказывает мать Ж.Арутюнянца, Татьяна Никитична:
   "Вспоминаю, как мы боялись с отцом за Жору, когда его вызывал Торицын, и с трепетом ждали его возвращения. А вызывал он его и ребят из "Молодой гвардии" довольно часто. Большую роль в сокрытии правды о Викторе сыграл Торицын..."
   Молодогвардеец Василий Левашов при встрече с Торицыным заявил ему, что не верит в предательство Виктора, что все это фальсификация, и вот результат этого: Левашов отсутствует в списках награжденных молодогвардейцев по Указу 13.09.43 г., хотя был членом штаба.
   Жора Арутюнянц говорил, что Олег был отличным парнем, но комиссаром быть не мог, т.к. мало еще был в Краснодоне: "Мы к нему относились хорошо, но он не был вожаком. Не успел еще и по возрасту и по времени и потому что были уже авторитетные и известные ребята".
   Вслед за Торицыным А.В. в Краснодон прибыл Фадеев А.А. Приняв эстафету от Торицына, он также расквартировался у Кошевой и приступил к созданию своего детища - романа "Молодая гвардия"... Более месяца я провел в Краснодоне и собрал большой материал о деятельности Виктора. Я уже тогда убедился, что главным в составлении акта комиссии был Торицын, члены комиссии боялись его..."
   На этом закончились воспоминания Владимира Третьякевича, которые я здесь привела с сокращениями.
   В книге "Самая дорогая роль" артиста В.Иванова, 1986 г., сыгравшего роль Кошевого, приводятся слова Фадеева, которые он написал Торицыну на титульном листе своего романа:
   "Дорогому Анатолию Васильевичу Торицыну, чья самоотверженная и честная работа по выявлению деятельности "Молодой гвардии" послужила главным источником к написанию этой книги.
   Ал.Фадеев. 14.09.47. Москва".
   Да, действительно, принял эстафету.
   А у меня в памяти встают многочисленные случаи, когда к нам приходил Володя, и начинались опять и опять разговоры о "Молодой гвардии". И почти всегда он вспоминал об этом, можно сказать, трагическом случае, с Валей Борц - как она его подвела, что она при этом говорила, и как его строгали на пресловутом бюро ЦК. Все это я уже знала наизусть и знали мои близкие школьные подруги. Мы между собой возмущались двуличностью Борц.
   Фадеев и "Молодая гвардия"
   В Луганской общественно-политической газете "Пульс" № 20, сентябрь 1992 г., в разделе "Мифы истории" Ю.Козовский и В.Семистяга, члены межрегиональной комиссии, пишут: "Сегодня мы глубоко убеждены, что официальная история "Молодой гвардии" представляет собой целую серию фальшивых и страшных мифов... Комиссия Торицына работала поспешно и на наш взгляд некомпетентно. Тем не менее выводы ее носили безапелляционный характер и претендовали на абсолютную истину. Материалы ее были утверждены на бюро обкома ЛКСМУ, бюро ЦК ЛКСМУ, бюро ЦК ВЛКСМ. Абсолютной истиной они стали после выхода романа Фадеева и повести Кошевой... Однако существует очень много свидетельств того, что Олег Кошевой в "Молодой гвардии" был куда более скромной фигурой и по целому ряду объективных и субъективных причин не мог быть организатором и комиссаром подполья Краснодона... Не исключено, что Олег был комиссаром, но не "Молодой гвардии", а отряда "Молот", возникшего в декабре 1942 г. Как установила комиссия проф. Петрова и наши расследования, отряд "Молот" создавался втайне от руководителя организации Третьякевича, что привело к дезорганизации... Формирование отряда проходило под контролем неких "Данилы" и "Андрея", выдававших себя за руководителей областных партизанских отрядов. По их настойчивым требованиям через сестер Иванцовых Олег передал списки ядра "Молодой гвардии", якобы для тщательной проверки. И, таким образом, сестры Иванцовы и Олег Кошевой, вероятно, попали в сети сыскной полиции и гитлеровских спецслужб. Что же касается приказа № 1 по отряду "Молот", якобы написанного Кошевым, то его подлинность вызывает большое сомнение. Этот приказ нуждается в экспертном изучении".
   Из письма Тюлениной А.В. Брежневу Л.И. 23 января 1965 г. ("Луганская правда", 25.05.1993 г.):
   "...Я с дочерью Надеждой стояла под ее окнами, куда нас Фадеев пригласил для беседы, но она (Кошевая) нас не пустила в дом. Под диктовку Кошевой Фадеев описал в книге, что Олег был комиссаром, а ее саму и брата - как людей, которые чуть ли не руководили всей работой. Это неправда. Комиссаром Олег никогда не был, комиссаром был Виктор Третьякевич. Она, Кошевая, оклеветала Виктора. Она сказала Фадееву, что он был якобы предателем... Откуда она могла знать? Ее не арестовывала полиция, она не была на допросах. Это надо мной и нашей семьей издевалась полиция. Меня, а не ее били. Я знаю, какие задавали вопросы полицаи и что хотели узнать..."
   Привлекла мое внимание статья Н.Петрова и О.Эдельмана в журнале "Новый мир", № 6 за 1997 г. Привожу выдержки:
   "...О серьезном расхождении реального с книжным поведал в официальном документе "наверх" министр госбезопасности В.С.Абакумов. Очевидно, его беспокоило, как бы реальная версия краснодонских событий не стала достоянием общественности. Абакумов направил 18 ноября 1947 г. Сталину, Молотову и секретарю ЦК ВКПб А.Кузнецову докладную № 3428-А (Центр. Архив ФСБ, ф. 4-ос, оп 5, д. 22, лл 388-392), где в частности, писал о Кошевой Е.Н.: "Кошевая в работе подпольной организации "Молодая гвардия" не участвовала, а, наоборот, поддерживала близкую связь с немецкими офицерами, проживающими в ее квартире".
   Далее из докладной следует, что Абакумов беспокоился о том, чтоб реальность подогнать под миф Фадеева...
   Заключение: "Материалы следствия и суда по делу "Молодой гвардии" сфальсифицированы, а право на жизнь дано только мифу".
   Как видим, высказывания родителей - Тюлениных, Борц и других - о Кошевой подтверждает сам Абакумов.
   
   

"Возрождение из пепла"

   Когда, наконец, перед лицом правосудия предстали зам. начальника полиции Подтынный и несколько его сподручных, когда были найдены достоверные документы, специальная комиссия Луганского обкома партии установила полную непричастность Виктора Третьякевича к гибели "Молодой гвардии" (ж. "Молодая гвардия", № 12, 1966).
   Постановлением Бюро Луганского обкома от 10 февраля 1959 г. Виктор был реабилитирован. Впервые в прессе появились имя и портрет Виктора и заслуга в этом корреспондента "Комсомольской правды" Кима Костенко. Появились его статьи в "Комсомолке" в мае-июне ] 959 г., а вскоре вышла книга "Это было в Краснодоне". 13 декабря 1960 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР:
   "За активное участие в деятельности подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия", а также проявленные личное геройство и отвагу в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками наградить тов. Третьякевича Виктора Иосифовича орденом Отечественной войны 1 степени".
   Председатель Президиума
   Верховного Совета СССР Л.Брежнев
   Секретарь Президиума
   Верховного Совета СССР М.Георгадзе
   Москва. Кремль. 13 декабря 1960 г.
   
   
   " Часть, в которой я воевал, освобождала Краснодон, и мы услышали рассказы о патриотической молодежной группе и о зверской расправе с нею... О Викторе Третьякевиче впервые услышал в 1959 г., когда побывал на судебном процессе Подтынного. Потом установил, что в самых первых публикациях в центральных газетах Третьякевич упоминался в первых списках... Потом на долгие годы имя его исчезло...
   А доказывать, что Виктор не предатель, как выяснилось, и нечего было. Вскоре после освобождения Краснодона военным трибуналом были приговорены к смерти люди, виновные в смерти молодогвардейцев".
   "Многие молодогвардейцы были взяты в результате слежки, массовых облав, неосторожности отдельных молодогвардейцев" (газ. "Комсомольское Знамя" 27.03.88).
   Далее Костенко подчеркивает, что при сталинском режиме бытовал порядок, - как решали сверху, так и будет. "В этой игре на долю Третьякевича выпала проигрышная карта... Комиссия Торицына, высокие чины завинчивали гайки того механизма, который перемолол его судьбу. Когда вышел роман Фадеева, Третьякевич там не упоминался, но в предателе Стаховиче угадывались его черты. Вскоре после войны на встрече в ЦК ВЛКСМ наиболее активные члены "Молодой гвардии", вернувшиеся с фронта, выражали возмущение, что Фадеев бросил тень на Третьякевича. Василий Левашов возмущался: "14 декабря 1960 г. в "Комсомольской правде" опубликована статья Костенко "Первый комиссар "Молодой гвардии". По содержанию статья написана правильно. Но название вызывает удивление... Я еще раз утверждаю, что комиссаром "Молодой гвардии" был только один человек - Виктор Третьякевич". Тогда же в редакцию пришел другой молодогвардеец Георгий Арутюнянц и учинил настоящий скандал по тому же поводу.
   Но Валя Ворц утверждала, что комиссаром был Олег Кошевой. Она не хотела менять то, что было подано в романе Фадеева. Киму Костенко она заявила: ("Известия", 26.08.97).
   - Зачем и кому это нужно? Пусть останется как у Фадеева. Ведь это разрушит веру. Вырастет циничная молодежь.
   - Нет, - сказал он.
   - Ну ПУСТЬ тогда будут два комиссара в "Молодой гвардии": и Третьякевич и Олег останется...
   Такие же мысли были и у первого секретаря Луганского обкома партии Шевченко В.В., который, как рассказывает Костенко, через 5 лет после публикаций написал докладную записку, что упоминание рядом двух имен - Виктора и Олега наносит вред идейному воспитанию молодежи, разрушает уже сложившееся представление о "Молодой гвардии". То же самое он заявил моему отцу и его брату Владимиру, когда они пришли к нему на прием в обком партии, добиваясь правды о Викторе.
   Имя Виктора - комиссара появляется в официальных изданиях. "История Великой Отечественной войны", т.З, 1961 г., стр.484:
   "Героически действовала под руководством партийной организации подпольная молодежная организация "Молодая гвардия" в Краснодоне. Во главе "Молодой гвардии" стоял штаб, в который входили комсомольцы И.В. Туркенич (командир), В.И.Третьякевич (комиссар), У.М.Громова, И.А.Земнухов, О.В.Кошевой, С.Г.Тюленин, Л.Г.Шевцова.
   Украинская Советская энциклопедия, т.14, 1963, 530 стр. (перевод с укр. мой. - Е.С.):
   "Третьякевич Виктор Иосифович (9.09.1924 - 15.01.1943) комсомолец, один из организаторов и руководителей комсомольского подполья в г.Краснодоне в годы ВОВ. Родился в селе Ясенках Калачевского р-на Воронежской обл. (сейчас Курская) в семье служащего.
   В 1932 г. вместе с семьей переехал в г.Краснодон. Член ВЛКСМ с 1939 г. С 1941 жил и учился в Луганске. В период оккупации города - член подпольного ГК ЛКСМУ, позднее разведчик партизанского отряда. Проводя по поручению обкома комсомола подпольную работу в Краснодоне, вошел в штаб "Молодой гвардии", был выбран комиссаром организации, принимал активное участие и руководил многими боевыми операциями. В результате предательства арестован гестапо и вместе с др. молодогвардейцами, сброшен в шурф шахты, посмертно награжден орденом Отечественной войны 1 степени".
   Новосибирский художник Ликман Август Юрьевич написал картину "Арест комиссара "Молодой гвардии" Виктора Третьякевича" дяя Новосибирского музея. Репродукция картины приводилась в "Ворошиловградской правде" 23 августа 1964 г.
   И. наконец, открытие памятника (бюста) Виктору на его родине в селе Ясенки Курской области 9 мая 1965 г.
   Курская газета "Молодая гвардия" 12 мая 1965 г. подробно освещает это событие:
   "Никогда не знали Ясенки столь великих торжеств. Центральная улица запружена людьми. Сюда съехались со всего района. Приехали посланцы из Москвы... Перед школой, где Виктор учился писать первые буквы, открывается памятник".
   На открытие памятника Виктору приехали родственники - его мать Анна Иосифовна и братья Михаил Иосифович и Владимир Иосифович. Приехали друзья-молодогвардейцы: Василий Левашов, Анатолий Лопухов и Радий Юркин. На митинге Радий Юркин произнес от имени оставшихся в живых молодогвардейцев клятву. Осталось много фотографий, где на фоне памятника запечатлены молодогвардейцы, а также братья, мать и первая учительница Виктора.
   Надпись на памятнике:
   Виктор Третьякевич 1924-1943 гг.
   КОМИССАР Краснодонского комсомольского подполья "Молодая гвардия"
   
   

"Историю надо хотеть знать"

   Под таким заголовком "Луганская правда" 25 мая 1993 г. поместила статью преподавателей Луганского пединститута Ю.Козовского и В.Семистяги. Они являлись членами межрегиональной комиссии, созданной еще ЦК ВЛКСМ и ЦК ЛКСМУ по изучению истории краснодонской организации "Молодая гвардия". Почти 3 года длилась работа. Они изучили многочисленные документы, хранящиеся в государственных и ведомственных архивах в разных городах, музеях и личных архивах. Наряду с другими выводами, они доказывают, что Кошевая Е.Н. является одним из мифотворцев "Молодой гвардии". Они приводят письмо Кошевой Брежневу Л.И. от 14 августа 1965 г. Вот некоторые отрывки из этого письма:
   "Участник "Молодой гвардии" В.Левашов вошел в заговор с бывшим директором музея "Молодая гвардия" А.Литвиным. Они привлекли на свою сторону шатких в своих убеждениях Арутюнянца и Юркина. Между собой завели условную заговорщическую переписку и стали упорно утверждать, что Кошевой не был комиссаром, а якобы был Третьякевич... Поднятая ими шумиха вокруг роли Третьякевича не побуждена чувством товарищества, а мелкой злобой и завистью против Олега и меня, труженицы. Они злобствуют, что меня 16 лет подряд избирают членом Луганского обкома партии, 20 лет я областной депутат... Вся эта группа - Левашов, Арутюнянц и Юркин до такой степени обнаглела в своих действиях, что без соответствующего на то решения или указа на памятнике В.Третьякевичу, который открыли в Курской области, по инициативе этих товарищей высекли слова: Комиссару "Молодой гвардии" Краснодона... Возможно, будет необходимость по этому вопросу явиться мне лично, я готова в любой момент приехать и изложить более подробно..."
   В том же 1965 г. в Краснодон приехала большая и авторитетная комиссия Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС во главе с профессором Ю.П.Петровым. Среди других она опросила и Кошевую (стенограмма беседы имеется у авторов статьи) и сделала выводы, которые доказывали беспочвенность ее обвинений. Именно поэтому докладную записку комиссии на имя директора института марксизма-ленинизма Поспелова Г.Н., постигла печальная участь -она пролежала под сукном более 25 лет. Текст докладной записки приводится в газете "Молодогвардеец" от 18 сентября 1990 г. Некоторые выдержки:
   "Перед комиссией была поставлена задача - дать заключение по вопросам, поднятым в записке бюро Луганского обкома партии в адрес ЦК КПСС от 22 мая 1965 г., № 93. В ней говорится, что бюро обкома считает появившиеся в последнее время в советской литературе и публичных выступлениях утверждения о В.И.Третьякевиче как комиссаре "Молодой гвардии" не соответствуют действительности, и что комиссаром был Олег Кошевой.
   Комиссия изучила материалы с "Молодой гвардии", хранящиеся в Архиве ЦК ВЛКСМ, институте истории партии ЦК КПУ, Луганском обкоме партии, областном партархиве и управлении КГБ по Луганской области, в музее "Молодая гвардия". Состоялись многочисленные встречи...
   Комиссия считает, что под влиянием необоснованных обвинений Третьякевича в предательстве, его истинная роль искажалась. Это привело к тому, что некоторые члены организации, особенно не достаточно знавшие в силу конспирации состав руководящего ядра... вообще перестали упоминать имя Виктора, другие принижали его роль. Между тем, для этого не было никаких оснований... С появлением романа Фадеева, когда версия о предательстве Третьякевича в силу крайне странных обстоятельств, получила все большее распространение, единственным организатором, комиссаром "Молодой гвардии" объявлялся Кошевой... Роман "Молодая гвардия" многими был воспринят как строго документальное произведение...
   Вплоть до 1959 г. во всех книгах, статьях, музеях и т.д. деятельность "Молодой гвардии" изображалась так, как это делалось в романе. Во многом содействовала неправильному освещению роли руководящего ядра "Молодой гвардии" книга Е.Н.Кошевой "Повесть о сыне". В Краснодонском музее также преувеличивалась роль О.Кошевого...
   Многие из экспонатов, посвященных Кошевому, не являются научно достоверными. В мае 1956 г. ЦК ВЛКСМ провел проверку фактов деятельности "Молодой гвардии". В ходе этой проверки показано, что Кошевой не был организатором и единственным руководителем, что эта заслуга ему приписана ошибочно. В апреле 1960 г. ЦК ВЛКСМ обратился в ЦК КПСС с предложением о награждении В.Третьякевича и подчеркнул, что он был комиссаром организации". (Архив ЦК ВЛКСМ).
   В Луганской газете "Молодогвардеец" от 11 октября 1990 г. приводится письмо участников Х-го Всесоюзного слета "Молодогвардейцы наших дней", адресованное Президенту Горбачеву М.С. и руководителям г.Луганска, где говорится, что в Краснодонском музее история "Молодой гвардии" излагается в интерпретации, далекой от исторической правды.
   Приводятся примеры, вот некоторые из них: сфальсифицированы строки отчета командира Туркенича; умышленно допущены неточности в биографиях Третьякевича и Кошевого; в воспоминаниях оставшихся в живых молодогвардейцев умышленно опущены важные факты и детали, проясняющие истину. Руководство музея до сих пор скрывает правду о том, что единственным комиссаром "Молодой гвардии" был Виктор Третьякевич; при попустительстве музея до сих пор не установлены мемориальные доски на домах Третьякевича, Арутюнянца, Попова, в которых действительно проходили заседания штаба. Такая доска установлена на доме Кошевого, где подпольщики ни разу не бирались, и др.
    Участники слета ходатайствуют о проведении в кратчайшие сроки мероприятий по восстановлению исторической справедливости в связи с вышесказанным.
   Письмо подписано руководителями школьных музеев разных городов, а также Левашовым, сестрой С.Левашова, братом Третьякевича и др. К этому приведу выдержки из докладной записки Радия Юркина Луганскому обкому партии:
   "За последнее время в связи с реабилитацией комиссара "Молодой гвардии" Третьякевича появилось много кривотолков относительно действительно занимаемого им места в подполье... Еще до 7 ноября 1942 г. я с Тюлениным неоднократно бывал на квартире у Третьякевича. Накануне ноябрьских праздников по указанию Тюленина я, Сафонов, Куликов, Дадышев, Остапенко пришли на квартиру Третьякевича... Всем нам были вручены временные комсомольские удостоверения. На них стояла подпись "Комиссар Славин". Это была подпольная кличка Виктора. На этом заседании штаба нам стало известно, что Олег Кошевой отвечает за безопасность организации...
   В декабре I960 г. имя Виктора было реабилитировано и я счел возможным и нужным назвать настоящее его место в "Молодой гвардии" - место комиссара... Единственными документами, подтверждающими, что Олег Кошевой был комиссаром, являются временные комсомольские удостоверения за подписью Кашук. Сам факт вручения удостоверений Кошевым я допускаю, но достоверность подписи Кошевого и самих удостоверений я ставлю под большое сомнение.
   По рассказам многих матерей моих погибших друзей, в том числе А.В.Тюлениной, мне известно о героическом поведении Третьякевича в полиции. Встречаясь с оставшимися в живых участниками "Молодой гвардии" еще задолго до реабилитации Виктора, я интересовался их мнениями, и большинство из них (Левашов, Арутюнянц, Лопухов, О.Иванцова) в том числе и я в предательство Виктора не верили.
   Участник подпольной комсомольской организации "Молодая гвардия"
   Р.Юркин, 15 ноября 1963 г.
   В Луганском ежемесячнике "Досье" № 28, июнь 1993 г., также говорится о том, что в музее Краснодона "хранятся временные комсомольские билеты, которые Олег якобы вручал членам организации и подписывал Кашук. Билеты были подвергнуты научной экспертизе. Выводы - во всех документах подписи подвергались исправлению путем подчистки".
   Однако В.Борц продолжала отстаивать версию о том, что комиссаром "Молодой гвардии" был О.Кошевой. В газете "Правда" от 5 ноября 1988 г. она подробно рассказала, сколько приложила усилий, чтоб стереть надпись на памятнике Виктора в селе Ясенки и вместо "комиссар" написать "член штаба":
   "Мне пришлось обратиться к высшим руководителям комсомола, а затем и страны".
   Борц произносит хвалебные слова в адрес Фадеева к его романа:
   "Могу лишь еще раз восхититься талантом А.Фадеева, угадавшего их (молодогвардейцев) самобытные черты..."
   Роман Фадеева сделал Валю Борц знаменитой на всю страну. Конечно, это не могло не нравиться молодой девушке. И она всю жизнь поддерживала версию о "Молодой гвардии", сочиненную Фадеевым. Невольно преувеличивала она свою роль в этой комсомольской организации. С ее слов, очевидно, Валерию Борц считали последней из живых молодогвардейцев.
   В газете "Московский комсомолец" за 20 января 1996 г. после ее смерти появилась статья под названием "Со смертью Валерии Борц перестала существовать "Молодая гвардия". И это говорилось при поныне здравствующем Василии Ивановиче Левашове! Капитан I ранга, член штаба "Молодой гвардии" проживает в Петергофе.
   Как последний укус, предсмертный, Валерии Бори, в этой статье устами ее родственников, конечно, с ее подачи, Виктора вновь называют предателем...
   Есть в статье, мягко говоря, неточности. Например, что Кошевой и Шевцова вместе с другими были сброшены в шурф шахты, хотя они были расстреляны не в Краснодоне. Об этом ясно сказано в брошюре, изданной музеем Краснодона.
   Приводится в статье таинственная фраза: "Занимавшие в то время (середина 70-х) руководящие посты родственники предателя (Третьякевича) доутверждались до того, что сделали Третьякевича чуть ли не комиссаром всей "Молодой гвардии".
   Непонятно, кто из родственников имеется в виду: мой отец, в те годы уже пенсионер, работал на подсобном хозяйстве, а его брат Владимир Третьякевич - в тресте столовых. Вот и все наши родственники, должности их вряд ли можно считать высокими...
   "Известия" от 26.08.97, Ким Костенко говорит: "Фадеев писал роман наскоро, торопил ЦК партии. Консультировал его майор-особист. Я был в Краснодоне, родственники молодогвардейцев рассказывали, что Фадеев жил у матери Кошевого, в другие дома заходил только в те, которые указывала она. Все были обижены на Кошевых"
   В журнале "Знамя" № 9 за 1986 г. известный советский поэт Е.А.Долматовский печатает свои "Воспоминания "доверенного лица". Вот выдержки из статьи, касающиеся романа "Молодая гвардия":
   "Роман был написан за год и 9 месяцев. Для всех нас этот срок просто фантастика... Роман "Молодая гвардия" писался тогда, когда было известно главное, но далеко не все... Сколько бы мы не утешали себя заверениями, что история, на наше счастье, создается сегодня, - все равно должны отстояться события и пройти проверку факты... Фадеев писал свой роман, когда работу свою далеко не закончили не только историки, но и военные следователи, их поиски документов и людей растянулись на долгие годы... Военный трибунал, начавший следствие сразу же после освобождения Краснодона, захватил лишь некоторых палачей, учинивших дикую расправу над молодогвардейцами. Один из предателей, силясь выгородить себя и скрыть истину, дал ложное показание - будто организацию под пыткой выдал тот молодой человек, который был комиссаром "Молодой гвардии" - Виктор Третьякевич... Фадеев поверил, но, пожалуй не до конца. Рисуя образ предателя, дал ему вымышленное имя - Евгений Стахович... Жители Краснодона узнавали в фадеевском Стаховиче черты знакомого молодого человека и удивлялись - неужели это изображен он, тот самый, которого любили товарищи?
   В 1946 г. я привез из Группы советских оккупационных войск в Германии весть, которую необходимо было сообщить Фадееву.
   ...Я тогда не знал, что роман "Молодая гвардия" по-разному воспринят в Краснодоне. Сохранилось красноречивое свидетельство - ответ Александра Александровича родителям погибших краснодонцев:
   "Я писал не подлинную историю молодогвардейцев, а роман, который не только допускает, а даже предполагает художественный вымысел. Поэтому ни вы, ни родители других молодогвардейцев не должны требовать от меня абсолютной точности..."
   Не очень приятное для автора объяснение...
   А весть, привезенная мною, была такова: среди военных журналистов и политработников распространился рассказ о том, что один из фронтовых офицеров - брат краснодонца, выведенного Фадеевым под именем Стаховича, прочитав роман, добился долгосрочного отпуска и отправился на родину в Донбасс. (Речь идет о Владимире Третьякевиче).
   Он не мог поверить, что его брат - прототип Стаховича - предатель. Он сам повел расследование. Собранные данные свидетельствуют, что брат был одним из руководителей организации и был замучен и расстрелян первым в застенках гестапо.
   Фадеев слушал меня напряженно. Он только сказал: "Он не должен принимать вымышленного персонажа за своего брата..." В том, что образ Стаховича терзал его душу, можно не сомневаться".
   Долматовскому сразу же написали письма мой дядя Владимир Третьякевич, о котором как раз и упоминает Долматовский, и мой брат Виктор Михайлович с мамой. Привожу ответные письма Долматовского:
   "Уважаемый Виктор Михайлович, уважаемая Мария Васильевна, я получил Ваше письмо о далеких событиях в Краснодоне. Я глубоко уважаю Вашу семью, перенесшую двойные испытания в связи с тем, о чем написано мной в "Знамени". К сожалению, как я не старался, найти № журнала со статьей не смог. Может быть, Вы обратитесь к редактору "Знамени", и он посодействует Вам?
   С добрыми чувствами Долматовский. 11 ноября 1986 г."
   "Уважаемый Владимир Иосифович, получил Ваше новогоднее послание. Примите поздравления с Новым годом и от меня. Я помню Вас по 47-й армий, мы встречались в политотделе. Я помню Вашу героическую борьбу за честь брата, за честь семьи, в условиях, скажем прямо, не слишком благоприятных. Знаю о "проработке" (мягко говоря), которую Вам учинили ЦК ВЛКСМ и Главпур.
   Ну, ладно, тяжкие времена позади. Не обращайте внимания на любые нападки - Ваш брат реабилитирован. Знаю и о происках, заставивших снять указание на руководство ("комиссар") с памятника в селе. Но еще раз говорю, пусть вся семья живет в сознании, что Виктор был героем и мучеником - это правда.
   29.12.86 Е.Долматовский
   Из ответа Долматовского директору школьного музея г.Кировограда Коваленко Н.И. (имеется в переписке семьи Третьякевичей с Коваленко):
   "...Я не поддерживаю В.Борц в ее сведении поздних счетов, она "нападала" на мои воспоминания доверенного лица, и я свою точку зрения ей высказал достаточно резко в лицо. Мне кажется, что вопрос с Третьякевичем решен - он реабилитирован и награжден. Дальнейшее уже не имеет решающего значения.
   24 января 1988 Е.А.Долматовский,
   Москва".
   (Н.И.Ковале нко был не согласен с такой постановкой вопроса)
   
   

Послесловие

   Летом 1947 г. мы узнали, что набирают желающих сниматься в массовках в фильме Герасимова "Молодая гвардия". Нам, школьницам, конечно, это показалось интересным. И вот три подруги: Вера Шевченко, Люся Перегонцева и я поехали на съемки.
   Нас привезли к Донцу. Мы провели там почти целый день. Какие-то девушки под импровизированной крышей регистрировали участников массовки. Когда я назвала свою фамилию, они уставились на меня и спросили, не родственница ли я Виктору Третьякевичу. Я сказала: "Да!" - и гордо на них посмотрела. Они стали шушукаться, но мы уже отошли от них.
   Толпы людей расположились на пыльной траве на большом пространстве около балки. Снимали сцены эвакуации и отступления.
   Очень активный и симпатичный был режиссер Генрих Богданович Оганесян. Он мелькал одновременно в разных местах. На нас троих он тоже обратил внимание, время от времени подбегал дать указания, в конце концов, привел нам корову, чтоб мы отступали с нею. Снимались такие сцены:
   Валько (арт. С.Бондарчук) взбирался на машину и кричал с украинским акцентом: "Товарищи! В первую очередь женщин и детей!". Ваня Земнухов и Жора Арутюнянц идут в толпе, а с ними в плащ-накидке идет запыленный майор. Он произносит сбивчиво слова: "Ребята, да вы не знаете, какие вы ребята!". Они шли по тропинке, сбегая в ложбину, а за ними катилась камера. Все сцены повторялись десятки раз и нам уже становилось неинтересно их смотреть.
   Арутюнянца играл симпатичный артист - Мгеладзе. Во время перерыва самая храбрая из нас, Вера, подозвала его к нашему месту и мы его угостили красивыми красными яблоками. Он взял, поблагодарил и даже смутился. Этот эпизод поднял наше настроение, мы были просто счастливы.
   Еще одна сцена: через дымовую завесу пробегала артистка, по моему, Клара Лучко, в вышитой блузке, в косынке, подняв вверх руки, и кричала что-то. Этот эпизод тоже снимали несколько раз. Тут-то я и увидела, что даже в таких неответственных сценах, на лицо артистки нанесен грим.
   Устраивались взрывы, огонь, летели вверх щепки, и вся толпа медленно шла вниз, к Донцу, Было жарко и пыльно. Корову у нас забрали.
   Верхом на лошади среди толпы разъезжал артист Глеб Романов, который в фильме играет Ивана Туркенича. А здесь, как нам сказали, он был пом. режиссера. Был и драматический момент: один из работников кино, может быть, тоже пом. режиссера, гонял на большой скорости на мотоцикле. Из-за жары он был раздет по пояс. И каким-то образом свалился в балку, по другую сторону от нас. Оганесян помчался туда. На счастье, этот товарищ был жив, хотя и весь в крови.
   За работу нам выдали по 50 рублей. Потом партия раскритиковала фильм за сцены паники и отступления и весь наш труд пропал даром. Мы не попали на экран, наши массовые сцены были вырезаны. На съемках Герасимова и Макаровой не было. Мы пытались у Оганесяна что-нибудь о них разузнать. Спрашиваем: "А где Тамара Макарова?" - На что он отвечает: "Не Тамара, а Тамара Федоровна" .
   Перед возвращением в Ворошиловград нас завезли в Краснодон. Где-то на улице, может быть это было возле старого музея, собралась толпа вокруг матери Сергея Тюленина, Александры Васильевны. Тут были и артисты. Она, в белом платочке, как на митинге размахивала кулаком и кричала: "Комиссаром был Третьякевич, а не Кошевой! У Фадеева вранье! Я знаю, я сидела в полиции! Комиссаром был Третьякевич!" И повторяла это много раз в разных вариантах.
   Толпа вокруг нее увеличивалась, все смотрели удивленно, молча. Я переглянулась со своими подругами, у нас в глазах стояли слезы. И у меня в душе что-то поднялось, затрепетало, готовы были вырваться рыдания, теснились какие-то громкие слова. Мне хотелось крикнуть, чтоб услышали все:
   - Витя! Дорогой наш Витя] Будь спокоен! Мы ни на минуту не сомневались в тебе. Верили, что в груди твоей билось до конца честное сердце настоящего героя!
   
   

Наверх
   
   


Этот сайт создал Дмитрий Щербинин.