В.М. А с надписью на кружке, которую Нина передала из полиции, было так… Я учился в Харькове, и однажды читаю в газете рассказ криминалистов. Они рассказывают, что в Харькове открылась криминалистическая лаборатория, которая делает чудеса: даже расшифровывает надписи на почти истлевших бумажках, которые находят в медальонах погибших солдат. Ну, в общем, мастера великие… Я на каникулах приезжаю домой: «Ма, где эта кружка?». «Ты знаешь, я кому-то отдала её». «Как отдала? Зачем отдала?» «Ну, ты знаешь, они как пристанут… ну не оторвёшься – ну я, значит, и отдала».

М.Т. А как же получилось, что орден Нины отдали?

В.М. Так ведь все так поступали.

М.Т. А многие так награды раздали?

В.М. Ну, конечно.

М.Т. А, в основном – в Краснодонский музей или в ещё какие-то?

В.М. Очень мало в Краснодонский музей. Больше – эти экскурсанты. Орден Нины попал в 312-ю школу Московскую. Я требовал назад – так ничего и не получилось. Когда уже этот буржуазный переворот произошёл. Я прочитал в газете «Правда», что музей 312 школы уничтожает директор школы, что переводят куда-то в подвал (кажется, Т.А. Кисничан об этом писала). А я  пишу письмо директору школы: «Уважаемый такой-то и такой-то. Я наследник, у вас находится орден моей сестры, прошу его вернуть». Одно письмо – тишина, второе письмо – тишина. И я понял: ответа не будет… А орденскую книжку я отдал в Краснодонский музей. Медаль «Партизану Отечественной войны» тоже в Краснодонский музей.

А что касается кружки, то я не просто был возмущён, что мама отдала. Я решил искать. В какую школу можно обращаться? Когда сотни экскурсантов проехали. Я пишу в «Пионерскую правду» письмо: что очень важно было бы прочитать это последнее сообщение Нины, прошу дать очень короткое объяснение в школы. Может быть, кто-нибудь прочитает и отдаст эту кружку, а мы передадим её в криминалистическую лабораторию. Мне приходит ответ: «Владимир Петрович, мы советуем вам: пусть мама ваша скажет – в какую школу она отдала, и таким образом вы получите кружку». Подожди, я же написал, что неизвестно, в какую школу. А она, как будто бы не читала моё письмо, вот так формально отвечает. Не то что невнимательно, а это, может уже какая-то стерва была, которая уже тогда не хотела, чтобы была правда… Это ж трудно сказать, что это за человек – я ж не изучал. Я до сих пор это письмо дома храню.

М.Т. Владимир Петрович, а какой вам запомнилась Нина, ваша сестра?

В.М. Во-первых так: у неё – артистичный характер. Это подчёркивает и Анна Дмитриевна Колотович, классный руководитель… Но вот ни сестра, никто Анну Дмитриевну не любили, у неё кличка была «Махина». Она была очень толстая, приходила к нам и говорила: «Вот на каникулах Нина должна заняться тем то и тем то, потому что у неё то хорошо, а здесь лучше, чтоб она подтянулась, и т.д.». А я Нину дразнил: «Борис и Нина – жених и невеста». Т.е. она была влюблена в Бориса Клыко, а он – нет. Потому что ещё до 9 класса они вместе ставили концерты и постановки. Потому что и стихотворение его было Нине написано, он немножко поэт был, немножко художник. Он портрет её хороший нарисовал. Портрет висел на стене у Анны Дмитриевны. Уже после окончания института, я пришёл к ней домой. Она болела тогда. Ну беседуем мы. Жалею, что не сказал: «Анна Дмитриевна, отдайте мне этот портрет, или давайте передадим его в музей». Я этого не сделал. А она умерла и всё, что у неё было – исчезло. И этого портрета нет.

Т.е. Нина была артистичная. Песни дома звучали постоянно… ну и не только она была артистичной. Тогда вообще все пели, потому что как только новая песня прозвучала по радио, на второй день уже знали слова, знали мелодию. И во всю! – особенно, когда делала уборку в квартире, эти песни звучали. А потом, уже после неё, я тоже так делал, потому что… это так заведено было, что все пели… такое население было, тогда. Телевизоров не было, компьютеров не было, играть не во что было. Ну в кино ещё ходили, в клуб Горького. Мы постоянно там были.

Кроме того, что артистичная была – потом она была вынуждена увлечься медициной. Произошло это таким образом: дедушка Алферов Федор Васильевич приехал к нам 1939 году с Орловщины, привёз лесных орехов, мёда и т.д. В общем, в гости – проведать дочку. И говорит: «Наташка, ты посмотри на Нину, она бледненькая, может быть, ты её пошлёшь ко мне. У меня там в лесу и мёд, у меня и молоко, свежее парное. Я её откормлю, она будет розовощёкая». И вот на следующий год Нина собралась туда и уехала. И там пробыла месяц или больше – этого я уж не помню сейчас. Но, самое главное, вернулась оттуда с таким рассказом. В этом селе Столбча и в том лесничестве, где служил охранником Федор Васильевич Алферов, был врач. Он с Ниной подружился и рассказывал ей некоторые рецепты народной медицины. Она увлеклась этим делом, а он ей сказал: «Нина, как только закончишь 10 классов, поступай в медицинский институт, я передам тебе все свои секреты, какие у меня есть – эффективное лечение многих болезней методами народной медицины». Т.е. всякими травами… И она после этого стала задумываться, что «артисткой я, наверное, не буду, а буду думать…» И, как только в 1941 году закончила 10-й класс – на второй день объявили войну, после их выпускного бала... Она уже не стала собираться в  институт, а поступила в больницу, на курсы медсестер. И готовила себя быть медсестрой.