Сережка мастерил рогатку в коридоре, как вдруг в доме раздался громкий стук и неистовый кошачий вопль. Мальчик вихрем влетел в комнату:
   - Кто Мурку бил?!
   Вася, старший брат, худощавый юноша, с хмурым лицом собирал тетради в сумку; желваки, точно маленькие орешки, перекатывались на его запалых щеках. Он как-то подчеркнуто не смотрел в сторону пришедшего с работы отца, который раздевался возле рукомойника. Сестренка, прижимая к груди тряпичную куклу, испуганно выглядывала из своего закутка сквозь прутья кроватной спинки. Девочки повзрослев, готовившие обед, молча жались у плиты.
   Отец тяжелым движением плеч сбросил с себя "робу". Задубевший от пота и грязи брезент с дровяным стуком рухнул на пол возле помойного ведра. Из-под шкафа неслось жалобное мяуканье.
   -- Кто Мурку бил?! - еще настойчивее крикнул Сережка, хотя по испуганным взглядам сестер уже догадался, что это отец "пугнул" чем-то кошку.
   Гаврила Петрович обернулся к нему. На черном от угольной пыли волосатом лице шахтера ярко прорезались белки глаз.
   - Геть отсюда, защитник!
   Грозный голос "деда" - так в семье Тюлениных звали отца Гаврилу Петровича - размел девчонок по углам. "Под злую руку" он мог ударить чем ни попадя: палка подвернется - палкой, тяжелый ремень с пряжкой - ремнем. Сейчас в руках у него был снятый с ноги сапог.
   Сережка весь встопорщился, словно котенок перед оскаленной мордой собаки. Серые глаза сверкали, как угольки, волосенки на голове встали ершом.
   - Такой большой - маленькую кошечку бить! - выпалил он отцу.- Не стыдно?..
   Смысл ли сказанного дошел до сурового Гаврилы Петровича или бесстрашие, с каким сын кричал на него,- рука с сапогом медленно опустилась.
   - Жалостники! - прохрипел шахтер, рывком ставя обувь в угол. Слова его относились ко всем детям.- За чужим хребтом... В забое жилы себе рвешь, чтоб вас, ораву такую, прокормить. А кошка со стола тянет...
   Сережка, стоя на коленях, шарил руками под шкафом.
   - Кисанька, бедная! Ну не плачь, иди, иди ко мне...
   Наконец он осторожно извлек на свет кошку, поджимавшую лапу. Сломанная косточка на покалеченной ноге животного выпирала острым зазубренным уголком.
   - Миленькая моя,- расплакался мальчуган,- я тебя вылечу! Вот посмотришь, вылечу!
   Гаврила Петрович сердито звякнул крышкой рукомойника:
   - Головой об угол - вот ей лечение.
   - Не дам! - закричал Сережка, пятясь от отца и прижимая кошку к себе.- Не дам, хоть ты что!..
   Незаметно рядом с ним оказалась Надя. Отодвинула строптивого братишку в угол, приговаривая, что нельзя перечить отцу, и в то же время многозначительно подмигивая: не шуми, мол, а то "дед" сильней разойдется. Осматривая перебитую Муркину лапку, она тоже всхлипнула.
   - Бедненькая!.. К столу потянулась, а дед в нее молотком как запустит! - шепотом рассказывала она Сережке.- Сейчас тряпочку чистую достану. Забинтуем потуже - срастется.
   Сережка, подергивая носом, принялся уговаривать жалобно мяукавшую кошку:
   - Ты потерпи. Не бойся, мы не сделаем больно... Ну, тихо, тихо! У меня, помнишь, нога была разбита и бок синий - я ж не кричал, я ж - потихоньку...
   Ногу ему поранила корова. Было тогда Сережке всего пять лет. Задумал он как-то выяснить, почему у коров рога. Выбежал на дорогу, видит - пастух стадо гонит. Он - навстречу. Вдруг сивая корова шасть к нему, поддела рогом да как бросит через себя. У Сережки в глазах все завертелось. Шлепнулся он об дорогу больно, а плакать некогда - корова опять на него: вот-вот рогом проткнет, копытищами растопчет. Схватил он горсть пыли да бух ей в глаза выпученные. Закрутила злюка мордой - не видит ничего. А он в нее еще горсть, да еще! Все-таки корова бы, наверно, растоптала его своими черными копытами. На счастье, какой-то рабочий проходил - давай ее палкой отгонять.
   Цел? - подхватил Сережку набежавший пастух.
   Ногу парню рассадила, кровит,- озадаченно сказал рабочий.- Да и напугала хлопчика, окаянная.
   Сережка расплакался.
   - Больно? - спросил пастух, заматывая ему рану тряпкой.
   Сережке отчего-то стыдно было в этом признаться.
   - А почему она сразу драться кинулась? - обиженно сказал он.- Я ж ее не трогал.
   Пастух, кое-как закончив перевязку, поставил его на ноги:
   Не падаешь? Ну и гарно. Ступай.
   А почему...- начал было опять Сережка, но пастух, торопясь к стаду, махнул кнутом.
   - Ступай до дому, а то Сивая вернется, она тебя почемукнет!
   На следующий день, вооружившись палкой, Сережка опять вышел к стаду. На рогах у бодучей коровы висела доска, прикрывая глаза спереди. Пастух заметил его:
   - Ты что ж, бить Сивую пришел?
   -- Нет,- твердо сказал Сережка.- Чтоб не думала, что я испугался...
   Умываясь, а потом, садясь за стол, Гаврила Петрович слушал, как младший сын со слезами в голосе продолжал утешать кошку. Жалостливость всегда раздражала сурового шахтера, она казалась ему признаком слабости, а слабых и трусоватых - будь то даже собственный ребенок - он терпеть не мог.
   - Расхлюндился,- насмешливо проворчал он.- Девки вон не плачут по кошке, а ты нюни распустил. Парень называется.
   Сережка вытер ладошкой глаза.
   Мурке же больно.
   А холера с ней - не тебе. Будешь так-то всех жалеть - замордуют. Чтоб тебя не били - сам бей!
   В комнату вошла мать, Александра Васильевна. Она не знала, в чем дело, но услышав поучения мужа, вспылила:
   - Да разве ж тому детей учат? Не со зверями им жить-то - с людьми. Бодливой козе всегда самой рога ломают.
   Как ни крут был Гаврила Петрович в обращении с домашними, Александру Васильевну, женщину напористую, решительную, острую на язык, он уважал и побаивался, хотя порою и с ней у него случались перепалки.
   - Ладно тебе, старая,- тяжело опустился он на скрипучую табуретку.- Устал я, как черт, в забое. Кормить чем будешь?
   При упоминаний: о еде Сережка почувствовал, что если в следующую минуту не съест хотя бы холодную картофе:лину, то упадет без сил. Но он понимал, что есть хотят все в доме не меньше его, поэтому только сглотнул голодную слюну, глядя, как мать наливает похлебку в отцову чашку.
   Гаврила Петрович достал из сумки завернутую в газету буханку хлеба - получил по карточкам. Ровные тонкие ломтики падали на стол от ножа. Когда пайки были нарезаны всем, он хмуро скомандовал:
   - Гей, выводок, сигай за стол.- Болтнув деревянной ложкой в чашке, кинул потеплевший взгляд на жену.- С мясом сегодня!.. До получки-то дотянешь?
   Отец с матерью заговорили о хозяйственных делах, прикидывая, как бы выкроить денег на рубашку Василию - большой уж. И девчонкам к лету платьишки надо справить.
   Сережка хлебал торопливо, обжигаясь. Суп был необыкновенно вкусный, но жидкий, как всегда: сколько ни ешь -- хоть живот лопни! - а есть все равно хотелось.
   На дне тарелки оказался кусочек мяса. Маленький, в полспичечную коробку. Сережка жадно выхватил его пальцами и сразу в рот. Вкус мяса был так удивителен, что не доставало терпения разжевать кусок - едва не проглотил целиком.
   Вдруг под столом, напоминая о себе, тихонько и жалобно мяукнула замолчавшая было Мурка. Сережка сразу стиснул зубы, чтобы не сделать еще одного движения челюстью - тогда мясо проглотилось бы само. Метнул глазами в сторону родителей. Они на него не смотрели. Сережка бесшумно и незаметно скользнул под стол. Мурка ждала, поджимая забинтованную лапу, и жалобным сипловатым голосом начала клянчить. Она просила шепотом, и он шепотом отвечал ей, с трудом вынимая остатки таявшего во рту мяса.
   - Ешь. Выздоравливай...
   Все дни, пока Мурка хромала, Сережка делил с ней свою пайку, что доставалась за столом. Вася как-то сказал:
   Зачем ей мясо отдаешь? Сам как из спичек сложенный.
   Она ж инвалидка, не может мышей ловить.
   Налей в черепок похлебки, пусть ест.
   Но избалованная кошка похлебку есть не хотела, ласкалась и жалобно канючила мясо. А Сережкино сердце ныло при виде чужой боли и отзывалось на ласку, как скрипка на прикосновение смычка. Хитрая Мурка продолжала пользоваться его отзывчивостью даже после того, как стала бегать на всех четырех.
   Детей в семье Тюлениных было много. Сережка рано приучился к самостоятельности. Дошколенком он мастерил себе рогатки, луки со стрелами, но, пожалуй, охотнее всего - воздушных змеев. Змеи были его страстью, позже их заменили голуби, а еще позже - мечта стать летчиком...
   У него был неиссякаемый запас энергии и вопросов. Больше всех страдал от этого "запаса" тот, кого он любил,- в первую очередь, Вася. За сводным старшим братом он бегал, как верная собачонка за своим хозяином. Слушать Василия, делать ему что-либо приятное, да просто нести по дороге в школу браткину сумку с книжками было для Сережки счастьем. Он скакал и вертелся вокруг брата, словно юла на неровном полу, и сыпал свои бесчисленные "зачем?" и "почему?".
   С особой настырностью расспрашивал он про школьные дела.
   А зачем ты книжки в газету завертываешь?
   Чтоб чистые были.
   За грязные от учительницы попадет, да?
   Случается.
   А почему? Что ли, книжки ее, учительницы?
   Не в том дело - чьи. Беречь надо. И к чистоте привыкать. Глянь на себя в зеркало: замазуля.
   А ты уже привык?.. А почему у тебя палец синий?
   Чернила пролились.
   У тебя ж - непроливашка! Почему она пролила?
   Вот пойдешь сам в школу - не так уляпаешься.
   А Петрусь сказал: я недомерок, меня в школу не запишут.
   Если тебя не примут, то только за вертячку. Ты вот, пока со мной говоришь, три раза на стул заскакивал, под столом побывал, карандаш сломал, хотел резинку себе в ухо засунуть - не влезла. Посади тебя на парту - собой семь дыр на одном месте провертишь.
   В школу Сережке хотелось, как на первомайский праздник.
   Когда, наконец, настал день записи, он поднялся на рассвете, и никакими словами нельзя было убедить настырного мальчишку, что в школу идти рано.
   - Мам, айда...
   .- Надо позавтракать.
   - А как опоздаем? В класс же опоздавши не пускают. Спроси у Василия.
   .Школьный порог переступил серьезный и притихший, лишь серые глаза с обычной живостью и любопытством шныряли по пустым коридорам.
   Я ж тебе толковала: рано. Видишь, никого еще нет,- выговаривала мать.
   А вот и есть...
   
   Я очень хорошо помню тот эпизод,- рассказывает учительница, которая тогда записала Сергея в первый класс школы имени Горького,- Намного раньше других поступающих передо мной появился босоногий мальчуган в длинных штанишках и в синей косоворотке, подпоясанной ремешком. Кепчонка сидела у него на затылке козырьком назад. Был он какой-то очень миниатюрный, настоящий "мальчик с пальчик". Я подумала: детсадовец забежал. Но держался он с видом человека независимого и сосредоточенно-серьезного, что при его росте выглядело забавно.
   Сколько же тебе лет? - спросила я.
   Семь.
   Как тебя зовут?
   Запишите: Сергей Гаврилович Тюленин.
   И ты можешь сказать, где живешь?
   Скажу. Тринадцатый квартал, дом номер тридцать семь.
   Молодец. Значит, ты считать умеешь?
   А то нет? В детсаде учили до двадцати, а я умею до ста и до двести... Записывайте.
   Подошла его мать, поздоровалась со мной, но участия в разговоре не принимала, только сняла кепчонку с головы сына.
   Сережа хотел было запротестовать против такого произвола, но Александра Васильевна шепнула ему:
   - В школе кепку надо снимать.
   Я записала Сергея Тюленина в первый класс и сказала, чтобы он пришел в школу тридцать первого августа.
   Учиться? - как-то сразу просиял Сережа.- С книжками? А непроливашку брать?
   Нет, ничего не приноси. Тридцать первого августа ты узнаешь комнату, где будешь учиться, парту, на которой будешь сидеть. Познакомишься со своей учительницей...
   -Значит, я теперь ученик? Не дошколенок? - перебил он меня.
   - Считай, что так. Но ученики не перебивают учителей. Надо прежде выслушать взрослого, а потом говорить самому... Хочешь учиться в моем классе?
   Сережа быстро взглянул на меня, будто оценивая, что я за человек, секунду подумал, потом сказал:
   - Там видно будет. Куда попаду...
   Я едва не рассмеялась: так не соответствовал серьезный тон - его крохотной, миниатюрной фигурке.
   Сергея Тюленина я записала в свой класс.
   К сожалению, проучился он в нашей школе недолго. В то время у нас развернули работу педагоги. У Сережи спросили:
   Сколько у тебя братьев?
    Два.
   А сестер?
   Сережка пошевелил губами, пальцами, потом сказал:
   Шесть.
   А вместе?
   Он опять подумал, шевеля губами и пальцами, ответил:
   - Семь.
   Ну-ка, посчитай лучше. Два да шесть... Сколько будет вместе?
   Вместе - семь,- стоял на своем Сережка.
   Ты сложи: два брата и шесть сестер...
   Сережка с его настойчивым упрямым характером не хотел "складывать" братьев и сестер и стоял на своем:
   - Вместе - семь.
   Твердил он это потому, что старшая сестра вышла замуж и жила отдельно от их семьи. А педагог решил, что мальчик "умственно отсталый", и перевел его в особый класс. Тех, кого туда зачислили, ребятишки прозвали недоумками. Узнав об этом, возмущенная Александра Васильевна явилась к нам, отругала педагогов и отвела Сережу в школу им. 19-го МЮДа.
   Так Сергей Тюленин попал к опытной учительнице и душевному человеку Анне Сергеевне Житковой...
   
   
   

Первая дружба

   В моем классе, продолжает рассказ о Сереже Анна Сергеевна, был мальчик с парализованными ногами, на которых он едва держался, бледнолицый и слабый Толя Кузьмичев. Вскоре я заметила, что Сережа все время вертится около него. То поможет ему одеться, то, уложив книжки в сумку, скажет:
   - Айда вместе. Я донесу.
   Как-то я вышла за ребятами на ступеньки школы и увидела, что ученик параллельного класса, Валя Шевырев, кривляясь, дразнит Кузьмичева:
   - Колченогий! Колченогий!
   По-моему, он больше ничего не успел крикнуть. Сережа коршуном налетел на него, сбил с головы обидчика кепку, свалил того на землю:
   - Вот тебе за колченогого!
   Потом вернулся к другу и повел его по сухой тропинке возле полотна железной дороги, которая проходила рядом со школой.
   Я подошла к Вале Шевыреву, вытерла ему хлюпающий нос:
   - Видишь, как нехорошо получилось! Вздумал дразнить беспомощного человека. Разве Толя виноват, что у него отнялись ноги? Нет. Сережа правильно сделал, что вступился за слабого.
   Валя обиженно сопел, стряхивая грязь с кепки.
   - А вот за тебя никто не заступится,- продолжала я.- Кому охота с дразнилкой водиться.
   Я направилась домой. К моему удивлению, Валя догнал меня.
   Я больше не буду...- он глядел себе под ноги.- Я нечаянно...
   Это ты ребятам скажи, а не мне. Вот поди к Толе и скажи.
   Валя несколько шагов сопел рядом, потом отстал.
   На следующий день, подходя к школе, я увидела еще издали, как Сережа, Валя и Толя о чем-то оживленно разговаривают. Когда я поравнялась с ними, Сережа подбежал ко мне:
   - Анна Сергеевна, а мы уже помирились! Валя хочет с нами дружить!
   Порывистый, невоздержанный, порой грубоватый, Сережа менялся совершенно, когда дело касалось Толи. С Толей он был предупредителен и даже нежен. Больной мальчик чувствовал его искреннюю привязанность и платил ему сердечной дружбой, делясь, по-моему, всем, что имел. Он помогал Сережке делать уроки, рассказывал содержание прочитанных книг. И тосковал, что не может следовать за ним повсюду.
   Сережа в свою очередь при всяком удобном случае старался подчеркнуть достоинства Толи - его ум, начитанность, осведомленность. Порою это выглядело забавно. Например, стоило мне спросить, у кого бы найти интересную книжку для чтения в классе, как Сергей кричал: - У Толи! У Толи!
   Ему казалось, что в библиотечке Толи Кузьмичева собраны все интересные книжки. И если я соглашалась читать ту, что приносил Толя, Сергей прямо-таки сиял: вот какой у него замечательный друг!
   Постепенно определялся своеобразный характер Сергея Тюленина. Этот мальчик требовал к себе очень осторожного и чуткого отношения. Необыкновенно живой, часто неуравновешенный, порой даже резкий, заводила ребячьих шалостей, изобретатель всевозможных проделок, он вместе с тем был правдив, смел, никогда не старался уйти от ответа за свои проказы и в любую минуту готов был прийти на помощь слабому, обиженному. Больше всего он не выносил притеснения, насилия над собой. Я поняла, что добиться его уважения можно только уважительным отношением к нему самому, разговаривать с ним надо было как со взрослым - серьезно, без сюсюканья.
   
   
   

Справедливости ради

   При всем его озорстве и непоседливости, Сережка был ярым поборником справедливости. Правда, справедливость он частенько понимал по-своему...
   На последней парте сидел Вова Забабурин, упитанный рыжеволосый мальчик, отчаянный драчун и неслух. Он был старше и сильнее всех в классе. Большинство ребят побаивались его, других он "подкупал подачками". У него было великое множество всевозможных перьев. Где он их доставал, никому неизвестно. Писать большинством из них нельзя было - только вынуть да полюбоваться. Ребята млели, разглядывая его коллекцию. Кто из второклассников не мечтал обладать хотя бы одним из Вовиных сокровищ! Изредка Вова дарил перья своим приближенным.
   С какого-то времени класс, то есть мальчишеская его часть, начала делиться на две группы. Одни шли за Вовой, другие - за Сережей. Группы по численности часто менялись: то у Сережи больше, то у Вовы. Сергею нечем было подкупать ребят, да и не такой у него складывался характер, чтобы добиваться расположения товарищей подобным способом. Он привлекал ребят неиссякаемой энергией, изобретательностью, ловкостью. Затеять ли игры, рассказать ли вечером страшную сказку про леших и колдунов - лучше Сергея никто в классе не мог. Когда он воодушевлялся, то темпераментом своим увлекал всех. Как-то перед уроком Сережка влетел в класс с криком:
   - Я вчера щуку поймал! Вот такую! На червя!
   Ребята обступили его. Кто-то усомнился, что можно поймать щуку на червя. Но Толя подтвердил, что сам видел пойманную Сережей щуку. Начались расспросы. Слышались Сережины возгласы: "Как рванет!.. А я ее - ррраз! Подсек! А дед Влас кричит: "Поважай, поважай!..".
   В это время Вова достал свою коробку с перьями:
   - Глянь, пацаны, какое я перо добыл!
   - Погоди ты со своими перьями! - крикнул ему Сережка.- Я первый начал.
   Вова продолжал звать ребят. Сергей подскочил к нему:
   - Не мешай!
   Вова дернул его за рубашку. Тогда Сережка сделал два шага назад и вдруг с разбегу боднул противника головой в грудь. Здоровяк Забабурин, который был чуть ли не вдвое выше его, растянулся в проходе между партами. Перья с тонким звоном брызнули по полу.
   В это время вошла я.
   - Анна!..- раздался испуганный клич.
   Ребята опрометью бросились на свои места. Сергей, оглянувшись, пулей вылетел из класса. Ко мне подошел испуганный Толя, весь в слезах, что-то хотел сказать и не мог. Я ничего не понимала.
   - Вы подрались?
   Толя отрицательно мотнул головой.
   Плакал и Вова, но слезами бессильной ярости. Он все приговаривал: "Ну и дам я ему! Ну встречу!..".
   Девочки наперебой принялись рассказывать, что случилось в классе.
   Но почему же ты плачешь? - спросила я Толю.- Тебя ударили?
   Нет... Теперь Сереже попадет. У Забабурина вон какие дружки! Изобьют...
   Проходили минуты, ребята продолжали рассказывать, перебивая друг друга. Я постаралась придать инциденту комический характер. Все засмеялись, один Вова сидел насупившись, размазав по лицу слезы грязными руками. Толя чутко прислушивался ко всякому движению в коридоре и беспокойно поглядывал в окно. Через несколько минут он поднял руку:
   - Анна Сергеевна, можно выйти?..
   Я разрешила, понимая тревогу мальчика за друга.
   Урок продолжался. О том, что Кузьмичев вышел, я вспомнила лишь тогда, когда раздался стук, и Толя показался в дверях класса. Лицо его было спокойным, но несколько озадаченным.
   Прозвенел звонок на перемену. Толя сложил в сумку Сережины книжки, шапку и поспешно вышел.
   Сережа не явился в класс до конца уроков. Допытываться, где он, я не стала. Торопиться с разрешением ребячьих конфликтов никогда не следует. Пусть улягутся страсти. Лучше помедлить, чем допустить ошибку и обидеть невиновного.
   Однако на душе было неспокойно: как бы Забабурин со своими дружками в самом деле не избил Тюленина!
   На второй день Сережа, как ни в чем не бывало, пришел в школу. Он стоял за своей партой, приветствуя меня. Я пристально посмотрела на него. Он смутился и опустил глаза.
   "Ага, все-таки понимает, что виноват",- подумала я.
   На большой перемене у нас состоялся разговор. В классе я оставила троих - Сережу, Вову и Толю.
   - Ну, Вова, тебе первому предоставляется слово. Честно расскажи, как вчера все получилось...
   Толю я оставила потому, что считала его "совестью" нашей. Я еще ни разу не замечала, чтобы Толя говорил неправду. Даже если виноват Сережа, Толя этого не скроет.
   Забабурин начал свой сбивчивый рассказ. При малейшей его попытке отойти от истины Толя издавал звук, напоминавший стон, и Вова "вносил поправки".
   - Значит, ты считаешь, что Сережа виноват? - спросила я его.
   Вова пробормотал что-то и смолк.
   А ты что скажешь? - глянула я на Сергея.
   Я за справедливость! - вскочил он с парты, но тут же голос его упал и глаза повело к дверям.- Так вчера казалось. Что по справедливости. А смотрел на вас - и чегой-то не так... Хоть ты что - не так! - вскинул он взгляд на меня.
   Почему ты без моего разрешения ушел из школы? - спросила я.
   Вовка мне пуговки оборвал на рубашке. Не сидеть же в классе, как Петька Зубков.
   Петя был самым большим неряхой. Часто приходил в школу неумытым, с оторванными пуговицами, в расшнурованных ботинках. Если застегнется, то наискось или по две петли на одну пуговицу. Санитарная комиссия плакала с ним.
   Что было сказать мальчику? Мало того, что мои симпатии были на стороне Сережи, но и факты говорили за него. А на сердце по-прежнему было неспокойно. Как изжить вспыхнувшую между ребятами вражду?
   - Анна Сергеевна,- Толя поднял руку как на уроке.- Вы говорили, будем к празднику стихотворение "Мужичок с ноготок" разыгрывать? Давайте им поручим. Сережа - мужичок, Вовка - ведущий.
   "Умница ты мой!" - похвалила я мысленно Толю.
   Да, школа - это не только учителя, которые учат, делают замечания, проводят различные воспитательные мероприятия,- это прежде всего коллектив самих маленьких, начинающих жизнь людей. Главная задача воспитателя - вдохнуть в них идеалы, которые бы сплотили их, повлекли друг к другу. Тогда ребята сами приучатся к взаимному уважению, к правильной оценке своих и чужих поступков. Это и есть первая ступень воспитания коммунистической нравственности.
   ...Когда на новогодней елке появился маленький мужичок, в полушубке, в лохматой шапке, сползающей на нос, в лохматых рукавицах, в каждую из которых он мог бы влезть двумя ногами,- ребята засмеялись и дружно захлопали в ладоши. Это был заправский "мужичок с ноготок"! Он не шел, а важно шествовал, помахивая кнутом и подергивая вожжами. Даже сам Дед Мороз, одаривавший всех конфетами и прибаутками, произвел меньшее впечатление. Было в Сереже что-то поистине артистическое.
   Однако я радовалась и другому. Вова Забабурин, старательно читая за автора, "вел" под уздцы лошадь, запряженную в сани. Лошадь была на колесиках, в санках лежала добрая охапка хвороста. Вове приходилось тащить все это по сцене, в то нее время не подавать вида, что тяжело. Но он был горд: чуть ли не месяц они вдвоем с Сережей мастерили сбрую, ладили санки, репетировали. Вражда растворилась в общей работе.
   Весь вечер Сережка ходил в своем наряде вокруг елки и потешал ребят.
   Дежурный! В нашем классе это надо было заслужить.
   По списку на очереди - Петя, но санкомиссия не допускает: пришел в школу грязный. Следующий - Коля. Вспоминаем: когда Коля дежурил прошлый раз, на последнем уроке не оказалось тряпки. Строго предупреждаем. Наконец подошла очередь Сережи Тюленина. Девочки из санкомиссии накануне долго шпиговали его. Дома надо умыться дочиста, в класс прийти на пятнадцать минут раньше. Дежурный должен приготовить "подушечку" для вытирания доски, хороший мел, полить цветы.
   Я напоминаю, чтобы на переменах Сергей удалял ребят из класса, открывал форточки, следил за чистотой: в конце занятий класс надо сдать второй смене убранным, без единой бумажки под партами.
   - И вообще, сегодня за порядок отвечаешь ты.
   Сережа старался изо всех сил. Я радовалась, исподтишка наблюдая, как он отчитывает своих приятелей за грязные ботинки, как заставляет Петю Зубкова до соринки выгрести подсолнечную лузгу из парты. Раз требует с других - сам в дальнейшем не допустит того же.
   Но во время урока физкультуры его старательность едва не обернулась бессердечием.
   Ребята занимались во дворе. Сережа оставался в классе. Физрук, молодая девушка, неопытная в педагогической практике, по ничтожному поводу отослала двух девочек за родителями. Было ветрено, пальто находились в классе. Девочки хотели одеться, но Сергей стоял в дверях:
   Не пущу.
   Нас - за родителями,- упрашивали те.- На улице холодина, а нам вон куда бежать!
   Анна Сергеевна сказала: до начала следующего урока никого не впускать,- стоял на своем строгий дежурный.
   - Так холодно ж! Как мы раздетые побежим?! - расплакались девочки.
   Однако Сергей, обычно такой чуткий к чужой беде и боли, на этот раз уперся:
   - Не положено в класс заходить - и все. Нельзя нарушать.
   Дрожащих, посиневших девочек я случайно заметила на крыльце. Вернула. С Сережей долго беседовала о справедливости и человечности, о том, что бездумное, формальное исполнение обязанностей может принести большой вред людям. Он слушал, но, кажется, мои рассуждения не слишком затрагивали его. Тогда я начала описывать, какая беда могла произойти. Вот Зина с Алей, добежав в одних платьишках до дома, простуживаются и заболевают воспалением легких. Слабенькая Аля мечется в жару, бредит. Плачет ее мама. Врачи уже ничего не могут поделать. Аля из последних сил шепчет: "Мамочка, не ругай Сережу Тюленина. Он не знал, что так получится. Прости его..."
   Видимо, нарисованная мною картина тронула его. В глазах строгого дежурного заблестели слезы:
   - Анна Сергеевна,- прошептал он,- не надо, чтоб с Алей так...
   Первый снег - тот же праздник! В одну ночь навалило до колен - рыхлый, мягкий. На задворках за школой бой идет, снежки, как искры, мелькают на сером фоне забора.
   После звонка на урок мальчишки собирались медленно. Отфыркивались, вытирали красные лица подолами рубашек. Когда уселись на свои места, оказалось, что нет Сережи. Был, играл вместе со всеми в снежки - в класс не пришел.
   В середине урока распахнулась дверь. На пороге появился снежный ком с синим носом и жалобно мяукнул:
    - Можно?
   Сережка! Руками он, видимо, уже не владел. Сняла с него шапку. Она была облеплена снегом не только снаружи, но и внутри. Снег везде: под шарфом, в рукавах, в сапогах. Кажется, и рот был снегом набит.
   Раздела. Сережка чихнул - откуда-то снова посыпался снег. Класс грохнул от хохота.
   Анна Сергеевна, за ноги его потрясите - где-нибудь еще есть!
   Не надо! И так сугроб на полу!
   Лицо Сережи сморщилось вдруг, из глаз брызнули молчаливые слезы. Лишь тогда я поняла, что ему не до смеха. Взяла за руки - пальцы были как тонкие сосульки.
   Девочки сбегали за холодной водой. Сунули кисти его рук в чашку. Я принялась растирать ему щеки и нос шерстяной варежкой. Сережка запищал сиплым голосом:
   - И-и-и-и...
   Через четверть часа он, укутанный моим широким шарфом, сидел у теплой печки, и уже с усмешкой рассказывал, что с ним случилось.
   ...Самый жаркий "бой" кипел за забором. Сначала несколько мальчишек из четвертого "б" всех побивали и не пускали в школу. Затем нагрянуло много ребят из четвертого "а". "Вешняков" начали теснить. Сережке показалось несправедливым: "ашников" налетело вдвое больше, поэтому он выступил против них. И его партия не поддавалась. Да вдруг на помощь "ашникам" пришли человек десять со второй смены. Пятясь от наседающих противников, он угодил в глубокую яму, вырытую для столба. Вначале затаился в ней, боясь, как бы его не заметили разъяренные "ашники". А когда после звонка все убежали, он попытался выбраться и не смог.
   Кричу, зову - никого,- рассказывал незадачливый вояка.- Только снег мне на голову бухает. Руки замерзли, не гнутся - хоть ты что! Хорошо - дядька один вдоль забора шел, вытащил...
   Не надо было от своего класса отбиваться,- укорил его Толя.- Нашим девочкам "бешники" проходу не давали, в снегу валяли, а ты - за них.
   Я не упустила случая заметить:
   - А для Сережи наши девочки - вроде не товарищи. Он сам Лине снег в лицо кидал, ножку ей на скользком крыльце подставлял. Вместо того, чтобы защищать слабых, сам на них нападает.
   Урок был сорван, но мне казалось, время потеряно не зря. Сережа сидел красный, как перезревший помидор...
   А дня через три я узнала, какие "выводы" он сделал для себя из нашей беседы.
   С большой перемены ребята вернулись возбужденные, Сережа - с шишкой на лбу, у Лины - синяк под глазом.
   - Ударилась,- ответила она на мой вопрос, а Тюленин и вовсе промолчал.
   Только от дежурного учителя я узнала, что произошло. Ученик четвертого класса Иван Перебейнос, дурачась, толкнул Лину. Толкнул не сильно, но та поскользнулась и, падая, стукнулась лицом о подоконник. Это увидел Сережа.
   - Не смей девочек трогать! - крикнул он и, не дожидаясь ответа, ринулся на Ивана, который был вдвое выше его.
   Завязалась потасовка. Сережка все прыгал, прыгал, как петушок, и умудрился разбить нос Ивану. Тот в свою очередь рассвирепел, свалил его на пол и тузил кулаками по чем попало. Их едва растащили.
   Увы, такими иногда бывают последствия самых правильных, самых, на первый взгляд, удачных, дошедших до сердца, бесед учителя со своими питомцами.
   Как бы ни были прекрасны правила морального кодекса, которые мы стремимся привить ребенку в школе, они принесут мало пользы, если низок общий культурный уровень той среды, в которой постоянно живет ребенок.
   В первую очередь надо учить детей не частностям, не правилам поведения, а воспитывать тягу к культуре и нетерпимость к невежеству.
   
   
   

Вольница

   Долгожданное лето - горячее, знойное. Последние дни занятий. Ребята сидят в классе вялые, безучастные к тому, что говорит учитель. То и дело поглядывают на окна: скорей бы туда - в степь, к речке!
   Устали и учителя. Но...
   Сережа, почему ты сегодня пришел в школу неумытый?
   Ну как же! Я в речке купался!
   А тетрадь! Ты что, в ботинках по ней ходил?
   Да нет, Анна Сергеевна, босиком, по нечаянности... Бежали, книжки бряк на дорогу, а ребята сзади, ну и...
   Лето только начиналось. Все, что удалось привить во время занятий в школе, исчезало. Надо было хоть как-то сохранить на каникулах связь с "трудными" ребятами.
   Некоторым ученикам даю задания на лето. Другие сами спрашивают, что делать в свободное время, какие книжки прочитать.
   - Все, ребята. Счастливого вам отдыха! Раз в месяц хотя бы заходите ко мне домой. Приносите тетради, посмотрю, как справляетесь с заданными работами.
   Однако встречи наши происходили чаще, нежели предполагалось. Я знала излюбленные ребячьи тропы к "купалкам" и любила бродить по ним.
   Как-то в жаркий июньский день я шла к реке по одной из таких тропинок. Сзади послышался крик, гиканье, свист. Меня догнала шумная ватага детворы с загоревшими животами и облупленными носами. Впереди бежала большая черная собака, запряженная в детскую коляску. "Повозка" прыгала и дребезжала. Сидящий в ней белобрысый мальчишка дергал вожжами. Я узнала новогоднюю "сбрую" с колокольцами, только теперь она была не на игрушечной лошади. И возница был тот же.
   - Сергей?!
   Он дернул вожжой. Собака вильнула в сторону, экипаж перевернулся вверх колесами.
   Здравствуйте, Анна Сергеевна! - радостно приветствовал меня Сережа, протирая глаза от пыли.
   Куда это ты едешь?
   На купалку! Орлик, вперед!
   Но собака, видимо, изрядно умотавшись со своим неугомонным хозяином, растянулась на дороге.
   Как ты загорел! Настоящий арапчонок.
   Дак целый же день на речке.
   А чем еще занимаешься?
   Вот скоро начну. Я высчитал. Июнь отдыхаю. А в июле... Ну где-нибудь там, к концу, возьмусь. И зараз все задания выполню.
   Ты обещал приходить ко мне каждый месяц.
   - Я лучше потом сразу за все... Мы с Надей договорились...
   Я знала его сестру Надю, которую он очень любил, но о чем они договорились, расспросить не успела.
   Набежавшие сзади мальчишки окружили нас плотным кольцом. Чумазые, крикливые, как галчата, они напоминали толпу краснокожих. Разводы грязи на их потных лицах были похожи на причудливую татуировку. Сережа был едва ли не самый маленький, однако ребята бежали именно за ним, Пока он разговаривал со мной, ни один не тронулся дальше. Он умел привлечь и расположить к себе сверстников.
   "Повозка" рванулась, и вся орава, горланя, понеслась следом.
   Недели две после этого я не видела Сережу, затем он вновь попался мне на глаза. Проходила я как-то по поселку, возвращаясь от знакомых, и вдруг с крыши сарая:
   - Здрасьте, Анна Сергеевна!
   Маленький полуголый человечек с длинным шестом в руках балансировал на самом коньке деревянной кровли. К концу шеста был прикреплен ярко-красный лоскут. Едва я успела ответить на приветствие, как Сережа, заложив палец в рот, пронзительно засвистел, размахивая шестом.
   - Смотри, смотри!..- кричал он кому-го, кто был за домами.- Не давай садиться!
   В воздухе кружилась стайка белых голубей.
   Чужака хотим залучить,- пояснил он мне,- Скоро "вертунов" заведу.
   А как задание? Скоро ко мне придешь?
   Вот-вот примусь. Надя тоже заставляет. Голубятню на чердаке построю и сяду за книжки.
   В середине августа он все же явился ко мне. Принес тетрадь с выполненными упражнениями. Написано было чисто и без ошибок. Я похвалила.
   Все - Надя,- тут же признался он.- Три раза заставила переписывать. И каждый раз - прежде руки мой. Прицепится - хоть ты что!
   А читать, наверно, разучился?
   Не! Две книжки прочитал. Про военную тайну и про красных дьяволят. Ох и здорово!
   Потом он, поскучнев, со вздохом сообщил, что уехал Толя.
   Совсем из Краснодона. Ну вырасту, мы с ним обязательно встренемся.
   Надо говорить: встретимся. С кем же ты теперь дружишь по-настоящему?
   --А с Остапенко! У нас с ним - заединщина. Целыми днями вместе. Бывает, и ночуем у них на чердаке. Да мама ругает.
   В разговоре Сережа забавно пришепетывал. Оказалось, что он "потерял" два передних зуба.
   - Не растут,- объяснил он мне,- я их зализал. Теперь суконкой надо протирать...
   Кто тебя учит этой глупости?
   Да дед!.. Ну, батя мой. А что, разве суконка не помогает?
   Пришли еще три девочки, беседа наша оборвалась.
   Я усадила всех за стол, разрезала большущий арбуз с малиновой сахаристой мякотью. Пока готовила угощение, глазенки у моих гостей загорелись. Но взяли они всего по кусочку. Как ни упрашивала их есть, не стесняться, ребята твердили "спасибо", и никто больше ни одной дольки не брал.
   Так и ушли мои деликатные гости, оставив меня наедине с огромным, едва начатым кавуном.
   
   Новый учебный год начался с налаживания дисциплины. За лето ребята настолько отвыкли от порядка и норм поведения, что все приходилось начинать сначала. Но терпение - сестра мужеству; педагогу, воспитателю оно нужнее самых совершенных методов и приемов...
   Анна Сергеевна, нам Сережка не дает играть в "классы"! Перебивает!
   Не выдумывайте. Он же играет в лапту?
   А вот посмотрите, посмотрите! Когда его очередь ждать, чтобы мяч бить, он забежит к нам, жиг, жиг - и все расстроит.
   Сережа не мог стоять ни минуты. Он успевал и играть и мешать другим. Сердить девочек было его страстью. Пробежав после мяча на "масло", он без передышки заскакивал к тем, кто играл в "классы". Девчонки начинали за ним гоняться, поднимался крик, а неугомонному коротышке это - удовольствие. Он носился по школьному двору, как расшалившаяся белка по клетке.
   Зачем ты им мешаешь?
   Да чем же я мешаю. Так уж и мешаю, если разок проскачу! - и Сережа мчался к другой группе.
   Случалось ему допускать и серьезные проступки. Однажды на уроке арифметики он долго почему-то рылся в парте. Я сделала замечание. Как бы в ответ на мои слова из парты вылетел воробей и ударился в окно. Я попыталась открыть окно, чтобы выпустить птичку, но в классе запорхали еще несколько воробьишек. Я почувствовала, как у меня загорелись щеки. О дальнейшем ведении урока нечего было и думать.
   Кое-как с помощью ребят выпустила птиц на волю. Когда шум прекратился, я спросила:
   - Кто это сделал?
   Сережа Тюленин тотчас встал. Щеки его тоже пылали:
   Я, Анна Сергеевна... Первый нечаянно вырвался. Ну а потом... я крышку от коробки вовсе сорвал.
   Зачем ты их принес в школу? Чтобы мешать занятиям?
   Нет, Анна Сергеевна! Для филина, что в живом уголке. Надо бы - мышей, да не нашли.
   Он говорил искренне.
   На следующих уроках Сережа сидел тихо, внимательно слушал. Когда я вела опрос, он усиленно тянул руку.
   Я его обходила взглядом.
   К концу занятий он стал совсем скучный, не поднимал глаз от парты. Все ребята, даже на переменах, говорили вполголоса, будто рядом с тяжело больным.
   После четвертого урока домой собирались медленно, без обычной спешки и криков. Но вот из класса ушел последний ученик. Я, усталая, как никогда, продолжала молча сидеть за столом. В душе была полная опустошенность. Вдруг открылась дверь, вошел Сережа, тиская в пальцах кепчонку. Глядя в пол, сказал:
   Анна Сергеевна, я больше никогда не буду так делать... Простите.
   Почему ты не сказал этого при товарищах? Дождался, пока все ушли, и решил извиниться потихоньку. Нет, Сергей, так нельзя. Ты очень обидел меня.
   Последние слова я произнесла, уже выходя из класса. Как ушел Сережа, я не видела. Проступок его был слишком тяжел, чтобы прощать сразу. Виновник должен был, по моему мнению, почувствовать свою вину.
   Но как же надо быть осторожным в обращении с подростками! Одним неверным поступком или словом можно нанести непоправимый вред, уничтожить свое, годами складывавшееся, влияние на их души...
   Напрасно я искала Сергея в классе на другой день. Не пришел он и на третий. Девочки сказали, что видели его в компании незнакомых мальчишек на базаре.
   Дело принимало неприятный оборот. Я решила идти на квартиру к Тюлениным.
   Дорога моя лежала через злосчастный базар, где в одиночку я группами сновали ребятишки.
   Ученик четвертого класса нашей школы, сосед Тюлениных по квартире, навел меня на Сережин след. Я обогнула гастрономический магазин и за горкой пустых ящиков увидела своевольного мальчишку. Он стоял спиной ко мне, грязными пальцами выковыривал из половинки арбуза мякоть и. жадно совал ее в рот. Увлечен он был этим делом до того, что не слышал, как я подошла к нему вплотную.
   Покончив с арбузом, Сергей швырнул корку, вытер рукавом мокрые губы и лишь тогда заметил меня. Рот его так и остался открытым. Был момент, когда он, придя в себя, хотел дать стрекача, но я крепко взяла его за руку.
   Он весь как-то сник, потом просительно сказал:
   - Ладно, Анна Сергеевна, сам пойду.
   Молча мы дошли до его квартиры. Мать, вышедшая нам навстречу, всплеснула руками, увидя его замурзанную физиономию, и потащила сына умываться.
   Вы знаете, что Сережа уже три дня не был в школе? - сказала я, идя следом.
   Родненькая, потише говорите! Дед только что лег отдыхать. Пришел с работы...
   Мне показалось, что Александра Васильевна заботилась не о покое "деда", а оберегала Сережу от жестокой расправы. Мне вспомнились слова Сергея: "Батя может ни за что побить. А случись за дело - ребра поломает..."
   - Ты подумай-ка! - всплескивала руками Александра Васильевна, слушая меня.- А из дому вместе с ребятами выходил. И вертался вместе... Мне-то самой последить за ним некогда. Ох, горюшко мое!..
   Надя за перегородкой что-то вполголоса выговаривала мальчику, надевая на него чистую рубашку. Наконец, он показался в дверях, стал у притолоки. Опустил глаза.
   Молчал Сережа, молчала и я. Что говорила Александра Васильевна, я плохо помню. Одна забота мучила меня - как бы не причинить мальчишке большой беды, не ожесточить его. Видно, несладко жилось ему у родного отца. Мать с непередаваемой жалостью смотрела на сына:
   - Ой, горюшко! Разгневишь деда - что тогда?
   Губы Сергея начали дрожать. Он хотел что-то сказать. Голос оборвался, из глаз покатились крупные слезы. Плакала и Александра Васильевна, утирая краем передника поблекшее, усталое лицо. У меня тоже защипало в горле.
   - Давай тетради и книги,- сказала я Сергею.- Вот это упражнение задано на дом. По арифметике - две задачи. Справишься сам или помочь?
   Сережа крутнул головой:
   - Справлюсь.
   Ушла я из их дома все-таки с нехорошим чувством. Страх и грубость - плохие наставники. А в семье Тюлениных они постоянно давили на детей. Поминутно слышалось: "Дед излупит... Дед тебе голову открутит!.." В этой обстановке мог вырасти или человек забитый, безликий, или озлобленный, ненавидящий всех и вся, волчонок.
   Что было делать?
   
   
   
   

Растут орлята!

   В класс пришла вожатая. Белокурая, голубоглазая девушка с крепкими загорелыми руками, которым она не находила места. На первый взгляд она показалась мне какой-то нерешительной, даже вялой. "Разве такая сможет увлечь, повести за собой моих орлов? - с сомнением подумала я.- Какой из нее вожак?" Я боялась оставлять ее одну с ребятами и всякий раз, когда она приходила к нам, я придумывала себе "дело", чтобы находиться рядом.
   Нина с большим вниманием выслушивала мои советы, обсуждала со мной каждую намеченную беседу или игру. Но однажды не выдержала и попросила:
   - Анна Сергеевна, пожалуйста, не ходите со мной в класс. А то из меня никакого толку не будет.
   Великое дело - инициатива и доверие! Пока человеку не представляется возможность самостоятельно проявить себя на работе, нельзя судить о его способностях. Давно известная истина. Но как только за дело берется кто-то из молодежи, так и хочется его "понаставлять"...
   Нина оказалась очень деятельной вожатой. С ее помощью ребята избрали совет отряда, наметили интересный план работы. Получилось как-то так, что самые непоседливые мальчишки у Нины с первых же дней стали самыми инициативными помощниками.
   Сережа Тюленин был избран председателем совета отряда. Он сразу проявил свой максимализм.
   - Кто домашнее задание не выполнит - того вон из отряда! - предложил он, когда обсуждался вопрос об успеваемости.
   А если - ты сам? Ну, например, задачку не решишь? - сказала Нина.
   Решу. Почти всегда же решал... А если - нет, то в школу не приду, чем подводить!..
   По классу прокатился смешок.
   Что ж, после этого лучше учиться будешь?
   Тогда давайте по-другому,- задумался наш неистовый председатель.- Как "неуд" - так по шее!
   Ребята засмеялись громче: за серьезным его тоном все угадывали шутку. Впрочем, сам он говорил это полушутя. В душе явно был не против применения таких "радикальных" мер на практике...
   Договорились сходить домой к Ване Свиридову и узнать, почему тот часто не выполняет задания.
   Ваня был способный мальчик, но домашние задания выполнял крайне небрежно, тетради его местами были протерты резинкой до дыр. Бесконечные замечания надоели ему, и он уже не реагировал на них.
   Поход наш состоялся в воскресенье утром. Когда мы пришли к Свиридовым, оказалось, что Ваня остался в доме за хозяина.
   В люльке кричал ребенок месяцев восьми, на полу играл второй, пятилетний. Сам Ванюша метался от люльки к плите, на которой кипели кастрюли.
   - Мама с базара еще не вернулась. А у меня борщ сбежал и Спирька мокрый...
   Как умели, мы помогали Ване, пока не пришла его мать с базара. Увидев меня, она сразу же стала жаловаться на трудные условия жизни: Ваня целыми днями в школе, маленьких оставить не на кого.
   - Беда, да и только. Закрутилась совсем. Вы бы Ваню отпускали с уроков пораньше.
   Я даже немного опешила от такой просьбы:
   Он и так слабый ученик, а если уроки будет пропускать, совсем отстанет.
   А-а, вырастет - ума наберется! - заявила беспечная мать.
   Я долго ей втолковывала, что Ване надо не только регулярно посещать школу, но и дома готовить уроки.
   - Ладно,- согласилась она.- Ему и делов-то - дите покачать, воды принести, за хлебом да молоком сбегать. Ну еще угля натаскать, во дворе прибрать - вот и вся работа.
   Разговаривать дальше с этой женщиной не имело смысла. Ясно и так - Ваня не виноват. Наметили план дальнейших действий. Ближе всех к Ване жил Тюленин. В четыре часа Сережа будет приходить за Ваней и вместе с ним готовить уроки у себя дома. Я надеялась, что это заставит и Сергея подтянуться.
   Так и получилось. Мой шустрый "мужичок с ноготок" начал более тщательно готовить уроки. Выравнялся в учебе и Ваня. Исчезли кляксы, небрежное письмо. Только первое время Ваня вскакивал, если что шипело на плите в Сережином доме.
   Не обошлось и без столкновений с Ваниной родительницей. Забежал однажды Сережа за своим подшефным, а Ванина мать не выпускает того из дома:
   Некогда. Мне отлучиться надо, тетку проведать и к куме заглянуть - встретились на базаре, так просила захаживать.
   Что ж, из-за кумы вашей уроки не делать? - ощетинился Сергей.- Как Иван в школу пойдет?
   А и пропустит - цела школа останется.
   Скажу Анне Сергеевне - будет вам! Узнаете, как мешать учиться!
   А ты не блажи. Тебя назначили помогать - приходи к нам да тут и помогай. Делайте свои уроки, кто вам мешает. И я буду спокойна за младшеньких. А куму мне надо уважить...
   Переспорить женщину не удалось, доказать ей ничего нельзя было. Пришлось Сергею ходить к Ване делать уроки. Мешали маленькие дети, но домашние задания у обоих всегда были выполнены.
   Я была в курсе всех их дел. Как-то зашла снова к Ваниной маме. Я ожидала, что женщина будет обижаться на строптивого Сергея. Но, к моему удивлению, она стала расхваливать его:
   - Ну, такой же шустрый этот мальчишка - прямо, огонь! И настырный. Что уж задумает - добьется. И моего за собой тащит.
   Случалось, она по привычке хотела оторвать сына, когда мальчики выполняли домашнее задание:
   - Ванюш, сбегай за водой.
   На это следовал неизменный ответ Сергея:
   - Сейчас нельзя. Анна Сергеевна говорит: "Сел за уроки - не отвлекайся". Кончим - тогда принесем воды.
   Постепенно Ванина мать проникалась уважением к тому, что делали мальчики.
   Если в ее отсутствие малыши отвлекали от занятий, Сергей сам играл с ними, но Ване отрываться не позволял. Только тогда он считал себя свободным, когда все уроки были выполнены.
   Как-то я задала на дом повторить правила и составить к ним предложения. Вызываю на уроке Ваню - потупился, молчит. Вижу, и Сергей растерялся.
   - Что, не успели предложения придумать? Сергей встал и открыто глянул мне в глаза:
   Нет, Анна Сергеевна, я забыл про них. Вот, правда, только сейчас вспомнил! Ей-богу...
   А вот уж твое "ей-богу" совершенно ни к чему.
   Ну, лопни мои глаза!..
   Да я верю тебе. Зачем же употреблять уличные выражения?
   Пионервожатая Нина оказалась прирожденным воспитателем. Она удивительно тонко понимала свою задачу. Эта, на первый взгляд, неловкая, совсем юная девушка умела повести дела в отряде так, будто не она предлагала ребятам, а ребята сами постоянно затевали что-нибудь интересное.
   К первому января класс решил выпустить новогоднюю стенгазету. Уж тут старались все. Искали красивые и забавные картинки, тщательно вырезали их, потом наклеивали на большой лист, делали надписи к ним. На первом плане стояла нарядная в огнях елка с веселым хороводом ребят вокруг. Дальше шли поздравления Деда Мороза хорошим ребятам, а потом разгильдяям, неряхам, курилкам. Написаны они были остроумно. Возле вывешенной газеты стоял смех.
   Забежали посмотреть на нее ученики других классов. Кто-то из них неосторожно задел ее рукой и надорвал. Поднялся такой шум, что я выбежала из учительской:
   - Что такое?
   - Подклеивай!.. Где хочешь, бери клей! - громче всех кричал Сережа, а кулаки его мелькали в опасной близости от носа рослого мальчишки - виновника происшествия.
   Кое-как мне с Ниной удалось успокоить взволнованный класс.
   - Больше никого не пустим чужих! Тоже мне - гости! - выпроваживал Сергей "посторонних"
   - А помнишь, как ты в четвертом "а" горшок с цветком перевернул? - заметила ему Нина.
   После ее слов наш шумливый председатель совета отряда унялся.
   
   Январь нового года был особенно снежным. Жители часто по утрам не могли открыть наружных дверей - такие сугробы понаметало кругом. Стали опаздывать поезда, началась борьба с заносами. Не раз комсомольцы нашей школы помогали железнодорожникам расчищать пути, которые соединяли шахты со станцией.
   Но моим озорникам снег был на радость. На задворках школы под руководством Сергея была выстроена снежная крепость. Там частенько разгорались "бои", после которых мальчишки ходили с синяками. Нина пыталась отвлечь своих подшефных на другие забавы, однако это ей не всегда удавалось.
   - Эх, лыжи бы нам достать! - вздыхала она, посматривая на меня.
   У нас в школе их было пар пятьдесят, но все - для старшеклассников, притом только для активных лыжников. Вздохи Нины красноречиво говорили мне: упросите физрука, вам не откажет...
   Кое-как удалось добыть на неделю две пары. Шуму они в классе наделали - хоть уши затыкай: каждому хотелось покататься...
   Кому же - первому? Давайте решим голосованием. ~~~ Тому, кто сильнее всех! - раздался голос Вовы.
   Нет! Тем, кто умеет на лыжах бегать!
   Отличникам!- настаивали девочки.- У Вали Паниной одни пятерки! Ей первой и кататься.
   Сергею! Как председателю совета отряда!
   Неправильно! У Сергея "удов" много! - кричали девочки.
   Действительно, очень часто в последнее время в тетрадях Сережи появлялись посредственные оценки.
   И все же большинство было за то, чтобы первыми на лыжи встали Сережа с Вовой. Сергею этого очень хотелось, но он за себя ни разу не подал голоса. Только когда заговорили о его слабых оценках, он торопливо выхватил тетради и начал листать их, отыскивая свои "удочки, словно видел их впервые.
   Большинством голосов решили дать Тюленину лыжи первому. Он сел тихонько за парту и приумолк. Впрочем, ненадолго. Обсуждение списка очередности продолжалось. Мальчики старались оттеснить девочек в конец, Это было несправедливо, и Сергей не мог молчать.
   Разве девчонки хуже...- начал он.
   Девочки,- поправила я.
   -- Правильно, девочки. Они тоже люди. И вообще теперь равноправие. Так что, давайте по честному: два мальчишки-две девчонки...
   Я рассмеялась. На том и порешили: девочек не обижать. Пока составляли список, ребята с лыжами выскочили на улицу.
   Вскоре я тоже вышла. "Мужичок с ноготок" бежал наперегонки с пятиклассником. На правой щеке у него уже краснела большая ссадина.
   - Когда успел? - спросила я. Он на ходу передвинул ушанку, чтоб меньше заметны были царапины, и умчался.
   - С насыпи съехал,- захлебываясь, объяснили мне девочки,- Там круто, лыжи тырх носами, и Сергей - носом...
   Прошла неделя. Истек срок владения лыжами. Но увлечение спортом в классе продолжалось, и в таких формах, что надо было принимать меры.
   Однажды я заметила, что Сережа сидит в классе с коньком на ноге.
   Вызвала его к доске решать задачу. Он старался ступать так, чтобы не производить шума и поменьше обращать на себя внимание. По классу все-таки прошел смешок. Сергей настороженно посмотрел мне в глаза - как я это восприму?
   Молчу. Гляжу ему на ноги. Валенок явно чужой. Конек самодельный, прикручен веревкой.
   Сергей пробует решать пример - не получается, не может сосредоточить внимание на доске. Краснеет, сопит. На секунду я отвлеклась к классу. Оглянулась - конька уже нет на ноге,
   Пример после этого решил быстро, ждет, что отпущу на место. Но я продолжаю молчать. Взгляды ребят сосредоточены на нем. Лицо Сергея становится малиновым.
   - Я... это... не успел снять,- с трудом выдавливает он,- Простите" Анна Сергеевна.
   Не успел? - переспрашиваю я.
   Ну, думал, не заметите. Только от вас разве скроешь. Ну хоть ты что!..
   - Хорош у нас председатель отряда! - сказала я. Ребята засмеялись. Это был осуждающий смех, и Сергей прочувствовал его.
   Никогда больше не надену,- хмуро бросил он злосчастный конек в парту.
   Ну и напрасно. Да не в классе же на них бегать.
   Без коньков и лыж никак нельзя ребятам зимой, а такому шустряку, как Сергей, и подавно. Достатки же в доме Тюлениных такие, что не стоило с Александрой Васильевной разговор о покупке заводить. Начали мы с Ниной думать, как бы Сереже приобрести коньки. Решили добиться, чтобы школа премировала Тюленина за активное участие в общественной работе.
   Наш председатель совета отряда очень старательно выполнял свои обязанности. Вместе с Ниной он часто посещал квартиры ребят, пропускавших занятия.
   Походы эти были совсем не таким простым делом, как может показаться. Однажды Нина с Сергеем направились к Клюшиным. Толя Клюшин часто не являлся в школу, плохо выполнял домашние задания, вечно ходил грязный, с оборванными пуговицами. Едва наши посланцы приблизились к дому Клюшиных, как на них набросилась собака. Сергей, оберегая Нину, отвлек внимание злобного пса на себя. В результате на штанах у него появилась дыра. К счастью, собачьи клыки не задели тела.
   Выбежал Толя, на него первого Сережа и напустился:
   - Чего смотришь? Такую собаку с цепи нельзя спускать! Да вас в милицию надо или в суд!
   Разгоряченный сценой на улице, Сергей и в доме продолжал тем же тоном.
   - Почему Толя не готовит уроки, в школу ходит грязный? - сразу подступил он к матери Клюшина.
   Нервная женщина так и взвилась:
   Молодой ты еще меня учить! Подрасти немного! Щенок еще ты! Чему вас только в школе учат...
   Учат, чему надо,- резал наш решительный председатель совета отряда.- А вот вы рубашку Толе не можете зашить и выстирать.
   Нина кое-как уняла Сергея. Когда она рассказала женщине, что в школу Толя иногда не приходит по нескольку дней, та схватила сына за ухо и начала трясти и крутить. Голова плачущего мальчика моталась из стороны в сторону.
   Деликатная Нина растерялась, не зная, что предпринять, а Сергей, став в боевую позу, закричал разъяренной хозяйке:
   - Брось! Сейчас же брось - говорю тебе! Не то в милицию побегу!
   Он стоял перед женщиной точно нахохлившийся петушок. Картина приобрела комический характер.
   - Геть звидселя! - затопала Клюшина ногами на Сергея, однако сына отпустила.
   Пришлось снова беседовать с Сергеем, доказывать, как неправильно он себя вел у Клюшиных.
   Сначала он удивился, что его считают виноватым. Затем попробовал оправдываться:
   - Клюшины тоже хороши - собаку не привязали... Хоть кто озлится, если ему штаны порвать...
   Все-таки мне удалось убедить его, что нельзя разговаривать со взрослым человеком грубо, вызывающим тоном. Пока я говорила, Сергей ломал в руках щепку. Вдруг он отбросил обломки, посмотрел на меня с подкупающей искренностью и сказал:
   - Не так я себя вел! Теперь и сам вижу. Я сбегаю к Клюшиным, помирюсь с теткой.
   После зимних каникул Сережа отчитывался на совете дружины. Ему вынесли благодарность за хорошую работу. Мы с Ниной обратились к директору школы: с предложением: отметить премией работу председателя совета отряда, ученика третьего класса Тюленина.
   В торжественной обстановке Сереже вручили блестящие "снегурочки".
   Потрясенный подарком, он сидел на уроках молчаливо-сияющий. И только изредка заглядывал в парту, где лежало его сокровище.
   Так продолжалось несколько дней. Но однажды ко мне прибежали девочки и рассказали, что отец страшно избил Сережу.
   У меня похолодело в груди: почему? за что?
   Я ждала начала занятий. Все поглядывала, не появится ли знакомая фигурка. Но Сережа в тот день в школу не пришел. А дети все шептались по углам, и часто слышалось его имя.
   После уроков я немедленно пошла на квартиру к Тюлениным.
   В тесном коридоре их квартиры мне встретился Гаврила Петрович. Зверем посмотрел он на меня, буркнул что-то в ответ на приветствие и ушел.
   Сережа лежал на Надиной кровати. Один глаз заплыл, на лбу огромный кровоподтек. Увидев меня, быстро юркнул под одеяло. Как я ни старалась "разговорить" его, он молчал.
   Вот что рассказала Надя...
   Сережа прибежал домой веселый. Кое-как пообедав, он достал из сумки новые коньки и начал прилаживать к ним веревочки. На беду в комнату вошел отец, который даже не успел снять шахтерки.
   Это что у тебя? - спросил Гаврила Петрович.
   Снегурки - не видишь?
    - Где взял?
   Сережа, стоя к отцу спиной, продолжал заниматься своим делом.
   - Где взял, я спрашиваю?
   Мальчик, задетый его подозрительностью, возьми да брякни:
   - Украл.
   Молча отстегнув ремень, Гаврила Петрович изо всей силы хлестнул сына по голове. Удар пряжки пришелся чуть ниже глаза. Лишь по счастливой случайности Сергей не стал калекой.
   Он закричал, хватаясь за лицо. Но в следующую секунду, вместо того, чтобы рвануться прочь, бросился к отцу и вцепился зубами ему в руку.
   Теперь вскрикнул старый шахтер. Ударом кулака свалив сына, он принялся хлестать его тяжелым ремнем с пряжкой. Мать кое-как отбила мальчишку и выгнала мужа из комнаты.
   Сережа поправился довольно быстро. Однако больше недели не выходил из дома - стыдился синяков на лице.
   Как пагубно влияют на души детей грубость и невежество некоторых родителей! Отзывчивый, чуткий Сережа очень любил свою мать. Он искренне переживал, когда Александра Васильевна огорчалась и плакала, узнав о его очередном озорстве в школе. Но стоило упомянуть имя отца, как Сергей весь как-то сжимался, злобился, начинал грубить, и в такие минуты от него можно было ждать отнюдь не безобидной шалости. Враждуя с Гаврилой Петровичем, он сам невольно перенимал его грубость, ожесточенность. И с этим очень трудно было бороться.
   Раздумывая сейчас над тем, как формировался характер Сережи, приходишь к выводу, что все-таки влияние школы, пионерского коллектива, а позже - комсомола возобладало над влиянием невежественного Гаврилы Петровича, который в полной мере олицетворял собой моральное уродство и дикие нравы шахтерской среды дореволюционного прошлого.
   
   В тот год Первомай удался на славу. По крайней мере, так нам казалось: нашему классу впервые разрешили идти со школьной колонной на общегородскую демонстрацию.
   Знамена. Музыка. Песни. Солнце во все небо!..
   После демонстрации снова собрались к школе. Здесь все получили кульки с пряниками и конфетами. А лучшим ученикам раздали памятные подарки: наборы карандашей, книги. По домам расходились под вечер, еще не остывшие от праздничного веселья.
   И тут случилось такое, что у многих перечеркнуло радостное настроение.
   Стайка девочек, смеясь и тараторя, двигалась по тропинке вдоль железной дороги. Вдруг из-за насыпи выскочили человек десять беспризорников и набросились на оторопевших школьниц: сбивали их с ног, вырывали подарки. На счастье, поблизости оказался Тюленин с группой своих приятелей. Он услышал крики и кинулся через кусты к насыпи. Друзья за ним. Хулиганы были старше, но Сергей не прикидывал, сможет ли справиться. Схватив подвернувшуюся палку, он крикнул:
   - Ребята, в штыки их!
   Беспризорники не ожидали такого натиска. Началась драка. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы из школы на помощь нашим ребятам не прибежали комсомольцы. Хулиганы бросились врассыпную.
   Вскоре после этого прошел слух, что Сережу крепко побили, но никто не знал, при каких обстоятельствах. А сам Тюленин не хвастался победами и не жаловался, когда самому попадало.
   Сергей давно пристрастился к рыбалке. Летом, чуть свет, он, захватив удочки, бежал к деду Власу, жившему по соседству. Вдвоем торопливо шагали к Каменке.
   Возвращался после захода солнца, приносил на кукане ершей, окуньков, серебристых плотвичек. И это являлось немалым подспорьем в семье. Дома бывал редко, разве что в ненастье. Иногда, выпросив у матери кусок хлеба, соли, спичек, Сережа исчезал с дедом Власом на несколько дней - они отправлялись на дальние омута.
   Ночевали в шалаше, на берегу. Оттуда всегда приносили богатую добычу. Говорить в это время Сергей мог лишь о рыбалке, о повадках рыб, да о своем бородатом напарнике.
   Дед обладал острым, наблюдательным умом и тактом настоящего воспитателя. Его дивные, похожие на сказки, рассказы о природе, о прожитой жизни очаровывали любознательного мальчишку. Возле него Сергей становился совсем другим человеком.
   Рыбачил дедушка Влас до крепких холодов. Когда в школе начались занятия, Сережа не мог ходить с ним каждый день. Но выходной обязательно проводил на Каменке.
   Однажды осенью случилось несчастье. Было очень холодно. Дед Влас, чтобы согреться, развел костер поодаль от омута. За удочками следил Сережа. Рыба не клевала, и мальчишка задремал, сидя на корточках, у края обрыва. Он не помнил, как очутился в воде. Зеленый ледяной поток ударил в рот, в глаза. Тело инстинктивно рванулось вверх, но не на что было опереться - под ногами не было земли. Все же он вынырнул, захлебываясь, крикнул что-то.
   Дед сидел у костра за кустами и слышал только всплеск. "Должно, ком глины упал",- подумал он, не спеша поднимаясь со своего угретого места.
   А Сергей захлебнулся и не мог крикнуть вторично. Намокший пиджак и сапоги тянули на дно. Рука случайно ухватилась за талинку, свисавшую с берега. Судорожно закашлял и обломал ветку. Но дед на этот раз услышал его. Кубарем скатился воде, сорвал удилище с рогатки:
   - Держись, внучок!
   Полузадохшегося вытащил он Сергея из воды, погнал к костру.
   - Как же ты так?.. Вот беда, пики-козыри!
   Кашель раздирал грудь Сергея изнутри, холод колючими обручами стягивал тело снаружи. Дед раздел мальчугана догола, завернул в свой пиджак.
   - Грейся погорячей. Чтоб до кишок пропекло.
   Он все норовил придвинуть Сережу поближе к огню.
   От жара сукно дымилось, глазам было нестерпимо, но в груди - будто кусок льда застрял. Сергей откашлялся, отдышался и пробовал шутить:
   - Дедусь, зачем ты меня - в костер? Я не рыбина, копчушка из меня не получится.
   Старый рыбак был встревожен, ворчал: "Эх ты, горе, пики-козыри". Однако больше ничего не мог сделать, чтобы уберечь своего незадачливого помощника от простуды.
   И ледяное купанье не прошло даром. Вскоре Сергей заболел воспалением легких. Ребята узнали об этом, почти каждый день кто-либо навещал Тюленина, справлялся о его здоровье.
   Сначала вести были очень неутешительные. Сережа задыхался, плохо ел. Одно время он даже не узнавал никого.
   Но вот как-то в класс прибежали Зина с Алей и объявили, что Тюленин теперь начнет поправляться, что у него "перелом"...
   - Кризис,- поправила я.
   Нет, Надя, сестра Сережкина, сказала: перелом, -- упорствовала Аля.- Это Надя его выходила. Не оставляла ни на минуту. И вчера болезнь переломилась...
   Он уже всех узнает,- сказала Зина.-Только еще слабый-слабый. И ничего не говорит.
   Вскоре мы с Ниной собрались навестить больного Сергея. С нами пошел Вова и кто-то из девочек. Ребята несли узелок с печеньем, пряниками и завернутого в бумагу цыпленка для супа.
   Сережа встретил нас смущенной улыбкой, показывая чуть кривые, когда-то "зализанные" зубы. Говорить ему было трудно, он больше слушал.
   В доме Тюлениных жила тогда старушка Богдановская, совершенно чужая им, год назад приехавшая с внуком в Краснодон. Внук ее работал преподавателем рабфака, Надя Тюленина некоторое время училась у него. Весной он заболел туберкулезом и через несколько месяцев умер. Убитая горем старуха осталась совершенно одна, без средств к существованию. Полька по национальности, она во время революции 1905 года потеряла сына и невестку. Внук был единственным родственником. Надя Тюленина, похоронив любимого преподавателя, поселила Богдановскую в своей комнате.
   Сергей с первых же дней проникся большим уважением к бабушке. Он всегда старался чем-нибудь услужить ей. Сейчас Богдановская рассказывала больному мальчику о революционерах, с которыми был связан ее сын, о баррикадных боях в Петербурге. Мы тоже с удовольствием слушали ее.
   На прощанье Сережа шепнул ребятам:
   - Эх, вот бы когда пожить - в революцию! Видно, рассказы Богдановской очень волновали его. Провожая нас, Александра Васильевна говорила:
   - Балованный, озорник, а вот, бывало, услужить бабушке - это ему первое удовольствие. Летом скамейку для нее в тенечке смастерил, песком обсыпал. А зайдет к ней в комнату - сидит, не дышит. Слушать готов старуху по целой ночи. Если наделал бед и от меня ожидает взбучку, ладит рядом с бабушкой быть. Та за него обязательно вступится.
   Закончила она не совсем понятно для меня:
   - Дед наш говорит: надо мальца к делу приучать. Я как-то не обратила тогда внимания на эти слова.
   
   
   

Было и такое...

   Александра Васильевна уехала на родину, в деревню Киселевку, где у Тюлениных еще оставалась непроданная хата. Сережу она забрала с собой. Я решила, что мальчик будет учиться там. Однако в конце октября ребята сообщили, что Сергей вернулся.
   Я пошла к Тюленииым.
   Встретил меня Гаврила Петрович.
   Нету его дома,- сказал он, едва выслушав меня. -- Отправил я их с матерью в Морозовскую, на базар. Хату в Киселевке продали. Чтоб деньги не разошлись, послал корову купить. Сергей подгонять будет, а то одной матери не управиться.
   А как же учеба? Четверть кончается, а ваш сын еще в школе не был.
   - Делов-то! Он маленький. Пропустит год - не переросток
   Напрасно я пыталась доказать Гавриле Петровичу, что Сергею нельзя пропускать школу, что мальчик может разбаловаться, связаться с плохими ребятами.
   - Ничего, все равно - в шахту,- отмахивался от моих слов старик Тюленин.- А шахта тихих не любит.
   Через некоторое время я встретила Сережу. Вместе с ватагой мальчишек он стремительно носился по льду огромной лужи возле базара. Звонко цокали коньки, горланили ребятишки. Он увидел меня и выпалил издали:
   - Здрасьте, Анна Сергеевна!
   Я остановилась. Он тотчас подкатил ко мне. Пальто нараспашку, конец шарфа из кармана висит, лицо малиновое и в глазах по бесенку.
   -- А дед наш сказал, чтоб я нынче не ходил в школу,- затараторил он, опередив мой вопрос.- Все равно я отстал.
   Я тебе помогу класс догнать. И товарищи помогут...
   Кто-то позвал:
   Сега, айда!..
   И мой собеседник вмиг испарился.
   Назавтра веду урок и вдруг слышу - по классу прошел общий шепоток. Проследила за взглядами ребят - в углу окна знакомая малиновощекая рожица Сергея. Силясь рассмотреть с улицы, что делается в классе, он так прилип к стеклу, что нос расплющился.
   Я поманила его пальцем. Он увидел, разулыбался и указал на коньки, привязанные накрепко к валенкам...
   В школу он так и не зашел.
   Рассказала директору, просила помочь. На педсовете решили еще раз предупредить родителей и, в случае отказа их послать сына учиться, передать дело в поссовет.
   Вновь беседую с Гаврилой Петровичем, разъясняю закон о всеобуче. В ответ слышу одно:
   Хватит ему учиться, а то сильно умен будет. Шахтеру грамота не нужна.
   Да когда ж вы его в шахту пустите? - спросила я.- А до того времени что он делать будет?
   Найдем что по хозяйству.
   Почему вы не хотите, чтобы он учился?
   - А тогда барином вырастет, не захочет в шахту лезть.
   Убедить Гаврилу Петровича я не могла, сказала, что передам дело в поссовет. Он проворчал что-то. На том мы и расстались.
   Сережа, наконец, пришел в школу. Зачислили его в класс Анны Ивановны Киреевой.
   
   Помню, уже весной встретила его как-то недалеко от клуба. Бежал куда-то с ватагой мальчишек.
   - Стой, Сережа, ты мой пленник,- сказала я, удерживая его за руку.
   Вся его компания тоже остановилась. Среди них не было ни одного знакомого мне лица.
   А куда вы меня? - насторожился Сергей.
   В таинственное место, где ведьмы и черти...
   А-а, в клуб! - рассмеялся он.- Там кино показывают, "Черевички". Давно хотел посмотреть, да вот...
   Я догадалась, что у него нет денег.
   Куда это вы бежали?
   Да так...- смутился мой пленник. Он свистнул, махнул своей ватаге рукой, и мальчишки отстали от нас.
   Купив билеты, я продолжала расспрашивать его, надеясь выведать исподволь, с кем он теперь дружит, что за компания была с ним.
   О своих новых приятелях он отзывался с известной долей пренебрежения.
   Пацаны... Шалаются по голубятням, а на самом деле голубей не любят.
   Почему ты в школу редко ходишь?
   А-а, не интересно в том классе,- смутился он и начал долбить ком глины носком сапога.- Ребята все чужие... Анна Сергеевна, возьмите назад к себе...
   Нет, Сережа, этого сделать нельзя, поздно. Доучивайся у Анны Ивановны. Она отличный педагог.
   На том мы и расстались.
   
   Сережа любил трудиться. Если его класс отправлялся в колхоз на прополку, тут уж он был первым. И присматривать за ним на работе не надо было: делал все на совесть. Лентяев изводил насмешками.
   Однажды Гаврила Петрович, озлившись на него за что-то, сердито бросил:
   Спущу в шахту - дурь враз повыйдет.
   - Ну спусти, спусти! - ершился по своему обыкновению Сергей.- Только грозишься.
   - Завтра пойдешь со мной. Отбудешь упряжку.
   Гаврила Петрович по старинке называл смены упряжками.
   Александра Васильевна запротестовала было:
   - Рано малолетку под землю.
   Старый шахтер сурово прохрипел:
   - Я с двенадцати лет там. Пусть поглядит, как шахтер хлеб свой добывает.
   Отец работал в ночную смену. К шахте они подошли в темноте. Кругом были люди в гремевших при ходьбе черных брезентовых робах. Подслеповатые "шахтерки" бросали тусклый красноватый свет, отчего все лица казались чужими, выкованными из темной меди.
   - Привет, Петрович,- узнавали отца незнакомые Сереже люди.- Что, смену себе ладишь?
   Сергею было жутковато. Когда вошли в клеть, кто-то сказал ему:
   - Ну, парень, держись.
   Пол под ногами вдруг ухнул вниз. Сердце обмерло, в животе стало пусто и холодно. Но шахтеры стояли спокойно, и его испуг тут же исчез. Было ощущение полета. "Наверно, и в самолете так!" - подумал Сергей, закрыв глаза.
   А вот когда клеть остановилась, он не заметил.
   - Приехали,- услышал он голос отца.
   Они оказались на шахтном дворе. Гаврила Петрович из-за болезни последнее время не мог работать в забое. Он был коногоном, поэтому повел сына на конюшню.
   - Вот мой Трубач,- указал он на крайнюю лошадь в стойле,- Это я его так прозвал.
   Лошадь, увидев коногона, тихонько заржала. Сережа потрогал бархатистую морду, Трубач скользнул по ладони мягкими губами.
   - Ишь, ишь, хлебца ищет,- весь как-то преобразился Гаврила Петрович, глядя на своего коня.
   Он отломил кусок от ломтя, взятого из дома "на перекус", протянул Трубачу:
   - Животная, а умней другого человека. И зла никогда не сделает.
   Гаврила Петрович ласково потрепал Трубача по шее. Надевая сбрую, он оглаживал круп и ласково что-то говорил. Куда девалась обычная грубость! Сережа впервые видел отца таким.
    Они впрягли Трубача в состав порожняка, и вагончики загрохотали по рельсам.
   Вначале Сергей ездил с отцом. Затем решил сам пройтись по штреку. Увидел какой-то ход вроде темного коридора, свернул туда. Над головой потрескивало, сыпалась порода сверху. Казалось, кровля вот-вот рухнет. Но ему хотелось узнать, как "рубают уголек" забойщики, и он шел вперед, пока не забрел в черную узкую пещеру, где даже ему приходилось пригибаться, чтобы не стукнуться головой о нависшие угластые глыбы.
   Впереди, за плотной завесой пыли, оглушительно, длинными очередями, трещал пулемет. Сергей уже знал, что это работает отбойный молоток. Продвинувшись еще на несколько шагов, он, наконец, разглядел забойщиков. От угольных глыб они отличались только тем, что шевелились. Один, лежа на боку, с силой нажимал и отковыривал трескучим долотом пневматического молотка тускло мерцающие куски угля. Все тело его колотилось неистовой дрожью. Его напарник с черным, блестевшим от пота, лицом, стоя на коленях, короткой лопатой отбрасывал уголь назад. Треск молотка был здесь до того нестерпимо оглушителен, что ушам стало больно.
   Шахтеры заметили мальчишку, на минуту прервали работу. В наступившей тишине Сергей узнал знакомый голос Гаврютина, соседа по дому.
   - Глянь, Иван, чертенок в нашем забое объявился! На черных лицах мужчин ярче засветились белки.
   - Ну, если он работяга в батю своего,- послышался глухой смешок второго забойщика,- то примем в бригаду.
   Да ты никак один? - удивился Гаврютин.
    Сергей независимо шмыгнул носом:
   Узнать хочу, куда вы пробиваетесь.
    Шахтеры засмеялись:
    - Тогда к нам - не по адресу!..
   - Об этом в конторе спроси, у главного инженера. А наше дело - рубать, где укажут.
   Только к концу смены выбрался Сергей на шахтный двор. Гаврила Петрович уже давно искал его.
   -Ты что, сказился? - заворчал старый шахтер, встретив сына.- Убег и как сквозь землю.- Не по степу гулять - шахта.
   Но ворчал он не сердито. Сергей, едва державшийся на ногах от усталости, сказал:
   - Сам же говорил: не трусь. Домой они вернулись молчаливые и примиренные.
   На этом можно закончить рассказ о детских годах Сергея Тюленина. Много разного случалось с ним - грустного и смешного, плохого и хорошего. Он жил обычной жизнью советского мальчишки того трудного времени.
   Повседневное воспитание почти незримо, незаметно, Но именно оно - камушек к камушку - слагает в детстве фундамент характера человека, его целеустремленность.

Наверх